Неточные совпадения
— Ну, вот! вот он самый и
есть! Так жил-был этот самый Скачков, и остался он после родителя лет двадцати двух, а состояние получил — счету нет! В гостином дворе пятнадцать лавок, в Зарядье два
дома, на Варварке
дом, за Москвой-рекой
дом, в Новой Слободе… Чистоганом миллион… в товаре…
— Помилуйте! дурак! как
есть скотина! Ду-у-р-рак! Ну, а Петр Федорыч, смотрите, какой
дом на Солянке по весне застроил! Всей Москве украшение
будет!
— Да уж
будьте покойны! Вот как: теперича в Москву приедем — и не беспокойтесь! Я все сам… я сам все сделаю! Вы только в субботу придите пораньше. Не пробьет двенадцати, а уж
дом…
Какая, спрашивается,
была возможность выработать бюрократа из Держиморды, когда он за двугривенный в одну минуту готов
был сделаться из блюстителя и сократителя другом
дома?
— Имение его Пантелей Егоров, здешний хозяин, с аукциона купил. Так, за ничто подлецу досталось.
Дом снес, парк вырубил, леса свел, скот выпродал… После музыкантов какой инструмент остался — и тот в здешний полк спустил. Не узнаете вы Грешищева! Пантелей Егоров по нем словно француз прошел! Помните, какие караси в прудах
были — и тех всех до одного выловил да здесь в трактире мужикам на порции скормил! Сколько деньжищ выручил — страсть!
— Даже с превеликим моим удовольствием-с.
Был и со мною лично случай; был-с. Прихожу я, например, прошлою осенью, к господину Парначеву, как к духовному моему сыну; в
дом…
Крыт
был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие, с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато глядели на площадь и, вследствие осевшей на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
Пошли в
дом; лестница отличная, светлая; в комнатах — благолепие. Сначала мне любопытно
было взглянуть, каков-то покажется Осип Иванович среди всей этой роскоши, но я тотчас же убедился, что для моего любопытства нет ни малейшего повода: до такой степени он освоился со своею новою обстановкой.
— Постой, что еще вперед
будет! Площадь-то какая прежде
была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как
есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных
домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва
будет!
Но, может
быть, он
дома один на один в потолок плевал? Может
быть, он"Собранием иностранных романов"зачитывался? Неужто и это зазорно? Неужто и это занятие настолько подозрительно, что даже и ему нельзя предаваться в тишине, но должно производить публично, в виду всех?
Дерунов
был прав: громадный барский
дом стоял без окон, словно старый инвалид без глаз.
— Тут одного гвоздья сколько! — восторгался Лукьяныч, бесстрашно водя меня по опустелым комнатам. — Кирпичу, изразцу, заслонок — страсть! Опять же и дерево! только нижние венцы подгнили да балки поперечные сопрели, а прочее — хоть опять сейчас в дело! Сейчас взял, балки переменил, верхнюю половину
дома вывесил, нижние венцы подрубил — и опять ему веку не
будет, дому-то!
— Ваше высокоблагородие! позвольте вам доложить! — продолжал он таинственно, — они теперича в таком пункте состоят, что всего у них, значит, просить можно. Коли-ежели, к примеру, всю дачу продать пожелаете — они всю дачу купят; коли-ежели пустошь какую, или парки, или хоша бы и
дом — они и на это согласны! Словом сказать, с их стороны на всё согласие
будет полное!
— Да, я слыхал и про такие случаи… Вот, например,
был один мальчишка, спичками торговал, а потом четырехэтажный
дом выстроил.
Овраг этот
был исстари запружен в своем устье и образовал громадный, глубокий и хорошо содержанный пруд, в водах которого отражался старинный и длинный, словно казарма, господский
дом.
Вправо от
дома, по берегу пруда, раскинулся обширный парк, разбитый по-старинному на квадраты, засаженные внутри березами,
елями и соснами, а по бокам вековыми липами, которые образовали, таким образом, длинные и темные аллеи.
