Неточные совпадения
Я, например, очень еще не старый человек
и только еще вступаю в солидный, околосорокалетний возраст мужчины; но — увы! — при всех моих тщетных поисках, более уже пятнадцати лет перестал встречать милых уездных барышень, которым некогда посвятил первую любовь мою, с которыми, читая «Амалат-Бека» [«Амалат-Бек» — повесть писателя-декабриста А.А.Бестужева (1797—1837), выступавшего в печати под псевдонимом А.Марлинский.], обливался горькими слезами, с которыми перекидывался фразами из «Евгения Онегина», которым писал в альбом...
Автор однажды высказал в обществе молодых деревенских девиц, что, по его мнению, если девушка мечтает при луне, так это прекрасно рекомендует ее сердце, — все рассмеялись
и сказали в один голос: «Какие глупости мечтать!» Наш великий Пушкин, призванный, кажется, быть вечным любимцем женщин, Пушкин, которого барышни моего времени знали всего почти наизусть, которого Татьяна была для них идеалом, — нынешние барышни почти не читали этого Пушкина, но зато поглотили целые сотни томов Дюма
и Поля Феваля [Феваль Поль (1817—1887) — французский
писатель, автор бульварных романов.],
и знаете ли почему? — потому что там описывается двор, великолепные гостиные героинь
и торжественные поезды.
— Гоголя, по-моему, чересчур уж захвалили, — отвечал старик решительно. — Конечно, кто у него может это отнять: превеселый
писатель! Все это у него выходит живо, точно видишь перед собой, все это от души смешно
и в то же время правдоподобно; но…
— Кроме этих трех
писателей, мне
и другие очень нравятся, — проговорила она после минутного молчания.
— Например, Загоскин [Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) — русский
писатель, автор многочисленных романов, из которых наибольшей известностью пользовались «Юрий Милославский»
и «Рославлев».], Лажечников [Лажечников Иван Иванович (1792—1869) — русский
писатель, автор популярных в 30-40-е годы XIX в. исторических романов: «Ледяной дом»
и др.], которого «Ледяной дом» я раз пять прочитала, граф Соллогуб [Соллогуб Владимир Александрович (1814—1882) — русский
писатель, повести которого пользовались в 30-40-х годах большим успехом.]: его «Аптекарша»
и «Большой свет» мне ужасно нравятся; теперь Кукольник [Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868) — русский
писатель, автор многочисленных драм
и повестей, проникнутых охранительными крепостническими идеями.], Вельтман [Вельтман Александр Фомич (1800—1870) — русский
писатель, автор произведений, в которых идеализировалась патриархальная старина...
Даль [Даль Владимир Иванович (1801—1872) — русский
писатель, этнограф
и языковед, печатавший свои повести
и рассказы под псевдонимом Казак Луганский.
[Основьяненко — псевдоним украинского
писателя Квитки, Григория Федоровича (1778—1843), писавшего также
и на русском языке.
Слышал я, что редакторы журналов неохотно печатают произведения начинающих
писателей; но милостивое участие
и ручательство вашего превосходительства в достоинстве представляемого вашему покровительству произведения может уничтожить эту преграду.
— О боже мой, нет! — воскликнул князь. — Какой я
писатель! Я занят другим, да
и писать не умею.
Он хвалил направление нынешних
писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы
и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом
и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам
и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть
и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом
и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку
и хоть одним лучом его славы осветить себя.
— Я сам тоже
писатель… Дубовский… Вы, может быть,
и не читали моих сочинений, — продолжал молодой человек с каким-то странным смирением,
и в то же время модничая
и прижимая шляпу к колену.
— Вот у меня теперь сынишко,
и предсмертное мое заклятье его матери: пусть он будет солдатом, барабанщиком, целовальником, квартальным, но не
писателем, не
писателем… — заключил больной сиповатым голосом.
— Да, — возразил ему Белавин, — но дело в том, что там, как
и во всяком старом искусстве, есть хорошие предания; там даже
писатели, зная, например, что такие-то положения между лицами хорошо разыгрывались, непременно постараются их втиснуть в свои драмы.
—
И наконец, — продолжал Калинович, — во мне самом, как
писателе, вовсе нет этой обезьянской, актерской способности, чтоб передразнивать различных господ
и выдавать их за типы. У меня один смысл во всем, что я мог бы писать: это — мысль; но ее-то именно проводить
и нельзя!
— Да, это мое почти решительное намерение, — отвечал молодой человек, —
и я нахожу, что идея отца совершенно ложная. По-моему, если вы теперь дворянин
и писатель, почему ж я не могу быть дворянином
и актером, согласитесь вы с этим?..
— Какая же разница? Искусство сравнивает людей:
писатель — художник
и актер — художник.
— Непременно служить! — подхватил князь. —
И потом он литератор, а подобные господа в черном теле очень ничтожны; но если их обставить состоянием, так в наш образованный век, ей-богу, так же почтенно быть женой
писателя, как
и генерала какого-нибудь.
Наш светский
писатель, князь Одоевский [Одоевский Владимир Федорович (1803—1869) — русский
писатель, критик
и историк музыки.], еще в тридцатых, кажется, годах остроумно предсказывал, что с развитием общества франты высокого полета ни слова уж не будут говорить.
— Леший! — подтвердил директорский кучер,
и затем более замечательного у подъезда ничего не было; но во всяком случае вся губернская публика, так долго скучавшая, была на этот раз в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна была играть в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный
писатель.] «Ненависть к людям
и раскаяние».
Неточные совпадения
А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че́стный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: че́стный деятель, че́стный
писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление,
и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но
и то, что они способны при случае подпустить шпильку правительству.
Она пишет детскую книгу
и никому не говорит про это, но мне читала,
и я давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот издатель…
и сам он
писатель, кажется.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать
и того, что влияние классических
писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те вредные
и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Автор статьи был очень молодой
и больной фельетонист, очень бойкий как
писатель, но чрезвычайно мало образованный
и робкий в отношениях личных.
Левин нахмурился, холодно пожал руку
и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату
писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.