Неточные совпадения
Ежели нужно только „подождать“, то отчего же не „подождать“?»
Все это
до того резонно, что так и кажется, будто кто-то стоит и подталкивает сзади: подожди да подожди!
Все относящееся
до обуздания вошло, так сказать, в интимную обстановку моей жизни, примелькалось, как плоский русский пейзаж, прислушалось, как сказка старой няньки, и этого, мне кажется, совершенно достаточно, чтоб объяснить то равнодушие, с которым я отношусь к обуздывательной среде и к вопросам, ее волнующим.
Как бы то ни было, но принцип обуздания продолжает стоять незыблемый, неисследованный. Он написан во
всех азбуках, на
всех фронтисписах, на
всех лбах. Он
до того незыблем, что даже говорить о нем не всегда удобно. Не потому ли, спрашивается, он так живуч, не потому ли о нем неудобно говорить, что около него ютятся и кормятся целые армии лгунов?
и
до какой степени
всё изменилось кругом!
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на
все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу —
всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик
до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
Все, что
до сих пор бормоталось,
все бессмысленные обрывки, которыми бесплодно сотрясался воздух, —
все это бормоталось, копилось, нанизывалось и собиралось в виду одного всеразрешающего слова: «дурак!»
Сюда стекается не только контингент, ежедневно привозимый пароходами, но и
весь деловой люд, снующий с утра
до вечера по базарной площади и за парой чая кончающий значительные сделки.
— Ну,
до этого-то еще далеко! Они объясняют это гораздо проще; во-первых, дробностью расчетов, а во-вторых, тем, что из-за какого-нибудь гривенника не стоит хлопотать. Ведь при этой системе всякий старается сделать
все, что может, для увеличения чистой прибыли, следовательно, стоит ли усчитывать человека в том, что он одним-двумя фунтами травы накосил меньше, нежели другой.
Все это делало перспективу предстоявшего чаепития
до того несоблазнительною, что я уж подумывал, не улепетнуть ли мне в более скромное убежище от либерально-полицейских разговоров моего случайного собеседника!
— Имение его Пантелей Егоров, здешний хозяин, с аукциона купил. Так, за ничто подлецу досталось. Дом снес, парк вырубил, леса свел, скот выпродал… После музыкантов какой инструмент остался — и тот в здешний полк спустил. Не узнаете вы Грешищева! Пантелей Егоров по нем словно француз прошел! Помните, какие караси в прудах были — и тех
всех до одного выловил да здесь в трактире мужикам на порции скормил! Сколько деньжищ выручил — страсть!
— Нет-с,
до краев еще далеко будет. Везде нынче этот разврат пошел, даже духовные — и те неверующие какие-то сделались. Этта, доложу вам, затесался у нас в земские гласные поп один, так и тот намеднись при
всей публике так и ляпнул: цифру мне подайте! цифру! ни во что, кроме цифры, не поверю! Это духовное-то лицо!
Не знаю, как я дошел
до своей квартиры. Нервы мои были так возбуждены, что я буквально целые полчаса рыдал. О, если б
все подчиненные умели понимать и ценить сердца своих начальников!
И за
всем тем, благодаря неутомимой деятельности моих предшественников, дело уже развилось
до четырех томов при пятнадцати обвиняемых.
Я не могу передать вам в настоящем письме
всех подробностей этой печальной истории:
до такой степени она подавляет меня!
— То-то, говорю: чти! Вот мы, чернядь, как в совершенные лета придем, так сами домой несем! Родитель-то тебе медную копеечку даст, а ты ему рубль принеси! А и мы родителей почитаем! А вы, дворяна, ровно малолетные,
до старости
все из дому тащите — как же вам родителей не любить!
— Я тоже родителей чтил, — продолжал он прерванную беседу, — за это меня и бог благословил. Бывало, родитель-то гневается, а я ему в ножки! Зато теперь я с домком; своим хозяйством живу.
Всё у меня как следует; пороков за мной не состоит. Не пьяница, не тать, не прелюбодей. А вот братец у меня, так тот перед родителями-то фордыбаченьем думал взять — ан и
до сих пор в кабале у купцов состоит. Курицы у него своей нет!
В-четвертых, прежде был городничий, который
всем ведал,
всех карал и миловал; теперь —
до того доведено самоуправление, что даже в городские головы выбран отставной корнет.
