Неточные совпадения
—
На что лучше-с! —
отвечал он, — только осмелюсь доложить
вашему высокородию: у нас
на этот счет даже лучше зрелища видеть можно-с!
Воспоминание о вас для
вашего сына может повести к вопросам с его стороны,
на которые нельзя
отвечать, не вложив в душу ребенка духа осуждения к тому, что должно быть для него святыней, и потому прошу понять отказ
вашего мужа в духе христианской любви. Прошу Всевышнего о милосердии к вам.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, —
отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимаете в музыке. Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про
ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно
на толкучке?
«Есть еще одна фатера, —
отвечал десятник, почесывая затылок, — только
вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате,
на самом берегу моря.
Часа через два, когда все
на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги
на берег». Он выпучил глаза и машинально
отвечал: «Слушаю,
ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня
на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
— Как милости
вашей будет завгодно, —
отвечал на все согласный Селифан, — коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело,
на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж не посечь?
«Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» — «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль
ваша?» — «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он
отвечал на все решительным невниманием, и приятные фразы канули, как в воду.
Морозна ночь, всё небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
Татьяна
на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий; дева
К нему
на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как
ваше имя? Смотрит он
И
отвечает: Агафон.
— Вы бы прежде говорили, Михей Иваныч, —
отвечал Николай скороговоркой и с досадой, изо всех сил бросая какой-то узелок
на дно брички. — Ей-богу, голова и так кругом идет, а тут еще вы с
вашими щикатулками, — прибавил он, приподняв фуражку и утирая с загорелого лба крупные капли пота.
— Филипп говорит, что и
на фонаре нет, а вы скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек
отвечать за
ваше баловство, — продолжал, все более и более воодушевляясь, раздосадованный лакей.
Амалия Ивановна! — обратилась она вдруг к ней почти вслух, — если
на случай покрадут
ваши ложки, то я вам за них не
отвечаю, предупреждаю заранее!
— Извините, сударь, — дрожа со злости,
ответил Лужин, — в письме моем я распространился о
ваших качествах и поступках единственно в исполнении тем самым просьбы
вашей сестрицы и мамаши описать им: как я вас нашел и какое вы
на меня произвели впечатление? Что же касается до означенного в письме моем, то найдите хоть строчку несправедливую, то есть что вы не истратили денег и что в семействе том, хотя бы и несчастном, не находилось недостойных лиц?
Впрочем, сознаюсь,
ваш вопрос для меня весьма сложен, и мне трудно
на него вам
ответить.
— А что
отвечал в Москве вот лектор-то
ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть». Точных слов не помню, но смысл, что
на даровщинку, поскорей, без труда!
На всем готовом привыкли жить,
на чужих помочах ходить, жеваное есть. Ну, а пробил час великий, тут всяк и объявился, чем смотрит…
— Вы сами же вызывали сейчас
на откровенность, а
на первый же вопрос и отказываетесь
отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите
на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в
вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму
на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
Лариса.
На ваш вопрос я вам не
отвечу, Сергей Сергеич, можете думать обо мне что вам угодно.
Счастливый путь,
ваше благородие!» Потом обратился он к народу и сказал, указывая
на Швабрина: «Вот вам, детушки, новый командир: слушайтесь его во всем, а он
отвечает мне за вас и за крепость».
— В комендантском, —
отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился в баню, а теперь отдыхает. Ну,
ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приемы такие важные… А в бане, слышно, показывал царские свои знаки
на грудях:
на одной двуглавый орел величиною с пятак, а
на другой персона его.
— О, моя милая бабушка, —
отвечал я, — вам и не будет надобности давать мне советы, — я только взгляну
на ваше лицо и прочитаю в
ваших глазах все, что мне нужно.
— А вы все рисуетесь в жизни и рисуете жизнь! — ядовито
отвечал Волохов. — Ну,
на кой черт мне
ваша благодарность? Разве я для нее или для кого-нибудь пришел к Козлову, а не для него самого?
