Неточные совпадения
— Через неделю же, как приехал!.. Заранее это у них
было придумано и подготовлено, — произнес тот несколько язвительным
голосом.
— Дослушайте, пожалуйста, и дайте договорить, а там уж и делайте ваши замечания, — произнес он досадливым
голосом и продолжал прежнюю свою речь: — иначе и не разумел, но… (и Марфин при этом поднял свой указательный палец) все-таки желательно, чтоб в России не
было ни масонов, ни энциклопедистов, а
были бы только истинно-русские люди, истинно-православные, любили бы свое отечество и оставались бы верноподданными.
— Как же ты не знаешь?.. Как тебе не стыдно это?!. — заговорил он гневным и плачевным
голосом. — Добро бы ты
был какой-нибудь мальчик ветреный, но ты человек умный, аккуратный, а главного не узнал!
— Я-с человек частный… ничтожество!.. — заговорил он прерывчатым
голосом. — Не мое, может
быть, дело судить действия правительственных лиц; но я раз стал обвинителем и докончу это… Если справедливы неприятные слухи, которые дошли до меня при приезде моем сюда, я опять поеду в Петербург и опять
буду кричать.
— Не хочу я с вами чокаться! — отказалась Катрин:
голос ее
был печален.
Оба нищие в один
голос вопили: «Подайте, Христа ради, слепому, убогому!» В это время на крыльце присутственных мест, бывших как раз против мещанского домика, появился чей-то молодой, должно
быть, приказчик в мерлушечьем тулупчике и валяных сапогах.
— Вы, может
быть, приезжие, и вам угодно видеть наше учение?.. Пожалуйте сюда за веревку! — проговорил он самым вежливым
голосом, поднимая своей могучей рукой перед головами дам веревку, чтобы удобнее
было им пройти; но обе дамы очень сконфузились, и Юлия Матвеевна едва ответила ему...
— Я непременно
буду плакать, если вы
будете Марфина принимать!.. Мне нелегко его видеть, вы должны это понимать! — отвечала почти детски-капризным
голосом Людмила.
— Но вы мне прежде не говорили, чтобы она
была в таком уж положении! — проговорил он явно недовольным
голосом.
— Я не имею чести
быть известным его высокопревосходительству господину министру юстиции, — проговорил на это раболепным
голосом Петр Григорьич.
— Желал бы, — отвечал тот, хоть по тону
голоса его чувствовалось, что ему все-таки не легко
было проститься с мундиром.
— Ах, я готова
быть ищущей! — проговорила почти умоляющим
голосом Сусанна.
— Сусанна, вы говорите, желает
быть масонкой? — произнес глухим
голосом Егор Егорыч.
— Поняла… — сказала
было сначала Сусанна протяжно, но потом уже скоро и
голосом, явно трепещущим от радости, присовокупила: — Я, конечно, сочту за счастие
быть женой Егора Егорыча и всю мою жизнь посвятить ему, но как мамаша, — я не знаю, — даст ли она согласие; она уже останется совершенно одна, если я выйду замуж.
Но по тону его
голоса нетрудно
было догадаться, что хлыстовский способ верчения и кружения казался ему юнее, живее, человечнее и, может
быть, даже вернее для призвания в свое нравственное бытие божественного духа.
—
Будет! — произнесла
было упрашивающим
голосом Катрин.
— Что же вы тут поделывали?.. Может
быть, я вам помешала? — спросила она тоже грустным
голосом.
— Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни
есть буяны! — проговорила тихим
голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
— А из кого семья Власия состоит? — спросила Катрин;
голос ее при этом
был какой-то странный.
— Жаль! — проговорила недовольным
голосом Катрин и встала. — Я к тебе еще раз заеду взглянуть на твою сноху, которой советую тебе не давать очень воли, а если она не
будет слушаться, мне пожалуйся!