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный
дом и сломать старый. Но в августе он должен
был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого
было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
Внутри
дома три комнаты оштукатурены совсем, в двух сделаны приготовления, то
есть приколочена к стенам дрань, в прочих — стены стояли голые.
Безучастным, скучающим взором глядел генерал из окон нового
дома на воды Вопли и на изрытый, изуродованный берег ее, тот самый, где
было когда-то предположено
быть лугу и цветнику.
Изредка, выходя из
дома, он обводил удивленными, словно непонимающими взорами засохшие деревца, ямы, оставшиеся незаровненными, неубранный хлам — и в седой его голове копошилась одна мысль; что где-нибудь должен
быть человек, который придет и все это устроит разом, одним махом.
Ни Ионы, ни Агнушки в генеральском
доме уже не
было.
Генерал бросился
было вперед, но Антон уже не на цыпочках, а полным ходом ушел из
дому, а затем и совсем из усадьбы.
Старого постоялого двора уже не
было, на месте его возвышался полукаменный, двухэтажный
дом, в верхнем этаже которого помещался сам хозяин, а внизу — его многочисленные приказчики и рабочие.
И он тосковал, выходил в сумерки любоваться на барский
дом, рассчитывал на пальцах и втайне давал себе клятву во что бы то ни стало
быть там.
Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав ни одной русской книги и получив научно-литературное образование в театре Берга, так часто и так убежденно повторяли:"la litterature russe — parlez moi de Гa!"[не говорите мне о русской литературе! (франц.)] или «ah! si l'on me laissait faire, elle n'y verrait que du feu, votre charmante litterature russe!» [ах,
будь это в моей власти, я бы сжег ее, вашу очаровательную русскую литературу! (франц.)] — что люди, даже более опытные, но тоже ничего не читавшие и получившие научно-литературное образование в танцклассе Кессених, [Танцкласс этот
был знаменит в сороковых годах и помещался в
доме Тарасова, у Измайловского моста.
— Помилуйте, ваше превосходительство, с превеликим нашим удовольствием. Даже за счастие-с… как мы еще папаши вашего благодеяния помним… Не токма что чашку чаю, а даже весь дом-с… все, можно сказать, имущество… просто, значит, как
есть…
Бывший перед
домом палисадник неведомо куда исчез — тоже, должно
быть, изныл; бывший «проспект» наполовину вырублен; бывший пруд зарос и покрыт плесенью, а берега изрыты копытами домашних животных; от плодового сада остались две-три полувымерзшие яблони, едва показывающие признаки жизни…
Григорий Александрыч Гололобов, старого закала помещик, не заботился ни о красоте, ни об удобствах, но зато его
дом уподоблялся трактирному заведению, в котором всякий"прилично одетый"мог с утра до вечера
пить и
есть.
—
Было и прежде, да прежде-то от глупости, а нынче всё от ума. Вороват стал народ, начал сам себя узнавать. Вон она, деревня-то! смотри, много ли в ней старых
домов осталось!
— На пароход еще за сутки приедем. Ты, чай, и
выпил, и закусил
дома с «барином», а я на пустых-то щах только зубы себе нахлопал!
— А
был тут помещик… вроде как полоумненький. Женился он на ней, ну, и выманила она у него векселей, да из
дому и выгнала. Умер ли, жив ли он теперь — неизвестно, только она вдовой числится. И кто только в этой усадьбе не отдыхал — и стар и млад! Теперь на попа сказывают…
Она и
дома и на улице
будет декламировать: «Кто похитит или с злым умыслом повредит или истребит…» и ежели вы прервете ее вопросом: как здоровье мамаши? — то она наскоро ответит (словно от мухи отмахнется): «благодарю вас», и затем опять задекламирует: «Если вследствие составления кем-либо подложного указа, постановления, определения, предписания или иной бумаги» и т. д.
У них
есть оседлость,
есть дом, поле, домашняя утварь, и хотя все это, вместе взятое, стоит двугривенный, но ведь для человека, не видавшего ни гроша, и двугривенный уже представляет довольно солидную ценность.