Одним словом, это был монополист, который всякую чужую копейку считал гулящею и не успокоивался
до тех пор, пока не залучит
всё в свой карман.
Пошли в дом; лестница отличная, светлая; в комнатах — благолепие. Сначала мне любопытно было взглянуть, каков-то покажется Осип Иванович среди
всей этой роскоши, но я тотчас же убедился, что для моего любопытства нет ни малейшего повода:
до такой степени он освоился со своею новою обстановкой.
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь —
всё перед глазами, словно вот рукой
до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
— А то и хорошо, что вольному воля! Прежде насчет
всего запрет был, а нынче — воля! А впрочем, доложу вам, умному человеку на этот счет
все едино: что запрет, что воля. Когда запрет был — у умного человека на предмет запрета выдумка была; воля пришла — у него на предмет этой самой воли выдумка готова! Умный человек никогда без хлеба не оставался. А что касается
до прочих, так ведь и для них
все равно. Только навыворот… ха-ха!
— Какое же дело! Вино вам предоставлено было одним курить — кажется, на что статья подходящая! — а много ли барыша нажили! Побились, побились, да к тому же Дерунову на поклон пришли — выручай! Нечего делать — выручил! Теперь
все заводы в округе у меня в аренде состоят. Плачу аренду исправно,
до ответственности не допущаю — загребай помещик денежки да живи на теплых водах!
— Я-то сержусь! Я уж который год и не знаю, что за «сердце» такое на свете есть! На мужичка сердиться! И-и! да от кого же я и пользу имею, как не от мужичка! Я вот только тебе по-христианскому говорю: не вяжись ты с мужиком! не твое это дело! Предоставь мне с мужика получать! уж я своего не упущу,
всё до копейки выберу!
Мы простились довольно холодно, хотя Дерунов соблюл
весь заведенный в подобных случаях этикет. Жал мне руки и в это время смотрел в глаза, откинувшись
всем корпусом назад, как будто не мог на меня наглядеться, проводил
до самого крыльца и на прощанье сказал...
Долго мы кружили тут и
всё никак не доедем
до Филипцева, то есть
до «настоящего» леса.
Ежедневные разъезды по одним и тем же местам, беспрерывные разговоры об одних и тех же предметах
до того расшатали мои нервы, что мне почти
всю ночь не спалось.
Вспомнился благолепный Дерунов и его самодовольные предики насчет «бунтов», в которых так ясно выразилась наша столповая мораль; вспомнилась свита мелких торгашей-прасолов, которые в течение целого месяца, с утра
до вечера, держали меня в осаде и которые хотя и не успели еще, подобно Дерунову, уловить вселенную, но уже имели наготове
все нужные для этого уловления мрежи; вспомнилась и бесконечная канитель разговоров между Лукьянычем и бесчисленными претендентами на обладание разрозненными клочьями некогда великолепного чемезовского имения…
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна, что никто никогда в целом мире не умел так стучать зубами, как стучал адвокат Легкомысленный. Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук
до того раздражил мои возбужденные нервы, что я, несмотря на
все страдания, не мог ни на минуту уснуть.
Благо в жизнь вошел элемент срамословия, а что градации его будут пройдены
все до конца — это неминуемо.
— Что касается
до меня, то я совершенно вашего мнения, барон! — вступился «калегвард», приверженец Жюдик, — я говорю: жест актрисы никогда не должен давать
всё сразу; он должен оставлять желать, должен возбуждать воображение, открывать перед ним перспективы…
Затем, когда
все земное было им совершено, он сам, motu proprio, [добровольно (лат.)] вышел в отставку с приличною пенсией (это было лет за десять
до упразднения крепостного права) и поселился у себя в Воплине.
Собственно говоря, ломали
все, без исключения; но генерал сделался
до того уже прозорлив, что в самой манере ломания усматривал очень тонкие, почти неуловимые оттенки.
И что
всего замечательнее, несмотря на эту вечно преследующую бедность, никто не обращал на нее внимания, никто не сострадал к ней, а напротив, всякий
до того был убежден в «дарованиях» Антошки, что звал его"стальною душой"и охотно подшучивал, что он"родного отца на кобеля променять готов".
— Еще бы! Разумеется, кому же лучше знать! Я об том-то и говорю: каковы в Петербурге сведения! Да-с, вот извольте с такими сведениями дело делать! Я всегда говорил:"Господа! покуда у вас нет живогоисследования,
до тех пор
все равно, что вы ничего не имеете!"Правду я говорю? правду?