Совершить прием Сусанны Николаевны в ложу между моими кузьмищевскими масонами положено
было в половине филипповского поста, и посвящение это произошло гораздо торжественнее, чем предполагалось. Часов в десять вечера в одну из суббот Сусанна Николаевна должна
была доехать на лошади, заложенной в одиночку, вместе с своим поручителем Сверстовым до церкви, отстоящей от дому, по крайней мере, в полуверсте. Однако, сойдя с лестницы, Сусанна Николаевна объявила решительным
голосом, что она желает идти пешком.
Вьюга действительно
была сильна. Сверстов, здоровый и крепкий еще мужчина, чувствовал, что ветер чуть не сшибал его с ног, колючий снег слепил ему глаза. Он хотел
было, по крайней мере, подать Сусанне Николаевне руку; но она и от того отказалась, проговорив кротким
голосом...
Сусанна Николаевна с умыслом пожелала не иметь повязки на глазах, потому что остаться с открытыми глазами в полутемном храме
было, как ей думалось, страшнее; а она этого именно и желала, чтобы испытать свою волю. Сверстов не ушел, впрочем, совсем из церкви, а удалился только ко входным дверям ее. Сусанна Николаевна услышала это и повторила ему еще раз, и недовольным
голосом...
— Неужели оно может
быть открыто и мне? — спросила с трепетом в
голосе Сусанна Николаевна.
Заиграла она очень знакомый мотив с необыкновенною правильностью, так что когда запели ее собратья, то стали сильно с ней расходиться. Говоря откровенно, с некоторым уменьем
пели только Сусанна Николаевна — очень, впрочем, слабым
голосом — и отец Василий, владевший хорошим баритоном и приученный к пению.
— Ах, нет! Он
был верующий, добрый и хороший человек, — говорила
голосом отчаяния Сусанна Николаевна.
— Ну да-с, да! — произнес на это протяжно-укоризненным
голосом доктор. — Этого надобно
было ожидать, — я вот тогда хотел ехать к Валерьяну Николаичу, а вы, gnadige Frau, не пустили меня; таким образом малого, который, я убежден,
был отличнейший господин, бросили на произвол судьбы.
— Но велика ли эта пенсия!.. Гроши какие-то! — воскликнул Егор Егорыч. — И как же вам не представляется мысль, что вы для семьи, для жены вашей должны еще пока трудиться? — начал
было Егор Егорыч продолжать свои поучения, но при словах: «для жены вашей», Аггей Никитич вдруг выпрямился на своем кресле и заговорил сначала глухим
голосом, а потом все более и более возвышающимся...
По деревенским обычаям, обоим супругам
была отведена общая спальня, в которую войдя после ужина, они хоть и затворились, но комнатная прислуга кузьмищевская, долго еще продолжавшая ходить мимо этой комнаты, очень хорошо слышала, что супруги бранились, или, точнее сказать, Миропа Дмитриевна принялась ругать мужа на все корки и при этом, к удивлению молодых горничных, произнесла такие слова, что хоть бы в пору и мужику, а Аггей Никитич на ее брань мычал только или произносил глухим
голосом...
— Не можете ли вы мне дать с этого билета копию? — сказал он, сильно опасаясь, что письмоводитель откажет ему в его просьбе, но тот,
быв, видно, столь же простодушен, как и начальник его, отвечал покорным
голосом...
— Понимаю вас и,
будучи столько обязан Катерине Петровне, конечно, я стою за вас и
буду всегда стоять; но что ж мне делать, когда все почти в один
голос мне возражают: «Положим, мы его выберем, а он не внесет денег?»
— Извольте, но только позвольте прежде подкрепиться еще стаканчиком портеру! — как бы скаламбурил Максинька и, беря бутылку, налил себе из нее стакан, каковой проворно
выпив, продекламировал гробовым
голосом...
— Тебя, Лябьев, я не пущу пока туда наверх; ты сыграй мне, соловушка, — пропеть мне смертельно хочется!.. Давно не певала!.. А вы, младшая команда, марш туда к себе!.. — приказала
было Аграфена Васильевна детям, но те не слушались и в один
голос завопили...
— Позвольте мне явиться к вам и
быть представленным вашей супруге? — продолжал экс-предводитель заискивающим
голосом.
