Неточные совпадения
Потом опять в 1817 году в Альбоме перед самым выпуском, он же
сказал мне...
При самом начале — он наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончивши лекцию несколько раньше урочного часа, профессор
сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья! опишите
мне, пожалуйста, розу стихами». [В автографе еще: «Мой стих никак», зачеркнуто.]
«Вот что ты заставил
меня написать, любезный друг», —
сказал он, видя, что
я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило
меня окончание. В эту минуту подошел к нам Кайданов, — мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочел свой рассказ.
Кайданов взял его за ухо и тихонько
сказал ему: «Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте волю язычку», — прибавил он, обратясь ко
мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам добрый Иван Кузьмич, а не другой кто-нибудь.
На это ходатайство Энгельгардта государь
сказал: «Пусть пишет, уж так и быть,
я беру на себя адвокатство за Пушкина; но
скажи ему, чтоб это было в последний раз. «La vieille est peut-être enchantée de la méprise du jeune homme, entre nous soit dit», [Между нами: старая дева, быть может, в восторге от ошибки молодого человека (франц.).] — шепнул император, улыбаясь, Энгельгардту.
— Энгельгардт, —
сказал ему государь, — Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает.
Мне нравится откровенный его поступок с Милорадовичем, но это не исправляет дела.
Директор на это ответил: «Воля вашего величества, но вы
мне простите, если
я позволю себе
сказать слово за бывшего моего воспитанника; в нем развивается необыкновенный талант, который требует пощады.
Князь Юсупов (во главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от ума»
сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у московского военного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю московскую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков называет
меня и говорит, что
я — Надворный Судья.
Опасения доброго Александра Ивановича
меня удивили, и оказалось, что они были совершенно напрасны. Почти те же предостережения выслушал
я от В. Л. Пушкина, к которому заезжал проститься и
сказать, что увижу его племянника. Со слезами на глазах дядя просил расцеловать его.
Он терпеливо выслушал
меня и
сказал, что несколько примирился в эти четыре месяца с новым своим бытом, вначале очень для него тягостным; что тут, хотя невольно, но все-таки отдыхает от прежнего шума и волнения; с Музой живет в ладу и трудится охотно и усердно.
Когда
я ему
сказал, что не
я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул: «Верно, все это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего не могут выпытать».
Розенберг выслушал
меня в раздумье и, наконец,
сказал: «Нечего от вас скрывать.
Другим лучше
меня, далекого, известны гнусные обстоятельства, породившие дуэль; с своей стороны
скажу только, что
я не мог без особенного отвращения об них слышать —
меня возмущали лица, действовавшие и подозреваемые в участии по этому гадкому делу, подсекшему существование величайшего из поэтов.
В Москве пустыня, никого почти или, лучше
сказать, нет тех, которых
я привык видеть в Петербурге, — это сделалось
мне необходимостью.
Вот тебе, любезный Володя, все, что можно
сказать в тесных пределах письма. Молю бога, чтоб ты, кончивши благополучно поручение свое, порадовал скорее
меня своим приездом. Сколько нам нужно будет потолковать! Беседа твоя усладит
меня. Не знаю, что ты думаешь? Не знаю, что ты предпримешь?
В. Ф.» (Вяземской).]
я с княгиней бранился; она велела
сказать тебе, что ты хорошо сделаешь, когда при деньгах пришлешь ей долг, что она отнюдь не хочет тебе его простить.
В начале декабря непременно буду — в письме невозможно всего
сказать: откровенно признаюсь тебе, что твое удаление из Петербурга для
меня больше, чем когда-нибудь горестно…
Я должен буду соображаться с твоими действиями и увидеть, что необходимость заставит предпринять…
Продолжение впредь, теперь мешают.
Я все возможные случаи буду искать, чтобы марать сию тетрадку до Тобольска. Извините, что так дурно пишу —
я восхищаюсь, что и этим способом могу что-нибудь вам
сказать в ожидании казенной переписки, которую, верно, нам позволят иногда; по возможности будем между строками писать лимонным соком…
Дорогой
я видел в Ладоге Кошкуля на секунду, — он
мне дал денег и ни слова не
сказал — видно, боялся, ибо убежал, поцеловавши
меня, а
я остался с вопросом об вас.