И действительно, волшебства никакого не было, а просто-напросто Стрелов покрывал расходы по полевому хозяйству из доходов по лесной операции. Генерал этого не видел, да и некому было указать ему на это волшебство, потому что и относительно окружающих Стрелов принял свои меры.
Весь служебный персонал он изменил, Иону с утра
до вечера держал в полубесчувственном от вина положении, а с Агнушкой прямо вошел в амурные отношения, сказав ей...
Но что
всего важнее, в течение года с небольшим он представил генералу
до десяти тысяч рублей денег.
До десяти кабаков и столько же лавочек со всяким крестьянским товаром в окрестностях Воплина держали
все население в кабале.
Он сказал себе:"
Все это вздор, в котором почтеннейший мой родитель может, если ему угодно, купаться хоть
до скончания веков, но который я имею полное право игнорировать.
Одно только и держит на уме:"Возьму, разорю и убегу!"И точно, в два-три года
всё до нитки спустит: скотину выпродаст, стройку сгноит, поля выпашет, даже кирпич какой есть — и тот выломает и вывезет.
Погоди да погоди, и дожил
до того, что теперь нечего тебе другого и сказать, кроме:"Хорошо дома; приеду к Маремьяне Маревне, постелемся на печи да и захрапим во
всю ивановскую!"А у Хрисашки и тут
все вольное: и своя жена вольная, и чужая жена вольная — как подойдет!
— Ничего. Взыщет деньги — и полно, хошь — и опять приезжай гостить, и опять допоит
до того, что вексель подпишешь! И везде ей почет,
все к ней ездят, многие даже руки целуют. Теперь, слышь, генерала Голозадова обсахаривает.
Но, с другой стороны, я очень хорошо понимаю, что на дело моей доверительницы можно, было взглянуть и с иной точки зрения (поощренный успехом, адвокат
до того разыгрался, что с самою любезною откровенностью, казалось,
всем и каждому говорил:"Я шалопай очень разносторонний, господа! я и не такие штуки проделать согласен!").
— Ну, мы
все, кто тут был, — поскорее за шапки. А уж он как
до города добрался — этого не умею сказать!
А так как только что проведенный вечер был от начала
до конца явным опровержением той теории поочередных высказов, которую я, как либерал и притом «красный», считаю необходимым условием истинного прогресса, то очевидно, что впечатление, произведенное на меня
всем слышанным и виденным, не могло быть особенно благоприятным.
Я мог бы еще поправить свою репутацию (да и то едва ли!), написав, например, вторую"Парашу Сибирячку"или что-нибудь вроде"С белыми Борей власами", но, во-первых,
все это уж написано, а во-вторых, к моему несчастию, в последнее время меня
до того одолела оффенбаховская музыка, что как только я размахнусь, чтоб изобразить монолог «Неизвестного» (воображаемый монолог этот начинается так:"И я мог усумниться!
Дойдя
до этого «тогда», он скромно умолкает, но я очень хорошо понимаю, что"тогда"-то именно и должно наступить царство того серьезного либерализма, который понемножку да помаленьку, с божьею помощью, выдаст сто один том «Трудов», с таковым притом заключением, чтобы
всем участвовавшим в «Трудах», в вознаграждение за рвение и примерную твердость спинного хребта, дать в вечное и потомственное владение хоть по одной половине уезда в плодороднейшей полосе Российской империи, и затем уже всякий либерализм навсегда прекратить.
— Смею думать, ваше сиятельство, — доложил он, — что и заблуждающийся человек может от времени
до времени что-нибудь полезное сделать, потому что заблуждения не такая же специальность, чтобы человек только и делал
всю жизнь, что заблуждался.
Возьми мои теперешние связи — они
все до одной либеральные.
— И за
всем тем, я все-таки снисходителен, — продолжал мой друг, —
до тех пор, пока они разглагольствуют и сотрясают воздух междометиями, я готов смотреть на их домогательства сквозь пальцы. Mais malheur a elles, [но горе им (франц.)] если они начнут обобщать эти домогательства и приискивать для них надлежащую формулу… ah, qu'elles у prennent garde! [пусть остерегаются! (франц.)]
И ты, и я, и
все мы, люди современной интеллигенции, любим от времени
до времени посещать театр Берга.