— Тысячу рублей всего! — отвечал ей последний. — Тетенька, не
споете ли еще чего-нибудь? — прибавил он почти умоляющим
голосом.
— Но зачем это, для чего? — проговорил каким-то трепетным
голосом Углаков, слышавший совещание сестер. — У меня моя лошадь здесь со мною… Позвольте мне довезти вас до вашего дома… Надеюсь, что в этом ничего не
будет неприличного?
— Я не
буду, когда вы не приказываете, — проговорил покорным
голосом Углаков и, видимо, надувшись несколько на Марфину, во всю остальную дорогу ни слова больше не проговорил с нею и даже, когда она перед своим подъездом сказала ему: «merci», он ей ответил насмешливым
голосом...
Звук
голоса и выражение ужаса в лице великого трагика
были таковы, что вся публика как бы слегка привстала со своих мест.
— Ты застала Марфина? — спросил он строгим
голосом, каким обыкновенно разговаривал с Екатериной Петровной, особенно с тех пор, как произведен
был в действительные статские советники.
— Да и
буду, тетенька, там. Мне даже во сне снятся не райские долины, а места более отдаленные в Сибири, — проговорил кротким
голосом и, по-видимому, нисколько не рассердившийся Калмык.
Между узником и посетителями его как-то не завязывался разговор. Да и с чего его
было начать? С того, что случилось? Это все знали хорошо. Высказывать бесполезные рассуждения или утешения
было бы очень пошло. Но только вдруг Лябьев и Углаков услыхали в коридоре хорошо им знакомый
голос Аграфены Васильевны, которая с кем-то, должно
быть, вздорила и наконец брякнула...
— Это и хорошо!.. Но теперь о тебе собственно, — начал Тулузов, и
голос его принял явно уже оттенок строгости, — ты мне всем обязан: я тебя спас от Сибири; я возвел тебя в главноуправляющие по откупу, но если ты мне
будешь служить не с усердием, то я с тобой строго распоряжусь и сошлю тебя туда, куда ворон костей не занашивал.
Член этот действительно
был родом французик, значительно пожилой, но при этом вертлявый, в завитом парике, слегка набеленный, подрумяненный, с большим ртом, с визгливым
голосом и с какой-то несносной для всех энергией, по милости которой, а также и манерами своими, он весьма напоминал скорпиона, потому что, когда к кому пристанет, так тот от него не скоро отцепится.
— О, это я могу тебе объяснить! — сказал окончательно гнусливым
голосом камер-юнкер. — Название это взято у Дюма, но из какого романа — не помню, и, по-моему, эти сборища, о которых так теперь кричит благочестивая Москва,
были не больше как свободные, не стесняемые светскими приличиями, развлечения молодежи. Я сам никогда не бывал на таких вечерах, — соврал, по мнению автора, невзрачный господин: он, вероятно, бывал на афинских вечерах, но только его не всегда приглашали туда за его мизерность.
— Любопытно бы знать, какие, собственно, в самих-то Афинах
были эти вечера? — спросил гегелианца вкрадчивым
голосом частный пристав.
— И я желала бы с тобой заехать к Углаковым, madame Углакова, может
быть, вернулась из Петербурга, — проговорила она тихим
голосом.
— О, зачем вы меня так пугаете?! — произнесла укоризненным
голосом Екатерина Петровна и для придачи себе храбрости
выпила залпом стакан довольно крепкого нюи.
— Но, Катерина Петровна, — произнес он почти жалобным
голосом, — это
будет новый скандал, за который меня и вас опять обвинят.
Сусанна Николаевна, услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от страха, и когда потом возник вопрос о времени отправления Лябьевых в назначенное им место жительства, то она, с своей стороны, подала
голос за скорейший отъезд их, потому что там они
будут жить все-таки на свежем воздухе, а не в тюрьме.
— Господа, прошу прислушаться к словам господина поручика! — обратился камер-юнкер к другим просителям, из коих одни смутились, что попали в свидетели, а другие ничего, и даже как бы обрадовались, так что одна довольно старая салопница, должно
быть, из просвирен, звонким
голосом произнесла...