Неточные совпадения
Из этой беды его выручила одна
дама, — косая, не первой уже молодости и, как
говорила молва, давнишний, — когда Ченцов был еще студентом, — предмет его страсти.
— Не теперь бы, а еще вчера это следовало! —
говорила все с большим и большим одушевлением gnadige Frau: о, она была
дама энергическая и прозорливая, сумела бы найтись во всяких обстоятельствах жизни.
— Oh, madame, je vous prie! [О, мадам, прошу вас! (франц.).] — забормотал тот снова по-французски: с
дамами Егор Егорыч мог
говорить только или на светском языке галлов, или в масонском духе.
Панночка в отчаянии и
говорит ему: «Сними ты с себя портрет для меня, но пусти перед этим кровь и
дай мне несколько капель ее; я их велю положить живописцу в краски, которыми будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как ты!..» Офицер, конечно, — да и кто бы из нас не готов был сделать того, когда мы для женщин жизнью жертвуем? — исполнил, что она желала…
Тот сначала своими жестами усыпил его, и что потом было с офицером в этом сне, — он не помнит; но когда очнулся, магнетизер велел ему взять ванну и
дал ему при этом восковую свечку, полотенчико и небольшое зеркальце… «Свечку эту,
говорит, вы зажгите и садитесь с нею и с зеркальцем в ванну, а когда вы там почувствуете сильную тоску под ложечкой, то окунитесь… свечка при этом — не бойтесь — не погаснет, а потом, не выходя из ванны, протрите полотенчиком зеркальце и, светя себе свечкою, взгляните в него…
Егор Егорыч, увидав в это время, что священник выходит уже из церкви, торопливо и, вероятно, забыв, что он
говорит уже не с
дамой, отнесся к нему...
Я сделал ту и другую и всегда буду благодарить судьбу, что она, хотя ненадолго, но забросила меня в Польшу, и что бы там про поляков ни
говорили, но после кампании они нас, русских офицеров, принимали чрезвычайно радушно, и я скажу откровенно, что только в обществе их милых и очень образованных
дам я несколько пообтесался и стал походить на человека.
— Не нужно того!.. Пословица
говорит: сытое брюхо к ученью глухо; а кроме того, и в смысле тела нашего нездорово!.. — поучал Егор Егорыч, желавший, кажется, прежде всего поумалить мяса в Аггее Никитиче и потом уже
давать направление его нравственным заложениям.
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «
Дайте мне ложку!» — она
говорила: «
Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
— Есть, но только смешанные, состоящие из мужчин и женщин и работающие в двух лишь степенях: учениц и товарок, — хоть покойный муж мне
говорил, что он знал одну
даму, которая была даже гроссмейстером.
—
Говорить перед вами неправду, — забормотал он, — я считаю невозможным для себя: память об Людмиле, конечно, очень жива во мне, и я бы бог знает чего ни
дал, чтобы воскресить ее и сделать счастливой на земле, но всем этим провидение не наградило меня. Сделать тут что-либо было выше моих сил и разума; а потом мне закралась в душу мысль, — все, что я готовил для Людмилы, передать (тут уж Егор Егорыч очень сильно стал стучать ногой)… передать, — повторил он, — Сусанне.
— Я себе так это объясняю, — отвечала с глубокомысленным видом gnadige Frau, — что тут что-нибудь другое еще было: во-первых, во главе секты стояла знатная
дама, полковница Татаринова, о которой я еще в Ревеле слыхала, что она очень близка была ко двору, а потом, вероятно, как и масоны многие, впала в немилость, что очень возможно, потому что муж мне
говорил, что хлысты, по своему верованию, очень близки к нам.
— Куда мне деньги?!. Я еще в карты их проиграю! —
говорил, смеясь, Ченцов. — Вели лучше
дать еще бутылку шампанского!
Я держал там иногда караул; место, доложу вам, крепкое… хотя тот же офицер мне рассказывал, что не только польского закала офицерики, но даже наши чисто русские
дают большие льготы Канарскому: умен уж очень, каналья, и лукав; конечно, строго
говоря, это незаконно, но что ж делать?..
Ченцов между тем, желая успокоить трепетавшую от страха Аксюту, налгал ей, что это заглядывала не жена его, не Катерина Петровна, а одна гостившая у них
дама, с которой он, катаясь в кабриолете, зашел в Федюхино и которую теперь упросит не
говорить никому о том, что она видела.
Случившийся у Ченцовых скандал возбудил сильные толки в губернском городе; рассказывалось об нем разно и с разных точек зрения; при этом, впрочем, можно было заметить одно, что либеральная часть публики, то есть молодые
дамы, безусловно обвиняли Катрин,
говоря, что она сама довела мужа до такого ужасного поступка с ней своей сумасшедшей ревностью, и что если бы, например, им,
дамам, случилось узнать, что их супруги унизились до какой-нибудь крестьянки, так они постарались бы пренебречь этим, потому что это только гадко и больше ничего!
Дама сия, после долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей на глаза коже, по грубым морщинам на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам с гвоздями, в которые обуты были ее ноги, она скорей походила на мужика, чем на благородную девицу, тем более, что
говорила, или, точнее сказать, токовала густым басом и все в один тон: «То-то-то!..
