Неточные совпадения
Поводом к этой переписке, без сомнения, было перехваченное на почте
письмо Пушкина, но кому именно писанное — мне неизвестно; хотя об этом
письме Нессельроде и
не упоминает, а просто пишет, что по дошедшим до императора сведениям о поведении и образе жизни Пушкина в Одессе его величество
находит, что пребывание в этом шумном городе для молодого человека во многих отношениях вредно, и потому поручает спросить его мнение на этот счет.
В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постепенным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являющимися в свет, получая почти все повременные журналы. В
письмах родных и Энгельгардта, умевшего
найти меня и за Байкалом, я
не раз имел о нем некоторые сведения. Бывший наш директор прислал мне его стихи «19 октября 1827 года...
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам
не свой был, когда получал
письмо твое
не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после смерти
нашли вашу записку, но я ее
не видал,
не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Прощаясь, я немного надеялся кого-нибудь из вас видеть в Ладоге или по крайней мере
найти письмо. Впрочем, вы хорошо сделали, что
не приехали, ибо Желдыбин никак бы
не позволил свидания. Благодарите Кошкуля, но между тем скажите, что я никак
не понимаю, отчего он
не мог слова мне сказать об вас.
В первом вашем
письме вы изложили весь ваш быт и сделали его как бы вновь причастным семейному вашему кругу. К сожалению, он
не может нам дать того же отчета — жизнь его бездейственная, однообразная! Живет потому, что провидению угодно, чтоб он жил; без сего убеждения с трудом бы понял, к чему ведет теперешнее его существование. Впрочем,
не огорчайтесь: человек, когда это нужно,
находит в себе те силы, которые и
не подозревал; он собственным опытом убедился в сей истине и благодарит бега.
Вы им скажите, что Ив. Ив., несмотря на отдаление, мысленно в вашем кругу: он убежден, что,
не дожидаясь этого
письма, вы уверили всех, что он как бы слышит ваши беседы этого дня и что они
находят верный отголосок в его сердце.
Вообрази, любезный Оболенский, что до сих пор еще
не писал домой — голова кругом, и ждал, что им сказать насчет места моего поселения. Здесь
нашел письмо ото всех Малиновских; пишут, что Розенберг у них пробыл пять дней и встретился там с семейством Розена…
Много бы хотелось с тобой болтать, но еще есть другие ответы к почте. Прощай, любезный друг. Ставь номера на
письмах, пока
не будем в одном номере. Право, тоска, когда
не все получаешь, чего хочется. Крепко обнимаю тебя.
Найди смысл, если есть пропуски в моей рукописи.
Не перечитываю — за меня кто-нибудь ее прочтет, пока до тебя дойдет. Будь здоров и душой и телом…
«Все было придумано, чтобы отбить охоту к
письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо было родиться Луниным, который
находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он),
не обращая внимания… на лапы дикого зверя, в когтях которого он и погиб в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
Не знаю,
найдет ли вас, почтенный Яков Дмитриевич, мой листок в Красноярске, но во всяком случае где бы вы ни были,
найдет вас моя признательность за ваше
письмо и за книгу.
…Очень бы хотелось получить
письма, которые Шаховский обещал мне из России. Может, там что-нибудь мы бы
нашли нового. В официальных мне ровно ничего
не говорят — даже по тону
не замечаю, чтобы у Ивана Александровича была тревога, которая должна всех волновать, если теперь совершается повторение того, что было с нами. Мы здесь ничего особенного
не знаем, как ни хлопочем с Михаилом Александровичем поймать что-нибудь новое: я хлопочу лежа, а он кой-куда ходит и все возвращается ни с чем.
…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь
нашел я
письма. Аннушка всех созвала на Новый год. Я начну дома это торжество благодарением богу за награду после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как,
не знаю, но должны еще увидеться…
Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Всенашел, все в моих руках. Спешу тебе [Первое обращение Пущина к Н. Д. Фонвизиной на «ты» — в неизданном
письме от 23 декабря 1855 г. Здесь сообщается, что все спрашивают Пущина о Наталье Дмитриевне.] это сказать, чтоб тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [Кто ищет —
находит (франц.).] Ничего еще
не читал… Скоро откликнусь — и откликнусь с чувством признательной затаенной любви… Прочел стих...
Скажу вам, что я совершенно
не знала об этом долге; покойная моя матушка никогда
не поминала об нем, и когда до меня дошли слухи, что вы отыскивали меня с тем, чтобы передать мне долг отца моего, я
не верила, полагая, что это была какая-нибудь ошибка;
не более как с месяц назад, перечитывая
письма отца моего, в одном из оных мы
нашли, что упоминалось об этом долге, но мы удивились, как он
не мог изгладиться из памяти вашей.
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее
не выдам… «Вы
найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это
письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Опять она остановилась,
не находя связи в своих мыслях. «Нет, — сказала она себе, — ничего
не надо» и, разорвав
письмо, переписала его, исключив упоминание о великодушии, и запечатала.
Один раз, возвратясь к себе домой, он
нашел на столе у себя
письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя было узнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и
не велели сказывать от кого.
Воображаясь героиней // Своих возлюбленных творцов, // Кларисой, Юлией, Дельфиной, // Татьяна в тишине лесов // Одна с опасной книгой бродит, // Она в ней ищет и
находит // Свой тайный жар, свои мечты, // Плоды сердечной полноты, // Вздыхает и, себе присвоя // Чужой восторг, чужую грусть, // В забвенье шепчет наизусть //
Письмо для милого героя… // Но наш герой, кто б ни был он, // Уж верно был
не Грандисон.
В Ванкувере Грэя поймало
письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем
письме я
нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм»
не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.