Неточные совпадения
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не
знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря
вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой был, когда получал письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после смерти нашли
вашу записку, но я ее не видал, не
знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Где и что с нашими добрыми товарищами? Я слышал только о Суворочке, что он воюет с персианами — не
знаю, правда ли это, — да сохранит его бог и вас; доброй моей Марье Яковлевне целую ручку. От души вас обнимаю и желаю всевозможного счастия всему
вашему семейству и добрым товарищам. Авось когда-нибудь
узнаю что-нибудь о дорогих мне.
Вероятно, моя Annette давно, именем моим, поздравила вас с женитьбой Воли; я искренно пожелал счастья
вашему сыну,
узнавши об его намерении из письма сестры.
Вы давно
знаете, почтенный мой Иван Дмитриевич, что я уже месяц
ваш сосед.
Скоро ли к вам дойдут мои несвязные строки? Скоро ли от вас что-нибудь услышу? Говорите мне про себя, про наших, если что
знаете из писем. Нетерпеливо жду
вашего доброго письма. Приветствуйте за меня Матвея Ивановича. Обоим вам желаю всего приятного и утешительного.
Не нужно вам говорить, что мне необходимо иногда слышать
ваш голос; вы это
знаете и, верно, по возможности, будете доставлять мне это утешение.
На случай приезда моего вы потрудитесь приискать мне квартирку в
вашем соседстве; я не хочу и не смею вас беспокоить моим постоянным присутствием. Это значило бы злоупотреблять
вашей добротой; у Бобрищева-Пушкина также не думаю поместиться: верно, у них и без меня довольно тесно. Вы прежде меня
узнаете, будет ли мне дано позволение ехать, и тогда приищите мне уголок; я неприхотлив, как вам известно, лишь бы найти добрых, тихих хозяев, что, впрочем, не всегда легко.
Если же
узнаю, что Евгения мне не дадут, то непременно буду пробовать опять к вам добраться, — покамест нет возможности думать об этом соединении, и, пожалуйста, не говорите мне о приятном для меня свидании с вами и с
вашими соседями.
На заданные рифмы прошу вас докончить мысль. Вы ее
знаете так же хорошо, как и я, а
ваши стихи будут лучше моих — и вечный переводчик собственных именспокойнее будет думать о Ярославском именье…
Прощайте. Басаргин пришел звать ходить. Да и вам пора отдохнуть от моей болтовни. Чего не сказал, то до другого раза. Не
знаю, сказал ли что-нибудь путного. Судите сами, я не берусь читать своего письма. Жажду
вашего листка. Пожалуйста, доставляйте мне иногда весточку через Дорофеева.
Не
знаю, найдет ли вас, почтенный Яков Дмитриевич, мой листок в Красноярске, но во всяком случае где бы вы ни были, найдет вас моя признательность за
ваше письмо и за книгу.
В надежде на снисхождение
вашего сиятельства, прямо к вам обращаюсь с покорнейшею просьбою;
знаю, что следовало бы просить по начальству; но как дело идет о здоровье, которое не терпит промедления, то уверен, что вы простите больному человеку это невольное отклонение от формы и благосклонно взглянете на его просьбу.
На этих днях я получил листок от Ивана Дмитриевича (с ялуторовскими друзьями я в еженедельной переписке). Он меня порадовал
вашим верным воспоминанием, добрая Надежда Николаевна. Вы от него будете
знать об дальнейших моих похождениях. Надобно только благодарить вас за
ваше участие: будем надеяться, что вперед все пойдет хорошо; здесь я починил инвалидную мою ногу и дорогой буду брать все предосторожности.
К тебе я года два тому назад посылал
вашего охотского моряка Поплонского — не
знаю, не испугал ли он твоего контр-адмиральства.
Если б вы
знали, как все это перенесло меня в
ваш круг.
Матвей мне говорил, что вы хотите участвовать в сборе для bon ami. [Добрый друг (франц.).] Когда-нибудь пришлите
ваши 10 целковых. Я надеюсь к ним еще кой-что прибавить и все отправлю. Вероятно, он обратился и в Иркутск, хотя и там, при всех богатствах, мало наличности. Как это делается, не
знаю. [В Иркутске жили семьи С. Г. Волконского и С. П. Трубецкого, получавшие от родных большие суммы. Все состоятельные декабристы много помогали неимущим товарищам и их семьям.]
