Неточные совпадения
Говоришь, бывало: «
Что тебе за охота, любезный друг, возиться
с этим народом;
ни в одном из них ты не найдешь сочувствия, и пр.» Он терпеливо выслушает, начнет щекотать, обнимать,
что, обыкновенно, делал, когда немножко потеряется.
«Как же ты мне никогда не говорил,
что знаком
с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Я совершенно нечаянно зашел сюда, гуляя в Летнем саду. Пожалуйста, не секретничай: право, любезный друг, это
ни на
что не похоже!»
Что говорить об этом вздоре!» Тут Пушкин как
ни в
чем не бывало продолжал читать комедию — я
с необыкновенным удовольствием слушал его выразительное и исполненное жизни чтение, довольный тем,
что мне удалось доставить ему такое высокое наслаждение.
В Петербурге навещал меня, больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине
с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне,
что раз как-то, во время последней его болезни, приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился,
что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль,
что нет теперь здесь
ни Пущина,
ни Малиновского!»
Сейчас заходил ко мне Михаил Александрович и просил написать тебе дружеской от него поклон.
С Натальей Дмитриевной я часто вспоминаю тебя; наш разговор,
чем бы
ни начался, кончается тюрьмой и тюремными друзьями. Вне этого мира все как-то чуждо. Прощай, любезный друг! Дай бог скорее говорить, а не переписываться.
Странно,
что С. Г. говорит о Каролине Карловне: «К. К. неожиданно нагрянула, пробыла несколько часов в Урике и теперь временно в Иркутске sans feu, ni lieu pour le moment». [Теперь
ни кола,
ни двора (без пристанища) (франц.).] Не понимаю, каким образом тетка так была принята, хоть она и не ожидала отверзтых объятий, как сама говорила в Ялуторовске…
Каковы бы
ни были наши уже несколько лет сношении, не могу я забыть,
что быв вместе адютантами он со мной был дружнее
чем с другими…
Ты меня смешишь желанием непременно сыграть мою свадьбу. Нет! любезный друг. Кажется, не доставлю тебе этого удовольствия. Не забудь,
что мне 4 мая стукнуло 43 года. Правда,
что я еще молодой жених в сравнении
с Александром Лукичом; но предоставляю ему право быть счастливым и за себя и за меня. Ты мне
ни слова не говоришь об этой оригинальной женитьбе. Все кажется,
что одного твоего письма я не получил…
Прошли еще две недели, а листки все в моем бюваре.Не знаю, когда они до вас доберутся. Сегодня получил письма, посланные
с Бибиковым. Его самого не удалось увидеть; он проехал из Тюмени на Тобольск. Видно, он
с вами не видался: от вас нет
ни строчки. А я все надеялся,
что этот молодой союзник вас отыщет и поговорит
с вами о здешнем нашем быте. Муравьев, мой товарищ, его дядя, и он уже несколько раз навещал наш Ялуторовск.
Хандра владела Матюшкиным потому,
что он не мог мириться
с феодально-крепостническим строем, при котором служил своей родине на флоте, но
с которым не имел
ни сил,
ни умения бороться.
Ты напрасно говоришь,
что я 25 лет ничего об тебе не слыхал. Наш директор писал мне о всех лицейских. Он постоянно говорил,
что особенного происходило в нашем первом выпуске, — об иных я и в газетах читал. Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад,
что ты
с моими. Вообще не очень хорошо понимаю,
что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего знают,
что в ней происходит. До сих пор еще не убеждаются,
что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно
ни было.
В одно и то же время, как тебе, писал и Горбачевскому — до сих пор от него
ни слуху
ни духу. Видно, опять надобно будет ждать серебрянку, [Серебрянка — обоз
с серебряной рудой из Нерчинска а Петербург.] чтоб получить от него весточку. Странно только то,
что он при такой лени черкнуть слово всякий раз жалуется,
что все его забыли и считает всех перед ним виноватыми. Оригинал — да и только! — Распеки его при случае.
… [Опущены подробности о проявляемой «нашим любезным», но увлекающимся H. Н. Муравьевым несправедливости к некоторым из его помощников. Сам Пущин простудился, и голос его «не отличается звучностью»; впрочем, декабристы «уже 30 лет лишены голоса».] Прекрасно делаете,
что оставляете под красным сукном надежды, которыми и вас, как и меня, потчуют добрые люди. Это очень понятно и естественно
с их стороны, но, кажется, мы, допотопные, не подлежим
ни переменам погоды,
ни переменам царства.
[В одном из предыдущих писем к брату, от 26 января, Пущин заявляет,
что не решается писать ему почтой о своих переживаниях в связи
с переговорами о мире после Крымской войны; «Как
ни желаю замирения, но как-то не укладывается в голове и сердце,
что будут кроить нашу землю…
Может быть, это мука, в которой я не даю себе отчета, знаю только,
что мне
с ней ловко и
ни малейшей занозы против кого бы то
ни было.
Ты говоришь: верую,
что будет мир, а я сейчас слышал,
что проскакал курьер
с этим известием в Иркутск. Должно быть, верно, потому
что это сказал почтмейстер Николаю Яковлевичу. Будет ли мир прочен — это другой вопрос, но все-таки хорошо,
что будет отдых. Нельзя же нести на плечах народа, который
ни в
чем не имеет голоса, всю Европу. Толчок дан поделом — я совершенно
с тобой согласен. Пора понять,
что есть дело дома и
что не нужно быть полицией в Европе.
Впрочем, я надеюсь,
что вам понравится иметь дело
с А. Н. Муравьевым, и, во всяком случае, достигнувши Нижнего, вы на пути, куда бы
ни вздумали направить полет.
Я очень знаю,
что надобно действовать, но это время, как ты видела, я просто
ни на
что не годен. Он со мной поживет, потом поступит к Циммерману в Москве. Это заведение лучшее во всех отношениях, и там он может остаться до самого университета. Я уже вошел в переговоры
с Циммерманом, но надобно еще самому
с ним познакомиться, все высмотреть. Авось бог поможет как-нибудь распустить крылья, которые до сих пор подрезаны…
Третьего дня был у меня брат Михайло. Я рад был его видеть — это само собой разумеется, но рад был тоже и об тебе услышать, любезный друг Нарышкин. Решительно не понимаю,
что с тобой сделалось. Вот скоро два месяца, как мы виделись, и от тебя
ни слова. Между тем ты мне обещал, проездом через Тулу, известить об Настеньке, которая теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Признаюсь, я думал,
что ты захворал, и несколько раз собирался писать, но
с каждой почтой поджидал от тебя инисиативы, чтоб потом откликнуться…
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще
ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
А вы — стоять на крыльце, и
ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите,
что идет кто-нибудь
с просьбою, а хоть и не
с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Ах, боже мой, вы всё
с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но
с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы
с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б
с ними изъясняться: он по-русски
ни слова не знает.