Неточные совпадения
После кадрили последовал бурный вальс. Домна Осиповна летала то с Янсутским, то с Офонькиным; наконец, раскрасневшаяся, распылавшаяся, с прическою совсем на стороне, она опустилась
в кресло и начала грациозно отдыхать.
В это время подали ей
письмо. Она немножко с испугом развернула его и прочла. Ей
писал Бегушев...
Воспользовавшись тем, что у нее начали перекрашивать
в девичьей пол, она
написала Бегушеву такое
письмо: «Мой дорогой друг, позволь мне переехать к тебе на несколько дней; у меня выкрашена девичья, и я умираю от масляного запаху!» На это она получила от Бегушева восторженный ответ: «Приезжайте, сокровище мое, и оживите, как светозарное светило, мою келью!» И вечером
в тот же день Домна Осиповна была уже
в доме Бегушева.
Домна Осиповна опустилась тогда на свое кресло и, услыхав, что за Бегушевым горничная заперла дверь, она взяла себя за голову и произнесла с рыданием
в голосе: «Несчастная, несчастная я женщина, никто меня не понимает!» Ночь Домна Осиповна всю не спала, а на другой день ее ожидала еще новая радость: она получила от Бегушева
письмо,
в котором он
писал ей: «Прощайте, я уезжаю!..
— Графу я, конечно, не напомнил об этом и только сухо и холодно объявил ему, что место это обещано другому лицу; но
в то же время, дорожа дружбой Ефима Федоровича, я решился тому прямо
написать, и вот вам слово
в слово мое
письмо: «Ефим Федорович, —
пишу я ему, — зная ваше строгое и никогда ни перед чем не склоняющееся беспристрастие
в службе, я представляю вам факты… — и подробно описал ему самый факт, — и спрашиваю вас: быв
в моем положении, взяли ли бы вы опять к себе на службу подобного человека?»
Независимо от присылки мужа, Татьяна Васильевна
написала Бегушеву
письмо,
в котором умоляла его приехать к ней и, чтобы заманить «гурмана» — кузена, прибавляла
в постскриптуме, что именно для него будет приготовлен ужин самого изысканного свойства.
Вслед за тем Бегушев начал ездить по разным присутственным местам и
написал письмо к Тюменеву,
в котором говорил ему, что он желает поступить
в действующую армию на Кавказ и чтобы Тюменев схлопотал ему это
в Петербурге.
На другой день Траховы уехали
в Петербург, куда граф Хвостиков и Долгов
написали Татьяне Васильевне
письма,
в которых каждый из них, описывая свое страшное денежное положение, просил ее дать им места.
— Вот, Петр Петрович, вы все Родиона вините, а вы и сами об нем давеча неправду
написали в письме, — прибавила, ободрившись, Пульхерия Александровна.
А впрочем, я, кажется, понимаю: знаете ли, что я сама раз тридцать, еще даже когда тринадцатилетнею девочкой была, думала отравиться, и всё это
написать в письме к родителям, и тоже думала, как я буду в гробу лежать, и все будут надо мною плакать, а себя обвинять, что были со мной такие жестокие…
Об этом
писали в письмах и передавали устно те деревенские соседи, которым случалось ее видеть и на улице и у самой Анны Марковны, — швейцары и номерные гостиниц, лакеи маленьких ресторанов, извозчики, мелкие подрядчики.
Неточные совпадения
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу
в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для
письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел
писать.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете
писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик
пишет к приятелю и описал бал
в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит,
в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Как только пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам
письма к сродникам //
Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И пили водку
в праздники // С крестьянством наравне.
Третий пример был при Беневоленском, когда был"подвергнут расспросным речам"дворянский сын Алешка Беспятов, за то, что
в укору градоначальнику, любившему заниматься законодательством, утверждал:"Худы-де те законы, кои
писать надо, а те законы исправны, кои и без
письма в естестве у каждого человека нерукотворно написаны".
Также мучало его воспоминание о
письме, которое он
написал ей;
в особенности его прощение, никому ненужное, и его заботы о чужом ребенке жгли его сердце стыдом и раскаянием.