Неточные совпадения
Сбольшим удовольствием читал письмо твое к Егору Антоновичу [Энгельгардту], любезнейший мой Вольховский; давно мы поджидали от тебя известия; признаюсь, уж я думал, что ты, подражая некоторым, не будешь к нам писать. Извини, брат, за заключение. Но не
о том дело —
поговорим вообще.
Я не
говорю вам в подробности обо всех ваших милых посылках, ибо нет возможности, но что меня более всего восхитило — это
то, что там было распятие и торжество евангелия,
о коих я именно хотел просить.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем
том, что происходило со мной со времени нашей разлуки —
о 14-м числе надобно бы много
говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть
о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Во всем, что вы
говорите, я вижу с утешением заботливость вашу
о будущности;
тем более мне бы хотелось, чтоб вы хорошенько взвесили причины, которые заставляют меня как будто вам противоречить, и чтоб вы согласились со мною, что человек, избравший путь довольно трудный, должен рассуждать не одним сердцем, чтоб без упрека идти по нем до конца.
Приехавши ночью, я не хотел будить женатых людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной команды.
Та самая,
о которой нам еще в Петровском
говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
Подумай
о том, что я тебе
говорю, и действуй через твоих родных, если не найдешь в себе какого-нибудь препятствия и если желания наши, равносильные, могут быть согласованы, как я надеюсь.
Если же узнаю, что Евгения мне не дадут,
то непременно буду пробовать опять к вам добраться, — покамест нет возможности думать об этом соединении, и, пожалуйста, не
говорите мне
о приятном для меня свидании с вами и с вашими соседями.
О детях в последнем письме
говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для
того, чтоб дети были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны. Бедный отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
Сюда пишут, что в России перемена министерства,
то есть вместо Строгонова назначается Бибиков, но дух остается
тот же, система
та же. В числе улучшения только налог на гербовую бумагу. Все это вы, верно, знаете,
о многом хотелось бы
поговорить, как, бывало, прошлого года, в осенние теперешние вечера, но это невозможно на бумаге.
Не нужно вам
говорить, что Оболенский
тот же оригинал, начинает уже производить свои штуки. Хозяйство будет на его руках, — а я буду ворчать. Все подробности будущего устройства нашего, по крайней мере предполагаемого, вы узнаете от Басаргина. Если я все буду писать, вам не
о чем будет
говорить, — между
тем вы оба на это мастера. Покамест прощайте. Пойду побегать и кой-куда зайти надобно. Не могу приучить Оболенского к движению.
Почта привезла мне письмо от Annette, где она
говорит, что мой племянник Гаюс вышел в отставку и едет искать золото с кем-то в компании. 20 февраля он должен был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать,
то на этой неделе будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели написать
о нашем переводе; заронилась мысль, которую, может быть, можно будет привести в исполнение. Басаргин вам объяснит, в чем дело.
Сообщите, не узнали ли чего-нибудь
о петербургских новостях при проезде князя. Здесь совершенная глушь. Меж
тем, кажется, должно что-нибудь быть, все одно и
то же
говорят.
…Вы меня спрашиваете
о действии воды. Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали — все равно. Главное дело в
том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и
говорил о водах, как это делаю в письмах к сестре, но тут эта статья лишняя…
Прошу только об одном: если нельзя,
то сделай как будто я и не
говорил тебе
о теперешнем моем желании.
До приезда Бачманова с твоим письмом, любезный друг Матюшкин,
то есть до 30 генваря, я знал только, что инструмент будет, но ровно ничего не понимал, почему ты не
говоришь о всей прозе такого дела, — теперь я и не смею об ней думать. Вы умели поэтизировать, и опять вам спасибо — но довольно, иначе не будет конца.
На нашем здешнем горизонте тоже отражается европейский кризис. Привозные вещи вздорожали. Простолюдины беспрестанно спрашивают
о том, что делается за несколько тысяч верст. Почтовые дни для нас великое дело. Разумеется, Англии и Франции достается от нас большое чихание. Теперь и Австрия могла бы быть на сцене разговора, но она слишком низка, чтоб об ней
говорить. — Она напоминает мне нашего австрийца Гауеншильда. Просто желудок не варит. Так и хочется лакрицу сплюснуть за щекой.
…Ничего нет мудреного, что Мария Николаевна повезет Аннушку к Дороховой, которая, сделавшись директрисой института в Нижнем, с необыкновенной любовью просит, чтобы я ей прислал ее для воспитания, — принимает ее как дочь к себе и
говорит, что это для нее благо, что этим я возвращу ей
то, что она потеряла, лишившись единственной своей дочери. [Сохранилась группа писем Дороховой за 1855 г. к Пущину; все —
о его дочери Аннушке,
о воспитании ее.]
Между
тем все приготовил к моему возвращению. 2 октября в час пополудни сел в тарантас с Батеньковым и Лебедем. Они меня проводили до Самолета. Татьяна Александровна, прощаясь со мной, просила меня сказать тебе, что утешается мечтой к Новому году быть у тебя в Марьине. Не знаю почему — они все
говорят мне
о тебе. Видно, что-нибудь значит. [
То есть декабристы понимали, что Пущин и Фонвизина скоро соединят свои судьбы.]
Жаль, что не застал Дьякова. Он был в округе. Кроме
того, что хотел с ним проститься, хотел
поговорить о моей исторической ноге. Оставил ему записку прощательную, резкую!..
Пожалуйста, не смущайтесь вопросами — на это нечего обращать внимания. Все это такой вздор — хоть именно досадно, что Ивана Дмитриевича преследовали эти пустяки. Я тоже уверен, что cela a mis de l'eau dans son vin. [Этим подмешали воды в его вино (
то есть ухудшили его положение) (франц.).] Самая жизнь в деревне Толстого верно отозвалась на его расстроенном организме, не
говоря уже
о нравственном страдании при разлуке с семьею Евгения. Обнимаю вас.
…Уже большой шаг, когда можно
говорить, вразумлять и уяснять всем и каждому
то,
о чем прежде шептались. Эта гласность предупреждает многие опасности, неразлучные с тайною в таком деле…
…Марлинского величали Александром Александровичем.
О знакомстве и близости Пушкина с ним и с Рылеевым не берусь теперь ничего сказать. Как в тумане все это.
Поговорим при свидании. Теперь весь в почте. Пропасть ответов. Остальные ваши вопросы до
того же времени откладываю. Вероятно, от этого промедления не пострадает род человеческий…
Не
говорю вам
о глубокой моей благодарности за ваше посещение: кажется, это между нами ясно. В награду вам скажу, что пульсация значительно меньше теперь против прошедшей; в известных вам случаях не возвращается. Бывает, но редко и слабее. Я это добро приписываю силе вашей воли. Вообще и другие припадки уменьшаются, но в сложности нет еще настоящего восстановления сил. Если это богу угодно,
то он ускорит или даст терпение, которым не хвастаю сам.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как начал
говорить о литературе,
то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Городничий. Ну, а что из
того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы…
О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Г-жа Простакова. Полно, братец,
о свиньях —
то начинать. Поговорим-ка лучше
о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с
того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— Не к
тому о сем
говорю! — объяснился батюшка, — однако и
о нижеследующем не излишне размыслить: паства у нас равнодушная, доходы малые, провизия дорогая… где пастырю-то взять, господин бригадир?
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или,
говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь
о правде,
то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.