— Annette, надеюсь, что ты будешь аккуратна попрежнему, однако будь осторожна с лимоном, ибоМуханов
мне сегодня
сказал, что уже эта хитрость открыта, и
я боюсь, чтобы она нам не повредила.
Опять
скажу, что удивляюсь Кошкулю, что он
мне ничего не
сказал.
Поцелуйте у батюшки и матушки ручьки [Один из немногочисленных случаев отступления Пущина от общепринятого правописания.] и
скажи ему, что
я получил от Кошкуля 300 рублей — для сведения.
Сегодня мы нагнали Якушкина, и он просил, чтоб вы им при случае
сказали по получении сего письма, что он здоров, с помощью божьей спокоен. Вообрази, что они, несмотря на все неприятные встречи, живут в Ярославле и снабжают всем, что нужно.
Я истинно ее руку расцеловал в эту дверь…
Я видел в ней сестру, и это впечатление надолго оставило во
мне сладостное воспоминание, — благодарите их.
Последнее наше свидание в Пелле было так скоро и бестолково, что
я не успел выйти из ужасной борьбы, которая во
мне происходила от радости вас видеть не в крепости и горести расстаться, может быть, навек.
Я думаю, вы заметили, что
я был очень смешон, хотя и жалок. — Хорошо, впрочем, что так удалось свидеться. Якушкин
мне говорил, что он видел в Ярославле семью свою в продолжение 17 часов и также все-таки не успел половины
сказать и спросить.
Варяи Лиза,конечно, не забывают
меня, а при случае что-нибудь
скажут мне о себе.
Прощайте до Тобольска — мы спешим. В знак, что вы получили эту тетрадку, прошу по получении оной в первом письме ко
мне сделать крестик — х.Это будет ответом на это бестолковое, но от души набросанное маранье;
я надеюсь, что бог поможет ему дойти до вас.
Я вам в заключение
скажу все, что слышал о нашей будущности — adieu.
Между прочим,
сказал, что Евгений (точно!)давно спрашивает обо
мне; он обещал
сказать ему обо
мне сегодня же и сообщить
мне от него, что он знает об вас.
Егор Антонович часто со
мной — особенно в наши праздники.
Я в их кругу провожу несколько усладительных минут. Если Малиновский в Питере, то
скажите ему от
меня что-нибудь. Всем, всем дядюшкам и тетушкам поклоны. Может быть, из Иркутска
скажу вам несколько слов — adieu, adieu. Наградите щедро моего Привалова,он добр.
Вот два года, любезнейший и почтенный друг Егор Антонович, что
я в последний раз видел вас, и — увы! — может быть, в последний раз имею случай
сказать вам несколько строк из здешнего тюремного замка, где мы уже более двадцати дней существуем.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере
я не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со
мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому
я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он
скажет вам, как
я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была
мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой
я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Я надеюсь, что Annette не откажется повидаться с его матерью и сестрами и
сказать им, что мы имели сие утешение и что их Михайло уехал из Шлиссельбурга 29 сентября сего года с первой партиею.
При отправлении моем наш офицер
сказал, что Фридберг нашел у покойника вашу записку ко
мне, но
я ее никогда не получал.
Об себе
я ничего особенного не имею вам
сказать, могу только смело вас уверить, что, каково бы ни было мое положение,
я буду уметь его твердо переносить и всегда найду в себе такие утешения, которых никакая человеческая сила не в состоянии
меня лишить.
Может быть, это мечта, но мечта для
меня утешительная сладостная. Объяснений между нами не нужно:
я пойму, если вы пришлете
мне какую-нибудь книгу и
скажете в письме, что она вам нравится, — тогда
я прямо за перо с некоторыми добрыми друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда получу ответ? Мильон верст!
Человек — странное существо;
мне бы хотелось еще от вас получить, или, лучше
сказать, получать, письма, — это первое совершенно
меня опять взволновало.