Два слова письменных в дополнение к письму
вашего соименника, дорогой фотограф, в ответ на
ваши строки от 18 декабря… О кончине Вольфа — вы, верно, это уже
знаете от Ж.Адамовны, к которой писали из Тобольска. Он страдал жестоко пять месяцев. Горячка тифозная, а потом вода в груди. Смерть была успокоением, которого он сам желал,
зная, что нет выздоровления.
Я не люблю писать к вам наскоро, как-нибудь, чтобы только сказать, что я к вам писала, — нет, я люблю поговорить с вами на просторе, рассказать подробно случающееся со мной, потолковать о чем-нибудь заветном для меня, в полной уверенности, что все это найдет отголосок в
вашем добром сердце; писавши к вам и прочим друзьям моим, я
знаю, что я еще не совсем одна в мире,
знаю, что мне будут сочувствовать, а это теперь единственная моя отрада в моей трудной жизни…
Миша застал здесь, кроме нас, старожилов ялуторовских, Свистуновых и Наталью Дмитриевну, которую вы не можете отыскать. Она читала вместе со мной
ваше письмо и, вероятно, скоро лично будет вам отвечать и благодарить по-своему за все, что вы об ней мне говорите, может быть, не подозревая, что оно ей прямо попало в руки. — Словом, эта женщина сделала нам такой подарок, который я называю подвигом дружбы. Не
знаю, как ее благодарить, хоть она уверяет, что поездка в Сибирь для нее подарок, а не для нас.
Сегодня писал к Павлу Сергеевичу. Он и, верно, вы тотчас повидаете нашу заветную путешественницу, которая одна с запада
вашего явилась на наш восток. Не могу быть спокоен, пока не
узнаю, что она в Нижнем. Каково такой трусихе путешествовать в такую пору, и как нарочно все лето было дождливое и дороги непроходимые.
На днях
узнал, что по желанию
вашему устроен
ваш выезд из Сибири; подробности этого дела описал вам Константин Иванович, и, верно, вы уже получили официальную бумагу. Сердечно радуюсь, что нет препятствий к оставлению Сибири.
В соседстве у вас живет Настенька Рылеева, теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Верно, вы их
знаете, и странно, что никогда мне об них не говорили. Пожалуйста, к
вашему приезду соберите мне об ней полные сведения, Мне это нужно… [Пущин хотел вернуть ей деньги, занятые у К. Ф. Рылеева до 14 декабря 1825 г. Об этом — дальше.]
Взглянув на этот листок, вспомните того, который в последний раз видел вас в 1849 году в Селенгинске… Я искренно разделил с вами потерю
вашу,когда
узнал о кончине моего доброго Николая Александровича. Этому прошло много лет, но все не могу равнодушно вспомнить об истинно любимом мною и уважаемом товарище…
Скажу вам, что я совершенно не
знала об этом долге; покойная моя матушка никогда не поминала об нем, и когда до меня дошли слухи, что вы отыскивали меня с тем, чтобы передать мне долг отца моего, я не верила, полагая, что это была какая-нибудь ошибка; не более как с месяц назад, перечитывая письма отца моего, в одном из оных мы нашли, что упоминалось об этом долге, но мы удивились, как он не мог изгладиться из памяти
вашей.
Пожалуйста, в добрую минуту поговорите мне о себе, о всех
ваших и дайте маленький отчет о нашем Казимирском, насчет которого имею разноречащие сведения. Мне бы хотелось иметь ясное об нем понятие, а вы, вероятно, успели обозреть его со всех сторон. Жена писала мне, что она у него с вами обедала. Ужели он со всей своей свитой пускается в путь? Эдак путешествие за границей съест его. Я прямо от него ничего не
знаю.
Жена мне предоставила ответ на
ваше приглашение ехать вместе с вами: решительно я не ездок и не
знаю даже, что будет со мной.