— За то, что Марфенька
отвечала на его объяснение, она сидит теперь взаперти в своей комнате в одной юбке, без башмаков! — солгала бабушка для пущей важности. — А чтоб
ваш сын не смущал бедную девушку, я не велела принимать его в дом! — опять солгала она для окончательной важности и с достоинством поглядела
на гостью, откинувшись к спинке дивана.
— Да, я артист, —
отвечал Марк
на вопрос Райского. — Только в другом роде. Я такой артист, что купцы называют «художник». Бабушка
ваша, я думаю, вам говорила о моих произведениях!
— А вот этого я и не хочу, —
отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть
на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся
ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему
на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его руками за шею и целуя воздух.
Я попал сюда нечаянно, Татьяна Павловна; виновата одна
ваша чухонка или, лучше сказать,
ваше к ней пристрастие: зачем она мне
на мой вопрос не
ответила и прямо меня сюда привела?
«А вчера я был
вашим визави в кадрили
на вечеринке», —
отвечал тот.
«У всех господ есть, у
вашего высокоблагородия только нет», — упрямо
отвечал он и повесил шляпу
на гвоздь.
— В Тамбове,
ваше высокоблагородие, всегда, бывало, целый день
на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь
на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь бог знает что: солнце-то словно пластырь! —
отвечал он с досадой.
«Успеешь,
ваше высокоблагородие, —
отвечал он, — вот —
на, прежде умойся!» Я боялся улыбнуться: мне жаль было портить это костромское простодушие европейской цивилизацией, тем более что мы уже и вышли из Европы и подходили… к Костроме, в своем роде.
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее
ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря
на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится
на это. А между тем
ваше присутствие тревожит ее.
— Ах, не спрашивайте, пожалуйста! — жеманно
отвечала Хиония Алексеевна. — Вы знаете мой проклятый характер… После
вашего отъезда доктор посоветовал ехать
на воды — вот я и отправилась. У меня уж такой характер. А здесь встречаю Софью Игнатьевну… случайно познакомились…
— Да ей нездоровится что-то… — подобрав губы,
ответила Марья Степановна. — Все это от
ваших книжек: читает, читает, ну и попритчится что ни
на есть.
— Она и теперь в конюшне стоит, — флегматически
отвечал Илья, трогая одной рукой то место, где у других людей бывает шея, а у него из-под ворота ситцевой рубашки выползала широкая жирная складка кожи, как у бегемота. — Мне
на што ее,
вашу метлу.
— Я вас серьезно прошу, Карташов, не вмешиваться более с
вашими глупостями, особенно когда с вами не говорят и не хотят даже знать, есть ли вы
на свете, — раздражительно отрезал в его сторону Коля. Мальчик так и вспыхнул, но
ответить ничего не осмелился. Между тем все тихонько брели по тропинке, и вдруг Смуров воскликнул...
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно
ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит,
ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился
на меня как
на брата
вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— «А спроси, —
отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с того самого времени
на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что
на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, —
ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да,
отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».
— Решимость моя три года рождалась, —
отвечает мне, — а случай
ваш дал ей только толчок. Глядя
на вас, упрекнул себя и вам позавидовал, — проговорил он мне это даже с суровостью.
— Я говорил, вас жалеючи.
На вашем месте, если бы только тут я, так все бы это тут же бросил… чем у такого дела сидеть-с… —
ответил Смердяков, с самым открытым видом смотря
на сверкающие глаза Ивана Федоровича. Оба помолчали.
— А отчего недоимка за тобой завелась? — грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) — Чай, пьянствовать любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, — с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, —
ваше дело пить да
на печи лежать, а хороший мужик за вас
отвечай.
— Вы что? а вы с этой старой ведьмой, с ключницей, не стакнулись небось? Небось не наушничаете, а? Скажите, не взводите
на беззащитную девку всякую небылицу? Небось не по
вашей милости ее из прачек в судомойки произвели! И бьют-то ее и в затрапезе держат не по
вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь, старый вы человек! Ведь вас паралич того и гляди разобьет… Богу
отвечать придется.