Хоть Марье Петровне до всего этого
было очень мало дела, потому что она и не желала, чтоб дети у ней в
доме чем-нибудь распоряжались, однако она и на конюшне, бывало, вспомнит, что вот «Сенька-фатюй» теперь перед зеркалом гримасы строит, и даже передернет ее всю при этом воспоминанье.
И припоминала ей беспощадная память все оскорбления, на которые
был так щедр ее любимчик; подсказывала она ей, как он однажды, пьяный, ворвался к ней в комнату и, ставши перед ней с кулаками, заревел:"Сейчас послать в город за шампанским, не то весь
дом своими руками передушу!""И передушил бы!" — невольно повторяет Марья Петровна при этом воспоминании.
Часу в первом усмотрено
было по дороге первое облако пыли, предвещавшее экипаж. Девки засовались,
дом наполнился криками:"Едут! едут!"Петенька, на палочке верхом, выехал на крыльцо и во все горло драл какую-то вновь сочиненную им галиматью:"Пати-маля, маля-тата-бум-бум!"
Митенька сидит и хмурит брови. Он спрашивает себя: куда он попал? Он без ужаса не может себе представить, что сказала бы княгиня, если б видела всю эту обстановку? и дает себе слово уехать из родительского
дома, как только
будут соблюдены необходимые приличия. Марья Петровна видит это дурное расположение Митеньки и принимает меры к прекращению неприятного разговора.
Я помню, так называемый красный двор
был загроможден флигелями, людскими, амбарами, погребами; теперь на этом самом месте
был распланирован довольно обширный сад, который посредине прорезывала дорога, ведшая к барскому
дому.
Что же касается до Смарагдушки, то пускай он, по молодости лет, еще
дома понежится, а впоследствии, ежели богу
будет угодно, думаю пустить его по морской части, ибо он и теперь мастерски плавает и, сверх того, имеет большую наклонность к открытиям: на днях в таком месте белый гриб нашел, в каком никто ничего путного не находил» и т. п.
И угрюмое молчание, и отрывистые ответы, которые он давал на мои вопросы, — все явно показывало, что он тяготится присутствием в моем
доме и что,
будь он свободен, порог моей квартиры никогда не увидел бы ноги его.
— Стало
быть, по-вашему, мы в
доме терпимости живем? — попробуешь тоже ответить вопросом на вопрос.
Я знал смутно, что хотя он, в моем присутствии, ютился где-то в подвальном этаже барского
дома, но что у него все-таки
есть на селе
дом, жена и семья; что два сына его постоянно живут в Москве по фруктовой части и что при нем находятся только внучата да бабы, жены сыновей, при помощи которых и справляется его хозяйство.
Но ни около служб, ни около
дома никого не
было видно: по случаю рабочей поры всякий
был около своего дела.
Тем не менее она усадила меня на диван перед неизбежным овальным столом, по бокам которого, по преданию всех старинных помещичьих
домов,
были симметрически поставлены кресла; усадивши, обеспокоилась, достаточно ли покойно мне сидеть, подложила мне под руку подушку и даже выдвинула из-под дивана скамейку и заставила меня положить на нее ноги.
Вообще он
был игрив и играл в
доме роль не деспота, а скорее избалованного молодого человека.
— Я должен сказать вам, что Коронат ни в каком случае намерения своего не изменит. Это я знаю верно. Поэтому весь вопрос в том,
будет ли он получать из
дома помощь или не
будет?
Таково
было тогдашнее настроение умов нашей интеллигенции, и вследствие этого «политических» не только не лишали огня и воды, но даже не в пример охотнее принимали в
домах, нежели шулеров, чему, впрочем, много способствовало и то, что «политические», по большей части,
были люди молодые, образованные и обладавшие приличными манерами.
По временам целая группа куда-то исчезала, вероятно в
дом к кому-нибудь из заговорщиков, у которого можно
было расположиться вольнее…