— Да что нейдешь, модница?.. Чего не смеешь?.. О! Нате-ка вам ее! —
сказала лет тридцати пяти, развеселая, должно быть, бабенка и выпихнула Палагею.
Неточные совпадения
Прочитав этот приказ, автор невольно задумался. «Увы! —
сказал он сам себе. — В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как по точному счету он носил это звание ровно двадцать пять
лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли образа своей жизни и где будет каждое утро сидеть с восьми часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
По самодовольному и спокойному выражению лица его можно было судить, как далек он был от мысли, что с первого же шагу маленькая, худощавая Настенька была совершенно уничтожена представительною наружностью старшей дочери князя Ивана, девушки
лет восьмнадцати и обаятельной красоты, и что, наконец, тут же сидевшая в зале ядовитая исправница
сказала своему смиренному супругу, грустно помещавшемуся около нее...
— Только пятнадцать
лет и жил, а тут и умер! —
сказала старуха в раздумье.
— Этот роман написан
года два назад, —
сказал Калинович.
— Ах, конечно, это очень приятно! —
сказала кротко и тихим голосом княгиня, до сих пор еще красавица, хотя и страдала около пяти
лет расстройством нерв, так что малейший стук возбуждал у ней головные боли, и поэтому князь оберегал ее от всякого шума с неусыпным вниманием.
Будь у вас, с позволения
сказать, любовница, с которой вы прожили двадцать
лет вашей жизни, и вот вы, почти старик, говорите: «Я на ней женюсь, потому что я ее люблю…» Молчу, ни слова не могу
сказать против!..
— Двадцать пять
лет, — начал он с досадою и обращаясь к Калиновичу, — этот господин держит репертуар и хоть бы одно задушевное слово
сказал!
Я велела ему
сказать через людей, что я хоть и девушка, но мне двадцать три
года, и в гувернерах я не нуждаюсь, да и возить мне их с собой не на что…
Будь хоть зверь, да один, по крайней мере можно, бывает, лад вызнать; и я с удовольствием могу
сказать, что избранная нами губерния в этом случае благоденствовала: пятнадцать уже
лет управлял ею генерал-лейтенант Базарьев.
— Ах, боже мой!
Скажите! Боже мой! — начала она восклицать вслух, двигаясь на кресле, так что сидевшая с ней дочь, девушка
лет семнадцати, покраснела за нее.
До сих пор это была такая молчаливая, простая баба, что, кроме ежедневных двух слов о том, чего приготовить к обеду, не
сказала лет в шесть почти ни слова. По крайней мере я более ничего не слыхал от нее.
Неточные совпадения
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять
лет была ассигнована сумма, то не позабыть
сказать, что начала строиться, но сгорела.
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… //
Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок
лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять
лет. // Как выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство дедово: // «Ты, дядюшка, —
сказала я, — // Должно быть, богатырь».
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать
лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так
сказать, с голоду. А! каково это?
Но в 1770
году Двоекуров умер, и два градоначальника, последовавшие за ним, не только не поддержали его преобразований, но даже, так
сказать, загадили их.