— Я не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только
отвечаю на ваш вопрос: «что делать», и хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «что делать» — я тоже не могу, не умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы спите, а не живете. Что из этого выйдет, я не знаю — но не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
Хоробиткина (тяжело дыша от волнения). Право, граф, я не знаю, как вам
отвечать на ваши слова!.. Я бы желала знать, что они означают?
— Садитесь и успокойтесь, — остановила Юлия Михайловна, — я
отвечу на ваш первый вопрос: он отлично мне зарекомендован, он со способностями и говорит иногда чрезвычайно умные вещи. Кармазинов уверял меня, что он имеет связи почти везде и чрезвычайное влияние на столичную молодежь. А если я через него привлеку их всех и сгруппирую около себя, то я отвлеку их от погибели, указав новую дорогу их честолюбию. Он предан мне всем сердцем и во всем меня слушается.
Неточные совпадения
—
На что лучше-с! —
отвечал он, — только осмелюсь доложить
вашему высокородию: у нас
на этот счет даже лучше зрелища видеть можно-с!
Воспоминание о вас для
вашего сына может повести к вопросам с его стороны,
на которые нельзя
отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ
вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, —
отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимаете в музыке. Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про
ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно
на толкучке?
«Есть еще одна фатера, —
отвечал десятник, почесывая затылок, — только
вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате,
на самом берегу моря.
Часа через два, когда все
на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги
на берег». Он выпучил глаза и машинально
отвечал: «Слушаю,
ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня
на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.