Прошел
уже целый час в мучительной бессоннице, как вдруг ему послышалось, что товарищ его начинает приподниматься. Эльчанинов напряг внимание. Задор-Мановский действительно встал с постели, тихими шагами подошел к двери, отпер ее и вышел; потом Эльчанинову послышалось, что замок в дверях щелкнул.
Неточные совпадения
А между тем жизнь пахнула
уже на него своим обаянием: он ходил в театры, на гулянья, познакомился с четырехкурсными студентами, пропировал с ними
целую ночь в трактире и выучился без ошибки петь «Gaudeamus igitur» [«Будем веселиться» (лат.) — начальные слова старинной студенческой песни.].
В последующее затем время он
уже ничего нового не открывал в своей Лауре: она оставалась такой, какой была в первую минуту, то есть хорошенькой девушкой, которую с удовольствием можно
целовать, ласкать и которая сама очень мило ласкалась, но затем больше ничего.
— Дочь генерала Кронштейна, — отвечала та. — Очень добрая девушка, как любит мою Верочку, дай ей бог здоровья. Они обе ведь смолянки. Эта-то аристократка, богатая, — прибавила старуха. И слова эти еще более подняли Кронштейн в глазах Эльчанинова. Он
целое утро проговорил со старухой и не подходил к девушкам, боясь, чтобы Анна Павловна не заметила его отношений с Верочкой, которых он начинал
уже стыдиться. Но не так думала Вера.
— У меня жена убежала, — отвечал Михайло Егорыч с свойственной ему твердостью и резкостью, хотя в то же время все лицо его покрылось красными пятнами. —
Целый год
уже, — продолжал он, — она не только что не живет со мной в супружеском сожитии, но даже мы не видались с ней.
Конечно, ему писали из Петербурга, что Эльчанинов приехал туда и с первых же дней начал пользоваться петербургскою жизнью, а о деревне, кажется, забыл и думать, тем более что познакомился с Наденькой и
целые вечера просиживал у ней; кроме того, Сапега знал
уже, что и Мановский, главный враг его, разбит параличом и полумертвый привезен в деревню.
Анна Андреевна. Ну вот,
уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Оглянулись козаки, а уж там, сбоку, козак Метелыця угощает ляхов, шеломя того и другого; а уж там, с другого, напирает с своими атаман Невылычкий; а у возов ворочает врага и бьется Закрутыгуба; а у дальних возов третий Пысаренко отогнал
уже целую ватагу. А уж там, у других возов, схватились и бьются на самых возах.
Это ничего, что я теперь пьян и вот
уже целый стакан вина выпил, я правду говорю; уверяю вас, что этот взгляд мне снился; шелест платья ее я уже, наконец, не мог выносить.
Я решил, несмотря на все искушение, что не обнаружу документа, не сделаю его известным
уже целому свету (как уже и вертелось в уме моем); я повторял себе, что завтра же положу перед нею это письмо и, если надо, вместо благодарности вынесу даже насмешливую ее улыбку, но все-таки не скажу ни слова и уйду от нее навсегда…
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то
уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет
уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и
уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Влас отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А давно ли мы, // Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все крестьянство русское!) // Не в шутку, не за денежки, // Не три-четыре месяца, // А
целый век… да что
уж тут! // Куда
уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
Сверх того, хотя он робел и краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось то пущее сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя и потом
уже неуклонно стремится к начертанной
цели.
И что ж! — все эти мечты рушились на другое же утро. Как ни старательно утаптывали глуповцы вновь созданную плотину, как ни охраняли они ее неприкосновенность в течение
целой ночи, измена
уже успела проникнуть в ряды их.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него
уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели.
Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…