Неточные совпадения
Между им и дядей существовали какие-то странные отношения: Марфин в глаза и за глаза
называл Ченцова беспутным и погибшим, но, несмотря на
то, нередко помогал ему деньгами, и деньгами не маленькими.
Госпожа Сверстова, или, как издавна и странно
называл ее муж, gnadige Frau [милостивая государыня (нем.).], желая
тем выразить глубокое уважение к ней, оставшись дома одна, забыла даже пообедать и напилась только ячменного кофею.
Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня Вам и Вашей супруге, с платою Вам тысячи рублей жалованья в год с
того момента, как я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели Вы
называете меня Вашим солнцем, так и я Вас именую взаимно
тем же оживляющим светилом, на подвиге которого будет стоять, при личном моем свидании с Вами, осветить и умиротворить мою бедствующую и грешную душу.
Он сам, не менее франтовато одетый и более всех молодцеватый и видный, был с ними со всеми на «ты»,
называя их несколько покровительственным тоном «архивными юношами», причем
те, будучи чистокровными петербуржцами, спрашивали его...
Странное дело: Сусанну Егор Егорыч никогда не
называл одним именем, как
называл он Людмилу и Музу, а всегда с прибавлением отчества, точно желая
тем выразить какое-то инстинктивное уважение к ней.
Но последнее время записка эта исчезла по
той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы,
то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым
называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Все
то, что предшествует этому состоянию (что я
называю азбукою), составляет область Иоанна Предтечи, который уготовляет путь, но не есть путь.
— Может быть, я и испорченный человек, но не стану
называть небом
то, что и животным не кажется, я думаю, небом, а чистой землицей и грязцой!..
— Хорошо еще, когда Валерьян не понимает, что он натворил: он,
называя вещи прямо, убийца Людмилы, он полуубийца вашей матери и он же полуубийца Крапчика; если все это ведомо его сознанию,
то он живет в моральном аду, в аду на земле… прежде смерти!
Оставшись одна, она действительно принялась сочинять ответ мужу, но оказалось, что в ответе этом наговорила ему гораздо более резких выражений, чем было в письме Тулузова: она
назвала даже Ченцова человеком негодным, погубившим себя и ее, уличала его, что об Аксюте он говорил все неправду; затем так запуталась в изложении своих мыслей и начала писать столь неразборчивым почерком, что сама не могла ни понять, ни разобрать
того, что написала, а потому, разорвав с досадой свое сочинение, сказала потом Тулузову...
Более всего, думаю, тут властвовало
то душевное настроение, которое французы давно уже
назвали par depit,
то есть чтобы из гнева и досады на мужа за его измену отплатить ему поскорее
тем же.
— Вас обвиняют в
том, что перед
тем, как ваш муж поехал ревизовать почтмейстеров, вы через почтальонов всем им объявили, что это едет их начальник, к которому они должны являться с приношениями!.. Что это такое?..
Назовите мне ваш поступок и научите меня, как мне именовать его? — кричал Егор Егорыч.
Пока все это происходило, Сверстов, очень мало занятый собственно баллотировкой, преследовал главную свою цель и несколько раз заезжал к Артасьеву, которого, к великому горю, все не заставал дома. Наконец однажды он поймал его, и
то уже когда Иван Петрович приготовлялся уехать и был уже в передней, продевая руку в рукав шубы, которую подавал ему гимназический сторож. Сверстов
назвал свою фамилию и объяснил, что он именно
тот доктор, который лечил Пилецкого.
— Он?.. — произнесла она и
назвала небольшой город, но только совершенно не
тот, который значился в документах Тулузова.
По чувствуемой мысли дуэта можно было понять, что тщетно злым и настойчивым басом укорял хитрый хан Амалат-Бека,
называл его изменников, трусом, грозил кораном; Амалат-Бек, тенор, с ужасом отрицался от
того, что ему советовал хан, и умолял не возлагать на него подобной миссии.
—
То есть пиры их правильнее
назвать, — сказал
тот, — которым, по большей части, предшествовал обед, соответствующий римскому coena [вечерняя трапеза (лат.).]; такие обеды происходили иногда и у гетер.
Сусанна Николаевна, как мы видели, простое желание
назвала мольбою; а надежду старика, что Егор Егорыч уведомит его о Пьере, она переменила на убедительную просьбу написать Сусанне Николаевне о
том, как Пьер себя чувствует, и она уже от себя хотела известить беспокоящегося отца.
— Откуп, конечно, готов бы был платить, — отвечала с печальной усмешкой Миропа Дмитриевна, — но муж мой — я не знаю как его
назвать — в некоторых, отношениях человек сумасшедший; он говорит: «Царь назначил мне жалованье,
то я и должен только получать».
Услыхав обо всем этом, Аггей Никитич только пожимал плечами, но ни строчки не написал о
том ни Егору Егорычу, ни Сверстову, ибо ему было не до
того: он ждал все благоприятной минуты для объяснения с пани Вибель, или с Марьей Станиславовной, как пора мне, наконец,
назвать ее по имени, и удобная минута эта встретилась.
Камер-юнкер с большим вниманием расспрашивал о пани Вибель мрачного почтмейстера, который, конечно, прокаркнул о ней всякую гадость; но, несмотря на
то, московский франт всякий раз, встречаясь с прелестной дамочкой, спешил выкинуть из глаза стеклышко и нежно посмотреть на нее; равным образом Марья Станиславовна пленила, кажется, и откупщика, который ей между прочими любезностями сказал, что недавно выписанную им резвейшую мазурку он намерен
назвать «a la pany Wibel».
— Я говорил, что он спрячется или удерет куда-нибудь! — подхватил поручик, очень опечаленный
тем, что лишился возможности явиться в роли секунданта и
тем показать обществу, что он не гарниза пузатая, как обыкновенно тогда
называли инвалидных начальников, но такой же, как и прочие офицеры армии.
— Да, это мне необходимо сделать, а
то, вы знаете, занимая деньги, часто
называют себя генералами, сенаторами и камергерами.
Успокоенная сими точными сведениями, Миропа Дмитриевна решилась поверить камер-юнкеру десять тысяч, о чем и объявила ему, когда он приехал к ней вместе с Максинькой. Решением сим камер-юнкер и Максинька были обрадованы несказанно, так как они никак не ожидали выцарапать у Миропы Дмитриевны столь крупную цифру. В гражданской палате, когда стали писать заемное письмо,
то Миропа Дмитриевна должна была
назвать свою фамилию, услыхав которую камер-юнкер точно как бы встрепенулся.
— Я
называю русскими мартинистами, — начал Егор Егорыч, приподнимаясь немного на своей постели, —
тех, кои, будучи православными, исповедуют мистицизм, и не по Бему, а по правилам и житию отцов нашей церкви, по правилам аскетов.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из
тех людей, которых в канцеляриях
называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и
того, что
называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (запальчиво).Как ни се ни
то? Как вы смеете
назвать его ни
тем ни сем, да еще и черт знает чем? Я вас под арест…
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (
Ту песню — не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку
называл.)
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На
то у губернатора // Особый есть швейцар. — // «А где он? как
назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.