Неточные совпадения
—
Есть и нынче, только дороги. Нынче, впрочем, все вздорожало. Вот хоть бы
взять с поваров: я платил в английском клубе за выучку повара по триста рублей в год; за три года ведь это девятьсот рублей.
— Что мне делать, как мне
быть? — рассуждал он как бы сам с собою. — К несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня сердце равно лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей Петрович, этих чувств, а вот
возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь — все больно. Жаль мне Пашет и Анет, — а они предобрые, да что делать — родная мать! Вы извините меня: может
быть, я вас обеспокоил.
Возвратясь в свой нумер, Хозаров тотчас же оделся,
взял с собой почтовой бумаги, сургуч, печать и отправился в кофейную, где в самой отдаленной комнате сочинил предложение, которое мы прочтем впоследствии. Письмо
было отправлено с чудным малым, которому поручено
было назваться крепостным камердинером и просить ответа; а если что
будут спрашивать, то ни себя, ни барина не ударить лицом в грязь.
— Конечно, но, знаете, он, как я мог заметить, должен
быть ужасный провинциал: пожалуй, потребует залога, а где его вдруг
возьмем? У меня
есть и чистое имение, да в неделю его не заложишь.
— Да-с, я вам окажу, что для этой женщины нет слов на языке, чтобы выразить все ее добродетели: мало того, что отсчитала чистыми деньгами тысячу рублей; я бы, без сомнения, и этим удовлетворился, и это
было бы для меня величайшее одолжение, так нет, этого мало: принесла еще вещи, говорит: «
Возьмите и достаньте себе денег под них; это, я полагаю, говорит, самое лучшее употребление, какое только может женщина сделать из своего украшения».
— И говорить нечего, она выше всяких слов! Но постойте, я никогда и нигде не позволял себе забывать людей, сделавших мне какое-либо одолжение: сегодняшнее же первое мое дело
будет хоть часть заплатить моей Татьяне Ивановне, и потому не угодно ли вам
взять покуда полтораста рублей! — сказал Хозаров. — Примите, почтеннейшая, с моею искреннею благодарностью, — продолжал он, подавая хозяйке пачку ассигнаций, и затем первоначально сжал ее руку, а потом поцеловал в щеку.
— Итак, почтеннейшая, первоначально отправляйтесь и
возьмите, сколько по вашему соображению нужно
будет, вина и извольте готовить чай, а я между тем пойду сзывать братию, и вот еще «стати: свечей
возьмите побольше, чтобы освещение
было приличное, я терпеть не моту темноты.
— Схожу… ничего, схожу… и посмотрю, что там такое, — говорил Ферапонт Григорьич. — Этакие, подумаешь, на свете
есть ухарские головы! Вчера без копейки
был, а сегодня вечер дает, и бог его знает где
взял: может
быть, кого-нибудь ограбил?..
Посмеявшись и пошутив таким образом с своими belles-soeurs, Хозаров начал заниматься с невестою и вступил во все права жениха. Первоначально он увел ее в залу и,
взяв за талию, начал с нею ходить взад и вперед по комнате. Разговор между ними
был следующий...
— Сергей Петрович, посмотрите, какие у него маленькие глазки — и какие он славные песни
поет, — прибавила она,
взяв кота на руки и поднося его к Хозарову, который сначала погладил кота, а потом
взял его за усы и потихоньку потянул.
— О, черт
возьми! Опять это не ее дело! Состояние твое — и кончено… Что же, мы так целый век и
будем на маменькиных помочах ходить? Ну, у нас
будут дети, тебе захочется в театр, в собрание, вздумается сделать вечер: каждый раз ходить и кланяться: «Маменька, сделайте милость, одолжите полтинничек!» Фу, черт
возьми! Да из-за чего же? Из-за своего состояния! Ты, Мари, еще молода; ты, может
быть, этого не понимаешь, а это
будет не жизнь, а какая-то адская мука.
Весьма естественно, что я, желая жить самостоятельным семьянином, требовал, чтобы Мари
взяла от матери принадлежащее ей имение, потому что желал бы и в усадьбе сделать некоторые улучшения и прикупить бы к ней что-нибудь, соображаясь с местностью; не тут-то
было: с первых моих слов начались слезы, истерика, после которых мы не смеем и заикнуться об этом сказать маменьке, которой, конечно, весьма приятно иметь в своих руках подобный лакомый кусок.
— Знаете ли, Сергей Петрович, что бы я сделала на месте вашей жены? — перебила Варвара Александровна. — Я бы
взяла, даже потребовала бы свое состояние от матери и отдала бы его вам; но уважать бы вас не стала; и даже, может
быть, разлюбила бы…
Несколько минут Сергей Петрович простоял, как полоумный, потом,
взяв шляпу, вышел из кабинета, прошел залу, лакейскую и очутился на крыльце, а вслед за тем, сев на извозчика, велел себя везти домой, куда он возвратился, как и надо
было ожидать, сильно взбешенный: разругал отпиравшую ему двери горничную, опрокинул стоявший немного не на месте стул и, войдя в свой кабинет, первоначально лег вниз лицом на диван, а потом встал и принялся писать записку к Варваре Александровне, которая начиналась следующим образом: «Я не позволю вам смеяться над собою, у меня
есть документ — ваша записка, которою вы назначаете мне на бульваре свидание и которую я сейчас же отправлю к вашему мужу, если вы…» Здесь он остановился, потому что в комнате появилась, другой его друг, Татьяна Ивановна.
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт
возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип,
возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную
возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. А, черт
возьми, славно
быть генералом! Кавалерию повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна, красную или голубую?
Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше;
возьмешь себе бабу, да и лежи весь век на полатях да
ешь пироги.