Неточные совпадения
— Опять-таки в наших правилах сказано, что
если монаршая воля запретит наши собрания, то мы должны повиноваться тому безропотно и без малейшего нарушения.
—
Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу,
так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ.
— Это означает, — начал он докторальным тоном, — что в эти минуты душа ваша отделяется от вашего тела и,
если можно
так выразиться, наблюдает его издали и спрашивает самое себя: что это
такое?
— Не позволю, дядя, — успокоил его Ченцов, небрежно скомкав денежную пачку и суя ее в карман. — А
если бы
такое желание и явилось у меня,
так я скрою его и задушу в себе, — присовокупил он.
В сущности, все три сестры имели одно общее семейное сходство; все они,
если можно
так выразиться, были как бы не от мира сего: Муза воздыхала о звуках, и не о тех, которые раздавались в ее игре и игре других, а о каких-то неведомых, далеких и когда-то ею слышанных.
Весьма естественно, что, при
таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный, бывший гусарский офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими качествами, какой он собственно был человек, Людмила нисколько не думала; да
если бы и думать стала,
так не много бы поняла.
— Фи!.. — произнес с гримасой Марфин. — Буду я свидетелем этого!..
Если бы и увидал даже,
так отвернулся бы.
— Полноте, что за мелочи! — возразила она ему убеждающим и нежным тоном. — Кого и чего вы опасаетесь?
Если не для дяди,
так для меня заедемте к нему, — я есть хочу!
— Ах, он ангел! — воскликнула Клавская. — И
если за что страдает,
так за доброту свою!.. — присовокупила она и остановила муфтой кучера у губернаторского подъезда.
Говорю это моим сотоварищам по делу… говорю:
если бритвой,
так его непременно убил человек, который бреется и который еще будет бриться, потому что он бритву не бросил, а унес с собой!..
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что
если бы Сверстов и нашел там практику,
так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то, бога ради, и не делал бы того.
—
Если ты будешь сметь
так говорить со мной, я прокляну тебя! — зашипел он, крепко прижав свой могучий кулак к столу. — Я не горничная твоя, а отец тебе, и ты имеешь дерзость сказать мне в глаза, что я шулер, обыгрывающий наверняка своих партнеров!
Но к нему и тут пришла на помощь его рассудительность: во-первых, рассчитывал он, Катрин никак не умрет от любви, потому что наследовала от него крепкую и здоровую натуру, способную не только вынести какую-нибудь глупую и неудавшуюся страсть, но что-нибудь и посильнее; потом,
если бы даже и постигнуло его, как отца,
такое несчастие, то, без сомнения, очень тяжело не иметь близких наследников, но что ж прикажете в этом случае делать?
Способ для того
такой: вы объезжайте всех соседних подрядчиков, которые вот именно великим постом подряжают рабочих и выдают им задатки, и объявите им, чтобы крестьянам моим, на которых у меня числится недоимка, они денег на руки не выдавали, а вручали бы их вам;
если же подрядчики не сделают того, вы не выдавайте недоимщикам паспортов.
— А
если должны,
так вы и ступайте объясняться с господином Крапчиком, а я не намерен себя мучить, никак!..
—
Если графу
так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас передать графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
— Зажму, потому что
если бы тут что-нибудь
такое было, то это мне сказали бы и племянник и сама Людмила.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что,
если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
Адмиральша не совсем доверчиво посмотрела на дочь и уж станции через две после этого разговора начала будто бы
так, случайно, рассуждать, что
если бы Ченцов был хоть сколько-нибудь честный человек, то он никогда бы не позволил себе сделать того, что он сделал, потому что он женат.
— Не плакать, а радоваться надобно, что
так случилось, — принялась, Юлия Матвеевна успокаивать дочь. — Он говорит, что готов жениться на тебе… Какое счастье!..
Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний, то я скорее умерла бы, чем позволила тебе выйти за него.
— Видите… — начала она что-то
такое плести. — Людмиле делают ванны, но тогда только, когда приказывает доктор, а ездит он очень неаккуратно, — иногда через день, через два и через три дня, и
если вы приедете, а Людмиле будет назначена ванна, то в этакой маленькой квартирке… понимаете?..
Несмотря на совершеннейшую чистоту своих помыслов, Сусанна тем не менее поняла хорошо, что сказала ей сестра, и даже чуткой своей совестью на мгновение подумала, что и с нею то же самое могло быть,
если бы она кого-либо из мужчин
так сильно полюбила.
