Неточные совпадения
Калинович вошел.
Единственная стеариновая свечка, горевшая перед зеркалом, слабо освещала комнату. Гардины на окнах были спущены, и, кроме того, на них стояли небольшие ширмочки, которые решительно не давали никакой возможности видеть с улицы то, что происходило внутри. Над маленьким роялино висела гравюра совершенно гологрудой женщины. Мебель была мягкая. Бархатом обитый диван,
казалось Калиновичу, так и манил присесть на него с хорошенькой женщиной.
Социальный вопрос, борьба классов, гуманитарно-космополитический социализм и пр., и пр., все, что недавно еще
казалось единственным важным, в чем только и видели будущее, отходит на задний план, уступает место более глубоким интересам и инстинктам.
Домна Осиповна не стала более читать и бросила письмо на пол; она сама некогда вроде этого посылала письма к Перехватову. В голове ее между тем зародился новый план: ехать к Бегушеву. Он ей стал
казаться единственным спасителем, и она готова была, назло мужу, войти во всевозможные компромиссы со своим старым обожателем.
Закравшаяся мысль идти на войну, буде она разгорится, стала ему
казаться единственным исходом из своего мучительного и бесцельного существования.
Неточные совпадения
Кажется, это была
единственная неудача, которую он потерпел в этом роде, и потому понятно, что он не упомянул об ней в своем сочинении.
Левин продолжал находиться всё в том же состоянии сумасшествия, в котором ему
казалось, что он и его счастье составляют главную и
единственную цель всего существующего и что думать и заботиться теперь ему ни о чем не нужно, что всё делается и сделается для него другими.
И ему теперь
казалось, что не было ни одного из верований церкви, которое бы нарушило главное, — веру в Бога, в добро, как
единственное назначение человека.
Неужели это прекрасное чувство было заглушено во мне любовью к Сереже и желанием
казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам? Незавидные же были эти любовь и желание
казаться молодцом! Они произвели
единственные темные пятна на страницах моих детских воспоминаний.
Она,
кажется,
единственный человек, после которого не осталось в памяти ни одной значительной фразы, кроме этой: «Смешно, а — верно».