— На самом деле ничего этого не произойдет, а будет вот что-с: Аксинья, когда Валерьян Николаич будет владеть ею беспрепятственно, очень скоро надоест ему, он ее бросит и вместе с тем, видя вашу доброту и снисходительность, будет от вас требовать денег, и когда ему покажется, что вы их мало
даете ему, он, как муж, потребует вас к себе: у него, как вы хорошо должны это знать, семь пятниц на неделе; тогда, не
говоря уже о вас, в каком же положении я останусь?
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и
дают предпочтение чувству и фантазии,
говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— Это еще буки!.. Пусть он лучше побережет свои черные штаны, а белых мы ему не
дадим! —
говорил гневным и решительным голосом Егор Егорыч.
— Почему же не
дадут? Что ты такое
говоришь? Государственная тайна, что ли, это? — горячился Сверстов. — Ведь понимаешь ли ты, что это мой нравственный долг!.. Я клятву тогда над трупом мальчика
дал, что я разыщу убийцу!.. И как мне бог-то поспособствовал!.. Вот уж справедливо, видно, изречение, что кровь человеческая вопиет на небо…
Танцы производились в зале под игру тапера, молодой, вертлявый хозяин почти ни на шаг не отходил от m-me Марфиной, которая,
говоря без лести, была красивее и даже наряднее всех прочих
дам: для бала этого Сусанна Николаевна, без всякого понуждения со стороны Егора Егорыча, сделала себе новое и весьма изящное платье.
Тулузов между тем из своей ложи внимательно прислушивался к тому, что
говорили дамы: ему, кажется, хотелось бы представиться Марфиной и Лябьевой, на которых ему в начале еще спектакля указала жена, но он, при всей своей смелости, не решался этого сделать.
Второе: архивариус земского суда откопал в старых делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося, из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист Воздвиженский, сосланный на поселение за кражу церковных золотых вещей, и что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в тюрьме держат; показанию этому, как
говорит архивариус, господа члены суда не
дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы, вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что получили с самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно при его приезде в город у него пировали и пьянствовали.
— И всплывет-с, не беспокойтесь! Кроме того-с, в общественных местах не должно
говорить о делах, а вот лучше, — визжал член, проворно хватая со стоявшей на столе вазы фрукты и конфеты и рассовывая их по своим карманам, — лучше теперь прокатимся и заедем к одной моей знакомой
даме на Сретенке и у ней переговорим обо всем.
— Ну, ты ему скажи, что пусть пока терпит все, и
дай ему от меня десять рублей… Вели только, чтобы он тебе всякий раз
говорил, куда он возит госпожу свою.
—
Дай,
дай… —
говорила она, — Егорыч… лошадь!
Затем со стороны
дам последовали вопросы: как старушка умерла, не
говорила ли она чего, не завещала ли чего-нибудь?
— Что за вздор? — воскликнул тот с некоторой даже запальчивостью. —
Дай бог, чтобы в России побольше было таких доносчиков! Я сам тысячекратно являлся таким изветчиком и никогда не смущался тем, помня, что, делая и
говоря правду, греха бояться нечего.
— А он еще хочет, и если,
говорит, вы не
дадите, так я пойду и скажу, что
дал фальшивое показание.
— Он… — начал нескладно объяснять поручик. — У меня, ваше сиятельство, перед тем, может, дня два куска хлеба во рту не бывало, а он
говорит через своего Савку… «Я,
говорит,
дам тебе сто рублей, покажи только, что меня знаешь, и был мне друг!..» А какой я ему друг?.. Что он
говорит?.. Но тоже голод, ваше сиятельство… Иные от того людей режут, а я что ж?.. Признаюсь в том… «Хорошо,
говорю, покажу,
давай только деньги!..»
Не
говоря уже о том, что каждое утро он надевал лучший сюртук, лучшую шинель свою, что бакенбарды его стали опять плотно прилегать к щекам, так как Аггей Никитич держал их целые ночи крепко привязанными белой косынкой, но самое выражение глаз и лица его было совершенно иное: он как бы расцвел, ожил и ясно
давал тем знать, что любить и быть любимым было главным его призванием в жизни.
Истинный масон не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего существа, и потому об умерших братьях мы
говорим: «Они отошли в вечный восток», то есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и о конечной причине всякого бытия, мы не
даем будущей жизни никакого определения.
Эта выдумка Рамзаева очень понравилась всем
дамам: они дружно захлопали в ладоши, и одна только Миропа Дмитриевна пальцем не пошевелила: она все время глядела на сидевшую в катере молодую аптекаршу, которая вовсе не показалась ей такой выдрой, как об ней
говорили в обществе, а, напротив, Миропа Дмитриевна нашла ее очень интересною, так что подозрение насчет Аггея Никитича снова в ней воскресло, и она решилась наблюдать за ними; но Аггей Никитич сам тоже был не промах в этом случае, и когда подъехали к саду, то он…
— Вы
говорите, что это одна
дама отдает деньги под проценты? — спрашивал камер-юнкер.
— Знаю и думаю тоже направить к ней лыжи;
говорят, она
дама очень обходительная.