Неточные совпадения
Везде, куда бы я ни сунул свой нос, я слышу:
что вы! куда
вы!
да имейте же терпение! разве
вы не видите… благие начинания!
—
Да, — говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел.
Вы Маркова-то Александра знавали? Вот
что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка
да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!
— Да-с, но
вы забываете,
что у нас нынче смутное время стоит. Суды оправдывают лиц, нагрубивших квартальным надзирателям, земства разговаривают об учительских семинариях, об артелях, о сыроварении.
Да и представителей нравственного порядка до пропасти развелось:
что ни шаг, то доброхотный ревнитель. И всякий считает долгом предупредить, предостеречь, предуведомить, указать на предстоящую опасность… Как тут не встревожиться?
—
Да видится мне,
что слова-то наши как будто не внушают
вам большого доверия…
— Гм!..
да! возвратимся прежде к вашему случаю. Из рассказа вашего я понял,
что вы не совсем осторожно слушали у дверей, и господину Парначеву это не понравилось. В
чем же тут, собственно, злоумышление?
— Позволю себе спросить
вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться,
что их подслушают? Теперича, к примеру, если
вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться,
что нас подслушают!
Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева слушайте!
—
Да, но, с точки зрения общественной безопасности, этого факта все-таки недостаточно. Повторяю: из рассказа вашего я вижу только одно,
что вы подслушивали…
— Ну,
да, подслушивали. Вот это самое подслушиванием и называется. Ведь
вы же сами сейчас сказали,
что даже не успели «потрафить», как господин Парначев отворил дверь? Стало быть…
— А я полагаю,
что это затем было сделано, чтоб
вы вперед подслушивали умеючи. А
вы вот подслушиваете,
да ничего не слышите!
—
Да ведь
вы говорите,
что Пантелей Егоров жену у него соблазнил, капитал отнял…
"
Да поймите же
вы меня, говорит: ведь я доподлинно знаю,
что ничего этого нет, а между тем вот сижу с
вами и четки перебираю!"Так это нас с сестрицей офраппировало,
что мы сейчас же за отцом Федором гонца послали.
—
Что и говорить! Вот и у
вас, сударь, головка-то беленька стала, а об стариках и говорить нечего. Впрочем, я на себя не пожалуюсь: ни единой во мне хворости до сей поры нет!
Да что же мы здесь стоим! Милости просим наверх!
—
Что жалеть-то! Вони
да грязи мало,
что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был,
да и в том тесно стало. Скоро пять лет будет, как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах
да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж
вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли какой?
— Знаю я, сударь,
что начальство пристроить
вас куда-нибудь желает.
Да вряд ли. Не туда
вы глядите, чтоб к какому ни на есть делу приспособиться!
— Какое же дело! Вино
вам предоставлено было одним курить — кажется, на
что статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились,
да к тому же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего делать — выручил! Теперь все заводы в округе у меня в аренде состоят. Плачу аренду исправно, до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки
да живи на теплых водах!
—
Да уж не рассердили ли
вас чем-нибудь крестьяне,
что вы от лишней обузы облегчить их хотите? — спросил я.
— Разом ничего
вы, сударь, с них не получите, потому
что у них и денег-то настоящих нет. Придется в рассрочку дело оттягивать. А рассрочка эта вот
что значит: поплатят они с грехом пополам годок, другой, а потом и надоест: всё плати
да плати!
Чужой лес показывают и тут же, смеючись, говорят:"
Да вы бы, сударь, с планом проверили! ведь это дело не шуточное: на ве-ек!"А я-то так и надрываюсь:"
Да что вы!
да помилуйте!
да неужто ж
вы предполагаете!
да я!
да вы!"и т. д.
—
Да никак
вы в сам-деле думаете,
что вы Бородавкина обидеть можете? — удивился он.
— Не без того. Ведь у
вас, в Питере, насчет женского-то полу утеснительно; офицерства
да чиновничества пропасть заведено, а провизии про них не припасено. Следственно, они и гогочут, эти самые «калегварды». Так идем,
что ли, к нам?
—
Да что при
вас… без
вас свободнее! — отозвался кто-то, и все вдруг смолкло.
— А я так, право, дивлюсь на
вас, господа"калегварды"! — по своему обыкновению, несколько грубо прервал эти споры Осип Иваныч, —
что вы за скус в этих Жюдиках находите! Смотрел я на нее намеднись: вертит хвостом ловко — это так! А настоящего фундаменту, чтоб, значит, во всех статьях состоятельность чувствовалась — ничего такого у нее нет!
Да и не может быть его у французенки!
—
Да как
вам сказать! Я думаю,
что вообще, и"от избытка естества", и"от мечтания", материя эта сама по себе так скудна,
что если с утра до вечера об ней говорить, то непременно, в конце концов, должно почувствоваться утомление.
—
Что вы!
что вы!
да Осип Иваныч обидится! Не те уж мы нынче,
что прежде были! — прибавил он, уже стоя, мне на ухо.
—
Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! — ведь я же! —
Вы меня спросите,
что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками
да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит!
Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
— Конечно, ежели рассудить, то и за обедом, и за ужином мне завсегда лучший кусок! — продолжал он, несколько смягчаясь, — в этом онмне не отказывает! —
Да ведь и то сказать: отказывай, брат, или не отказывай, а я и сам возьму,
что мне принадлежит! Не хотите ли, — обратился он ко мне, едва ли не с затаенным намерением показать свою власть над «кусками», — покуда они там еще режутся, а мы предварительную! Икра, я
вам скажу, какая! семга… царская!
