Неточные совпадения
Лучше велите дать мне перо и
бумаги, я здесь же все вам
напишу» (Пушкин понял, в чем дело).
Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы
бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого Лицея
писал обглодками, которые едва можно было держать в пальцах).
Фонвизины ко мне
пишут: я всем им не даю времени лениться. Поневоле отвечают на мои послания. У меня большой расход на почтовую
бумагу. Заболтался я с тобой, любезный друг…
Сюда
пишут, что в России перемена министерства, то есть вместо Строгонова назначается Бибиков, но дух остается тот же, система та же. В числе улучшения только налог на гербовую
бумагу. Все это вы, верно, знаете, о многом хотелось бы поговорить, как, бывало, прошлого года, в осенние теперешние вечера, но это невозможно на
бумаге.
Однако прощайте, почтенный друг. Вы, я думаю, и не рады, что заставили меня от времени до времени на
бумаге беседовать с вами, как это часто мне случалось делать мысленно. Не умею отвыкнуть от вас и доброго вашего семейного круга, с которым я сроднился с первых моих лет. Желаю вам всех возможных утешений. Если когда-нибудь вздумаете мне
написать, то посылайте письма Матрене Михеевне Мешалкиной в дом Бронникова. Это скорее доходит. Крепко жму вашу руку.
Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим сестрам. Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира. Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими старого чекана. Обними нашего директора почтенного. Скоро буду к нему
писать. Теперь не удастся. Фонвизины у меня — заранее не поболтал на
бумаге, а при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося добрым гостям. Об них поговорю с Николаем.
Писем Пушкина к моему отцу здесь нет; впрочем, я знаю, что некоторые
бумаги остались в Воронежской губернии,
напишу к сестре, чтобы она мне прислала их» (опубликовано с автографа из собрания Музея революции, Записках Пущина, 1927, стр. 18).]
Барон вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника
писать бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с ними в присутственные места, а сам связями своими в свете давал этому процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли видеть в доме, как родственника.
— Верю, верю, бабушка! Ну так вот что: пошлите за чиновником в палату и велите
написать бумагу: дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое…
«Зачем ему секретарь? — в страхе думал я, — он пишет лучше всяких секретарей: зачем я здесь? Я — лишний!» Мне стало жутко. Но это было только начало страха. Это опасение я кое-как одолел мыслью, что если адмиралу не недостает уменья, то недостанет времени самому
писать бумаги, вести всю корреспонденцию и излагать на бумагу переговоры с японцами.
— «Да точно ли у вас магазины в исправности?» — спрашиваю я. «Видит Бог, в исправности, и законное количество хлеба имеется…» — «Ну, говорю, так вам робеть нечего», — и
написал бумагу им…
Он там и
написал бумагу — и разрешили ловить рыбу монахам по всему озеру… а между словами-то и оставил местечко; как бумагу-то подписали сенаторы, он и вписал: разрешено монастырю ловить рыбу на удочку; так, братец, и лови теперь монахи на удочку, а мужики-то неводом потаскивают!
Неточные совпадения
Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачье! Напишу-ка я обо всем в Петербург к Тряпичкину: он пописывает статейки — пусть-ка он их общелкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне
бумагу и чернила!
Добчинский. А, это Антон Антонович
писали на черновой
бумаге по скорости: там какой-то счет был написан.
Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на этом решении, но и составил в своей голове письмо, которое он
напишет жене. Войдя в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и
бумаги, принесенные из министерства, и велел внести за собой в кабинет.
С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами,
писал он, погрязнув весь в канцелярские
бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах, обедал подчас с сторожами и при всем том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях.
Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою
написал на лоскутке
бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные души получил сполна.
Написавши записку, он пересмотрел еще раз ассигнации.