Скажите что-нибудь о наших чугунниках, [Чугунники — лицеисты 1-го курса, которым Энгельгардт роздал в 1817 г. чугунные кольца в знак прочности их союза.] об иных
я кой-что знаю из газет и по письмам сестер, но этого для
меня как-то мало. Вообразите, что от Мясоедова получил год тому назад письмо, — признаюсь, никогда не ожидал, но тем не менее был очень рад.
Добрый друг мой, сколько мог,
я вам, одним вам, высказал мои мысли по совести; вы
меня поймете. Между тем позвольте
мне думать, что одно письменное участие ваше представило вам нечто в мою пользу; в заключение
скажу вам, что если бы и могли существовать те чувства, которые вы стараетесь угадать, то и тогда
мне только остается в молчании благоговеть пред ними, не имея права, даже простым изъявлением благодарности, вызывать на такую решимость, которой вся ответственность на
мне, Таков приговор судьбы моей.
В одном только
я не совсем доволен тобою — ты не
сказал мне подробно обо всех наших лицейских или
мне это так кажется, потому что хотелось бы узнать многое, все…
Ты
скажешь, любезный друг Иван, доброму нашему Суворочке, что
я с истинным участием порадовался за него, прочитавши отставку бригадного командира.
Без объяснений
скажу тебе, добрый Евгений, что ты
меня истинно утешил твоими двумя листками: первый
я получил в Чертовкине, а второй в Иркутске.
К. Ивановна говорила с Пятницким и поручает
мне тебе это
сказать: сама она сегодня не пишет при всем желании, потому что Володя не на шутку хворает, — у них руки упали; ты не будешь ее винить.
—
Я обещал несчастному жителю Кабансканаписать прямо, но истинно не знаю, что ему
сказать, кроме этого уведомления.
Вчера вечером поздно возвратился домой, не успел
сказать тебе, любезный друг, слова. Был у преосвященного, он обещал освободить Иакинфа, но не наверное. — Просидел у Юшневских вечер. Днем сделал покупку, казанскую телегу за 125 рублей — кажется, она довезет
меня благополучно с моим хламом. Может быть, можно бы и дешевле приискать колесницу, но тоска ходить — все внимание обращено на карман, приходящий в пустоту.
Будь здоров,
скажи мне побольше о себе и обо всем, что у тебя делается.
Голос друга лишний раз заставит встрепенуться твое любящее сердце; не требуй сегодня от
меня разговоров;
я бы сел возле и молча беседовал с тобой — в таком положении нахожусь, взяв перо, чтобы
сказать тебе словечко после бесконечного молчания.
С восторгом уединяюсь в этих убеждениях утешительных;
скажи, что
я прав, и этого твоего слова
мне довольно.
Из Иркутска
я к тебе писал; ты, верно, давно получил этот листок, в котором сколько-нибудь узнал
меня. Простившись там с добрыми нашими товарищами-друзьями,
я отправился 5 сентября утром в дальний мой путь. Не буду тем дальним путем вести тебя —
скажу только словечко про наших, с которыми удалось увидеться.
Ивашевы много тебе велят
сказать хорошего; Камилла Петровна расспрашивала
меня о всех твоих домашних, — она живо помнит то время, когда исполняла должность твоего секретаря.
Как жаль
мне, добрый Иван Дмитриевич, что не удалось с вами повидаться; много бы надобно поговорить о том, чего не
скажешь на бумаге, особенно когда голова как-то не в порядке, как у
меня теперь. Петр Николаевич мог некоторым образом сообщать вам все, что от
меня слышал в Тобольске. У Михайлы Александровича погостил с особенным удовольствием: добрая Наталья Дмитриевна приняла
меня, как будто мы не разлучались; они оба с участием
меня слушали — и время летело мигом.
Пиши ко
мне; что ты
скажешь на мое письмо от 1 декабря?
Скажите мой дружеский привет нашим друзьям Лицея —
я недавно получил доброе письмецо от Вольховского, который чудесно действует в Каменке: они поселились там доброй семьей.