— Мы все говорили обо мне, — начал Лопухов: — а ведь это очень нелюбезно с моей стороны, что я все говорил о себе. Теперь я хочу быть любезным, — говорить о вас! Вера Павловна. Знаете, я был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. А теперь… ну, да это после. Но все-таки, я не умею
отвечать себе
на одно.
Отвечайте вы мне. Скоро будет
ваша свадьба?
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: —
ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из
вашего рассказа я узнаю
ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари;
на это Верочка
отвечала рассказом о предложении кататься.
— Сейчас, —
отвечал офицер, — выдьте вон
на минуту. — Смотритель и слуга вышли. — Я не шучу, — продолжал он по-французски, — десять тысяч могу я вам дать, мне нужно только
ваше отсутствие и
ваши бумаги. — При сих словах он отпер шкатулку и вынул несколько кип ассигнаций.
— Недостатка в месте у меня нет, —
ответил он, — но для вас, я думаю, лучше ехать, вы приедете часов в десять к
вашему батюшке. Вы ведь знаете, что он еще сердит
на вас; ну — вечером, перед сном у старых людей обыкновенно нервы ослаблены и вялы, он вас примет, вероятно, гораздо лучше нынче, чем завтра; утром вы его найдете совсем готовым для сражения.
Николай раз
на смотру, увидав молодца флангового солдата с крестом, спросил его: «Где получил крест?» По несчастью, солдат этот был из каких-то исшалившихся семинаристов и, желая воспользоваться таким случаем, чтоб блеснуть красноречием,
отвечал: «Под победоносными орлами
вашего величества». Николай сурово взглянул
на него,
на генерала, надулся и прошел. А генерал, шедший за ним, когда поравнялся с солдатом, бледный от бешенства, поднял кулак к его лицу и сказал: «В гроб заколочу Демосфена!»
— Погоди, —
ответил Скальский. —
На следующее утро иду в корпус. Спрашиваю швейцара: как мне увидеть сына? «Ступайте, говорит,
ваше благородие в мертвецкую»… Потом… рассказали: умер ровно в одиннадцать ночи… — И значит — это его я не пустил в комнату. Душа прилетала прощаться…
На вопрос он сразу не
отвечает, а сначала искоса посмотрит и спросит: «Чаво?» или «Кого ты?» Величает
вашим высокоблагородием, но говорит ты.
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою женщиной, то он
ответил мне весело: «Ничево-о,
ваше высокоблагородие, по человечности!» В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты
на лохмотьях, и он ходит за ней, и когда я стал уверять его, что для него же было бы удобнее, если бы она лежала, в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
— Я так и думал, —
ответил молодой человек. — Мне она несколько знакома… У вас удивительно своеобразная манера… Многие играют лучше
вашего, но так, как вы, ее не исполнял еще никто. Это… как будто перевод с итальянского музыкального языка
на малорусский. Вам нужна серьезная школа, и тогда…
Аглая Ивановна вспыхнула и, верьте не верьте, немножко даже потерялась, оттого ли, что я тут был, или просто увидав Гаврилу Ардалионовича, потому что уж ведь слишком хорош, но только вся вспыхнула и дело кончила в одну секунду, очень смешно: привстала,
ответила на поклон Гаврилы Ардалионовича,
на заигрывающую улыбку Варвары Ардалионовны и вдруг отрезала: «Я только затем, чтобы вам выразить лично мое удовольствие за
ваши искренние и дружелюбные чувства, и если буду в них нуждаться, то, поверьте…».
— Я не совсем с вами согласен, что
ваш папаша с ума сошел, — спокойно
ответил он, — мне кажется, напротив, что ему ума даже прибыло за последнее время, ей-богу; вы не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то выведывает, каждое слово взвешивает… Об этом Капитошке он со мной ведь с целью заговорил; представьте, он хотел навести меня
на…