—
Если бы
таких полковников у нас в военной службе было побольше,
так нам, обер-офицерам, легче было бы служить! — внушил он Миропе Дмитриевне и ушел от нее, продолжая всю дорогу думать о семействе Рыжовых, в котором все его очаровывало: не говоря уже о Людмиле, а также и о Сусанне, но даже сама старушка-адмиральша очень ему понравилась, а еще более ее — полковник Марфин, с которым капитану чрезвычайно захотелось поближе познакомиться и высказаться перед ним.
— Государственные труды мои никак не могли дурно повлиять на меня! — возразил он. — Я никогда в этом случае не насиловал моего хотения… Напротив, всегда им предавался с искреннею радостью и удовольствием, и
если что могло повредить моему зрению,
так это… когда мне, после одного моего душевного перелома в молодости, пришлось для умственного и морального довоспитания себя много читать.
—
Если уж вы, ваше сиятельство,
так понимаете Егора Егорыча, то каким он должен являться для нас, провинциалов? И мы, без преувеличения, считаем его благодетелем всей нашей губернии.
Если судить по настоящим порядкам,
так трудно себе даже представить всю скромность квартиры Михаила Михайлыча.
— Вы-то пуще скудны разумом! — снова воскликнул Егор Егорыч. — А знаете ли, какой в обществе ходит старый об вас анекдот, что когда вы побывали у Аракчеева,
так он, когда вы ушли, сказал: «О,
если бы к уму этого человека прибавить мою волю,
такой человек много бы сделал».
Господи, думала я,
если нам жить
так трудно, то каково же жить царям?
О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила,
так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что
если бы Аггей Никитич, получив сие место, не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему женщиной, можно будет делать это и без ведома его!..
Он с приставленною к груди вашей шпагою водит вас по ужасному полу, нарочно изломанному и перековерканному, и тут же объясняет, что
так мы странствуем в жизни: прошедшее для нас темно, будущее неизвестно, и мы знаем только настоящее, что шпага, приставленная к груди, может вонзиться в нее,
если избираемый сделает один ложный шаг, ибо он не видит пути, по которому теперь идет, и не может распознавать препятствий, на нем лежащих.
— Нет! — отвергнул решительным тоном Егор Егорыч. — Не говоря уже о том, что большая часть из них не имеет ничего общего с нами, но даже и
такие, у которых основания их вероучения тожественны с масонством, и те,
если бы воззвать к ним, потребуют, чтобы мы сделались ими, а не они нами.
— Да потому, — сказала она, слегка улыбаясь, — что
если мне нельзя быть масонкой,
так хоть бы хлыстовкой сделаться.
—
Если ты этого опасаешься,
так и ты поезжай с нами, — решила gnadige Frau, — а то я полагаю, что
если мы не поедем или не возьмем с собой Юлии Матвеевны,
так это ее очень огорчит, что, по-моему, для нее гораздо вреднее всяких дорог!
И
если доселе всякий человек, как образ первого греховного Адама, искал плотского, на слепой похоти основанного союза с своею отделенною натурою, то есть с женою,
так ныне, после того как новый Адам восстановил духовный союз с новою Евою, сиречь церковью, каждый отдельный человек, сделавшись образом этого небесного Адама, должен и в натуральном союзе с женою иметь основанием чистую духовную любовь, которая есть в союзе Христа с церковью; тогда и в плотском жительстве не только сохранится небесный свет, но и сама плоть одухотворится, как одухотворилось тело Христово.
Таким образом в самое телесное общение можем мы провести и чрез него осуществить восстановленный во Христе союз бога с натурою,
если только внешнее единение будет для нас не целью и не первым побуждением, а лишь крайним выражением и последним довершением того внутреннего духовного единства, про которое сам господь сказал: «что бог соединил, человек да не разлучает».
Но я просил бы оказать мне другого рода благодеяние; по званию моему я разночинец и желал бы зачислиться в какое-нибудь присутственное место для получения чина, что я могу сделать
таким образом: в настоящее время я уже выдержал экзамен на учителя уездного училища и потому имею право поступить на государственную службу, и мне в нашем городе обещали зачислить меня в земский суд,
если только будет письмо об том от Петра Григорьича.
— В чем мне тебя прощать? — возразил ей Ченцов. — Ты ни в чем не виновата, и
если тут кого прощать и извинять следует,
так это твою натуру!
