Неточные совпадения
Муза —
в десять часов и затем сейчас же садилась играть на фортепьяно; а Людмила хоть и не спала, но нежилась
в постели почти до полудня, строя
в своем
воображении всевозможные воздушные замки.
Чтобы хоть сколько-нибудь себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию, которая, как нарочно, открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених — Христос, а невеста — церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен
в том) дьявол мутил его
воображение, и ему представлялось, что жених — это он сам, а невеста — Людмила. Егор Егорыч рассердился на себя, закрыл библию и крикнул...
— Общее — устроить себе свою религию и мораль…
В сознании людей существует известное число великих истин, которые и уподобьте вы
в вашем
воображении цветным, прозрачным камешкам калейдоскопа. Вам известен этот инструмент?
Сусанна прослушала эту легенду с трепетным вниманием.
В ее молодом
воображении с необыкновенною живостью нарисовался этот огромный, темный храм иерусалимский, сцена убийства Адонирама и, наконец, мудрость царя Соломина, некогда изрекшего двум судившимся у него матерям, что ребенок, предназначенный им к рассечению, должен остаться жив и принадлежать той, которая отказалась, что она мать ему.
— Ваши мужественные поступки, Сусанна Николаевна, — продолжал Егор Егорыч дрожащим голосом, — и благое о лас, масонах, понятие удостоверяют меня, что не свойственное женщинам любопытство, не детское вещей
воображение руководит вами и заставляет вас стремиться поступить
в наши сочлены, но чувства более серьезные, ценя которые, мы опешим вас принять
в наше братство. Господин секретарь, внесите имя Сусанны Николаевны
в список членов нашей ложи!
Переношусь, однако, моим
воображением к другой женщине, на которую читатель обратил, вероятно, весьма малое внимание, но которая, смело заверяю, была
в известном отношении поэтичнее Катрин.
Несмотря на несколько падений, которые она совершила после разрыва с Валерьяном Николаичем, он до сих пор оставался
в ее
воображении окруженный ореолом поэзии.
Всех этих подробностей косая дама почти не слушала, и
в ее
воображении носился образ Валерьяна, и особенно ей
в настоящие минуты живо представлялось, как она, дошедшая до физиологического отвращения к своему постоянно пьяному мужу, обманув его всевозможными способами, ускакала
в Москву к Ченцову, бывшему тогда еще студентом, приехала к нему
в номер и поселилась с ним
в самом верхнем этаже тогдашнего дома Глазунова, где целые вечера, опершись грудью на горячую руку Валерьяна, она глядела
в окна, причем он, взглядывая по временам то на нее, то на небо, произносил...
— Конечно, дурной человек не будет откровенен, — заметила Сусанна Николаевна и пошла к себе
в комнату пораспустить корсет, парадное бархатное платье заменить домашним, и пока она все это совершала,
в ее
воображении рисовался, как живой, шустренький Углаков с своими проницательными и насмешливыми глазками, так что Сусанне Николаевне сделалось досадно на себя. Возвратясь к мужу и стараясь думать о чем-нибудь другом, она спросила Егора Егорыча, знает ли он, что
в их губернии, как и во многих, начинается голод?
— Я знаю, что я прекрасно говорил, — произнес отец Василий с некоторою ядовитостью (выпивши, он всегда становился желчным и начинал ко всему относиться скептически), — но это происходило
в силу того закона, что мой разум и
воображение приучены к этому представлению более, чем к какому-либо другому.
Новый способ свидания еще более пленил Аггея Никитича; ночь, луна, сад, таинственное прохождение сквозь маленькую калитку заманчиво нарисовались
в его
воображении, и он начал поступать так: часов
в одиннадцать уходил спать, причем спальню свою запирал, а
в половине двенадцатого снова одевался и, выскочив
в окно прямо на улицу, направлялся к саду аптекаря.
Довольно, что все вообще признают целью приближение человека к некоторому образу совершенства, не говоря, есть ли то состояние первозданной славы и невинности, или преобразование по Христу, или тысячелетнее царствие, или глубоко-добродетельная, радостная мудрость,
в сем ли мире то совершится, или по ту сторону гроба, но токмо каждый стремится к совершенству, как умеет, по любезнейшему образу своего
воображения, и мудрейший не смеется ни над одним из них, хоть иногда и все заставляют его улыбаться, ибо
в мозгу человеческом ко всякому нечто примешивалось.
Неточные совпадения
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал.
Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что
в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами
воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что
в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать
воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это"громадное", это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ.
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже
воображением в те недавние времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за честь и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и даже счел его игрою
воображения, но теперь ясно, что градоначальник,
в видах собственного облегчения, по временам снимал с себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно так, как соборный протоиерей, находясь
в домашнем кругу, снимает с себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.