Узнав о близких отношениях Алексея Александровича
к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда
письмо,
в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть сына должно зависеть от великодушия
мужа. Она знала, что, если
письмо покажут
мужу, он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.
Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать
мужу. Она уже сочиняла это
письмо, когда ей принесли
письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но
письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба
в сравнении с ее страстною законною нежностью
к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
Она бросалась
в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала
в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась
в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила
к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила
письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала
письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним
в комнату
мужа, бросила его да стол, и бросилась
в свою комнату, упала
в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала
в кабинет схватить
письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?