— Лен-то!
Да наше место, можно сказать, исстари… Позвольте
вам, ваше сиятельство, доложить:
что теперича хмель,
что лен — всё, значит, едино, всё — первые по здешнему месту статьи-с! То есть, столько тут льну! столько льну!
— Еще бы! Разумеется, кому же лучше знать! Я об том-то и говорю: каковы в Петербурге сведения! Да-с, вот извольте с такими сведениями дело делать! Я всегда говорил:"Господа! покуда у
вас нет живогоисследования, до тех пор все равно,
что вы ничего не имеете!"Правду я говорю? правду?
— Ну
да! вот это прекрасно! Я — виноват! Я — много требовал! Я!! Je vous demande un peu! [Прошу покорно! (франц.)] А впрочем, я знал зараньше,
что у
вас есть готовое оправдание! Я — должен был жить на хлебе и воде! Я — должен был рисковать своею карьерой! Я — должен был довольствоваться ролью pique-assiette'a [прихлебателя (франц.)] при более счастливых товарищах!
Вы это,конечно, хотите сказать?
—
Да… вот видите! сейчас
вы сказали,
что помните добро, которое
вам сделал отец, а между тем ссоритесь со стариком! Дурно это, Антон Валерьяныч, нехорошо-с! — не то укорял, не то шутил Петенька.
— Очень, очень приятно, — любезничал Петенька, между тем как Авдотья Григорьевна, стоя перед ним с подносом в руках, кланялась и алела. —
Да вы что ж это, Авдотья Григорьевна, с подносом стоите?
Вы с нами присядьте! поговорим-с.
— Ну, это-то он, положим, от себя присочинил, а все-таки… Знаете ли
что? потормошите-ка
вы Антона Валерьяновича вашего,
да и махнем… а я бы
вам всё показал!
— Здешний житель — как не знать!
Да не слишком ли шибко завертелось оно у
вас, колесо-то это?
Вам только бы сбыть товар, а про то,
что другому, за свои деньги, тоже в сапогах ходить хочется,
вы и забыли совсем! Сказал бы я тебе одно слово,
да боюсь, не обидно ли оно для тебя будет!
—
Вы удивляетесь,
вы восклицаете:"Вот так"штука"!" — говорил он, когда мы вошли, — я тоже, в свою очередь, скажу:"
Да, это «штука», но в том лишь смысле,
что здесь слово «штука» означает победу знания над невежеством, ума над глупостью, таланта над бездарностью".
Да, надо
вам, впрочем, сказать,
что Петр Петрович перед этим в нашу веру ее окрестил, чтобы после, знаете, разговоров не было…
— Помилуйте!
что вы!
да я на том стою! В"нашей уважаемой газете"я только об этом и пишу!
—
Что вы, бабенька,
да я ему глаза выцарапаю!
Года мои преклонные,
да и здоровье нынче уж не то,
что прежде бывало: вот и хочется мне теперь, чтоб
вы меня, старуху, успокоили, грех-то с меня этот сняли,
что вот я всю жизнь все об маммоне
да об маммоне, а на хорошее
да на благочестивое — и нет ничего.
—
Да, молодой! Если б
вы не были молоды, то поняли бы,
что Цыбуля — отличный! Que c'est un homme charmant, un noble coeur, un ami a toute epreuve… [
Что это прелестный человек, благородное сердце, испытанный друг (франц.)]
— Да-с, близок локоть,
да не укусишь. Это бы уж Лукьянычево дело
вас предостеречь. Он обязан был разъяснить
вам,
что «Кусточки» — это, так сказать, узел-с…
—
Да ведь они имели право на «Кусточки»!"Право" — ясно ли это, наконец!
Вы сами сейчас говорили,
что собственность уважать надо, а по разъяснениям-то выходит,
что уважать надо не собственность, а прижимку!
— Поздно, друг мой; в Покров мне уж сорок три будет. Я вот в шесть часов вставать привыкла, а у
вас, в Петербурге, и извозчики раньше девяти не выезжают.
Что ж я с своею привычкой-то делать буду? сидеть
да глазами хлопать! Нет уж! надо и здесь кому-нибудь хлопотать: дети ведь у меня. Ах, детки, детки!
— С удовольствием-с. Только зачем же до послеобеда ждать? Это сейчас можно, благо лошади запряжены, четыре версты туда,
да четыре версты назад — мигом оборотят. Вот Павел Федорыч — съездите, сударь! И
вы — молодой человек, и господа Головлевы — молодые люди… тут же и познакомитесь!
Что ж, в самом деле, неужто уж и повеселиться нельзя!
— Не знаю; с тех пор, как ты уехала, не раскрывали.
Да что же я
вам играть-то буду? Как молода была — ну, действительно… даже варьяции игрывала, а теперь… Разве вот"Ah, mein lieber Augustin!"[«Ах, мой милый Августин!» (нем.)] вспомню,
да и то навряд!
Обратитесь к первому попавшемуся на глаза чиновнику-взяточнику и скажите ему,
что действия его дискредитируют государство,
что по милости его страдает высшая идея правды и справедливости, оберегать которую призван сенат и Государственный совет, — он посмотрит на
вас такими удивленными глазами,
что вы, наверное, скажете себе:"
Да, этот человек берет взятки единственно потому,
что он ничего не слыхал ни о государстве, ни о высшей идее правды и справедливости".
— А
вы думаете,
что они сами этого не чувствуют? не чувствуют,
что ли,
что если Россия им хлеба не даст, так им мат? Чувствуют,
да еще и ах как чувствуют!