— Oh, mon Dieu, mon Dieu! — воскликнул Ченцов. — Скажу я Катерине Петровне!.. Когда мне и разговаривать-то с ней о чем бы ни было противно, и вы, может быть, даже слышали, что я женился на ней вовсе не по любви, а продал ей себя, и стану я с ней откровенничать когда-нибудь!..
Если бы что-либо подобное случилось,
так я предоставляю вам право ударить меня в лицо и сказать: вы подлец! А этого мне — смею вас заверить — никогда еще никто не говорил!.. Итак, вашу руку!..
— А вот
если бы вы попались Канарскому и другим полякам,
так они с вами
так бы нежничать не стали, извините вы меня! — заметила с озлоблением Миропа Дмитриевна.
Конечно, Миропа Дмитриевна, по своей практичности, втайне думала, что Аггею Никитичу прежде всего следовало заняться своей службой, но она этого не высказала и намерена была потом внушить ему, а
если бы он не внял ей, то она, — что мы отчасти знаем, — предполагала сама вникнуть в его службу и извлечь из нее всевозможные выгоды, столь необходимые для семейных людей, тем более, что Миропа Дмитриевна питала полную надежду иметь с Аггеем Никитичем детей,
так как он не чета ее первому мужу, который был изранен и весь больной.
— А
если встречу,
так пристрелю, — у меня с собою ружье двуствольное: одно с дробью, а другое с пулей, — отвечал ей, смеясь, Ченцов.
—
Если уж ты
так любишь охотиться, — говорила она, —
так езди лучше со псовой охотой, и я с тобой стану ездить… По крайней мере я не буду тогда мучиться от скуки и от страха за тебя, а то это ужасно, что я переживаю, — пощади ты меня, Валерьян!
Катрин довольно долго ждала его и переживала мучительнейшие минуты. «Что,
если ей придется всю жизнь
так жить с мужем?» — думалось ей, она любит его до сумасшествия, а он ее не любит нисколько и, кроме того, обманывает на каждом шагу. «Неужели же, — спрашивала себя далее Катрин, — это чувство будет в ней продолжаться вечно?» — «Будет!» — ответила было она на первых порах себе. «Нет, — отвергнула затем, — это невозможно, иначе я не перенесу и умру!»
Случившийся у Ченцовых скандал возбудил сильные толки в губернском городе; рассказывалось об нем разно и с разных точек зрения; при этом, впрочем, можно было заметить одно, что либеральная часть публики, то есть молодые дамы, безусловно обвиняли Катрин, говоря, что она сама довела мужа до
такого ужасного поступка с ней своей сумасшедшей ревностью, и что
если бы, например, им, дамам, случилось узнать, что их супруги унизились до какой-нибудь крестьянки,
так они постарались бы пренебречь этим, потому что это только гадко и больше ничего!
«Но позвольте, — возражали им пожилые дамы и солидные мужчины, — madame Ченцова любила своего мужа, она для него пожертвовала отцом, и оправдывать его странно, — что Ченцов человек беспутный, это всем известно!» — «Значит, известно было и madame Ченцовой, а
если она все-таки вышла за него,
так и будь к тому готова!» — замечали ядовито молодые дамы.
— Ах, это интересно, очень интересно! — воскликнула косая дама. — Недолго же Катерина Петровна грустила по своем муже… скоро утешилась! Впрочем,
если рассудить беспристрастно,
так все мужчины того и стоят! — проговорила она, припомнив, как сама, после измены каждого обожателя своего, спешила полюбить другого!
Конечно, дело обходилось не без падений, и
если оно постигало павшую с человеком, равным ей по своему воспитанию и по своему положению в свете, то принимаемы были в расчет смягчающие обстоятельства; но горе было той, которая снизошла своей любовью до мужчины, стоявшего ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь приказного или семинариста, тем паче до своего управляющего или какого-нибудь лакея, — хотя и это, опять повторяю, случалось нередко, но
такая женщина безусловно была не принимаема ни в один
так называемый порядочный дом.
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а
если и слыхавший,
так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
— Собственное мое сердце, ваше превосходительство: я сам вышел из людей бедных и знаю, что образование нам необходимее даже, чем богатым людям, и
если на мои деньги хоть десять мальчиков получат воспитание,
так бог и за то меня вознаградит.
Собственно на любви к детям и была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день они сообща обдумывали, как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы господин Тулузов был награжден владимирским крестом, с пояснением, что
если он не получит столь желаемой им награды, то это может отвратить как его,
так и других лиц от дальнейших пожертвований; но когда правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к нему со всех концов России.