Неточные совпадения
Проходили
годы; ничем отрадным не навевало в нашу даль — там,на нашем западе, все шло тем же
тяжелым ходом. Мы, грешные люди, стояли как поверстные столбы на большой дороге: иные путники, может быть, иногда и взглядывали, но продолжали путь тем же шагом и в том же направлении…
Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы всего через родных проситься на службу, как это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться после
тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми
лет. Я не смею касаться этих ран, чтобы не возобновить твоих болей.
Батенков привезен в 846-м
году в Томск, после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это
тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное: все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые
тяжелые минуты первых
годов нашего исключительного существования.
Да будет ваш союз благословен // Обилием и счастием! В богатстве // И радости живите до последних // Годов своих в семье детей и внуков! // Печально я гляжу на торжество // Народное: разгневанный Ярило // Не кажется, и лысая вершина // Горы его покрыта облаками. // Не доброе сулит Ярилин гнев: // Холодные утра и суховеи, // Медвяных рос убыточные порчи, // Неполные наливы хлебных зерен, // Ненастную уборку — недород, // И ранние осенние морозы, //
Тяжелый год и житниц оскуденье.
Значение Вольной академии духовной культуры было в том, что в эти
тяжелые годы она была, кажется, единственным местом, в котором мысль протекала свободно и ставились проблемы, стоявшие на высоте качественной культуры.
Здесь можно бы кончить эту грустную повесть, но остается сказать, что было с другими лицами, которые, быть может, разделяли с Серебряным участие читателя. О самом Никите Романовиче услышим мы еще раз в конце нашего рассказа; но для этого надобно откинуть семнадцать
тяжелых лет и перенестись в Москву в славный год завоевания Сибири.
Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много
тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти. А в то время, когда я впервые встретил учителей жизни среди скучной и бессовестной действительности, — они показались мне людьми великой духовной силы, лучшими людьми земли. Почти каждый из них судился, сидел в тюрьме, был высылаем из разных городов, странствовал по этапам с арестантами; все они жили осторожно, все прятались.
На Керчь мы шли уже не берегом, а степью, в видах сокращения пути, в котомке у нас была всего только одна ячменная лепёшка фунта в три, купленная у татарина на последний наш пятак. Попытки Шакро просить хлеба по деревням не приводили ни к чему, везде кратко отвечали: «Много вас!..» Это была великая истина: действительно, до ужаса много было людей, искавших куска хлеба в этот
тяжёлый год.
Неточные совпадения
С своей супругою дородной // Приехал толстый Пустяков; // Гвоздин, хозяин превосходный, // Владелец нищих мужиков; // Скотинины, чета седая, // С детьми всех возрастов, считая // От тридцати до двух
годов; // Уездный франтик Петушков, // Мой брат двоюродный, Буянов, // В пуху, в картузе с козырьком // (Как вам, конечно, он знаком), // И отставной советник Флянов, //
Тяжелый сплетник, старый плут, // Обжора, взяточник и шут.
Ее случайно увидел некто Одинцов, очень богатый человек
лет сорока шести, чудак, ипохондрик, [Ипохондрия — психическое заболевание, выражающееся в мнительности и стремлении преувеличить свои болезненные ощущения; мрачность.] пухлый,
тяжелый и кислый, впрочем не глупый и не злой; влюбился в нее и предложил ей руку.
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а
летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется, что сзади на тебя лезет, падает
тяжелое. А люди здесь — жесткие. И — хвастуны.
Для кабинета Самгин подобрал письменный стол, книжный шкаф и три
тяжелых кресла под «черное дерево», — в восьмидесятых
годах эта мебель была весьма популярной среди провинциальных юристов либерального настроения, и замечательный знаток деталей быта П. Д. Боборыкин в одном из своих романов назвал ее стилем разочарованных.
Закричали ура, зазвенели бокалы, и люди, как будто действительно пережив
тяжелую минуту, оживленно поздравляли друг друга с новым
годом, кричали: