Неточные совпадения
Во-вторых, как это
ни парадоксально на первый взгляд, но я могу сказать утвердительно,
что все эти люди,
в кругу которых я обращаюсь и которые взаимно видят друг
в друге «политических врагов», —
в сущности, совсем не враги, а просто бестолковые люди, которые не могут или не хотят понять,
что они болтают совершенно одно и то же.
Как
ни стараются они провести между собою разграничительную черту, как
ни уверяют друг друга,
что такие-то мнения может иметь лишь несомненный жулик, а такие-то — бесспорнейший идиот, мне все-таки сдается,
что мотив у них один и тот же,
что вся разница
в том,
что один делает руладу вверх, другой же обращает ее вниз, и
что нет даже повода задумываться над тем, кого целесообразнее обуздать: мужика или науку.
Это чудища, которые лгут не потому, чтобы имели умысел вводить
в заблуждение, а потому,
что не хотят знать
ни свидетельства истории,
ни свидетельства современности, которые ежели и видят факт, то признают
в нем не факт, а каприз человеческого своеволия.
Ни в том,
ни в другом случае опереться ему все-таки не на
что.
Такого рода метаморфозы вовсе не редкость даже для нас; мы на каждом шагу встречаем мечущихся из стороны
в сторону простецов, и если проходим мимо них
в недоумении, то потому только,
что ни мы,
ни сами мечущиеся не даем себе труда формулировать не только источник их отчаяния, но и свойство претерпеваемой ими боли.
Но не забудьте,
что имя простеца — легион и
что никакой закон, как бы он
ни был бесповоротен
в своей последовательности, не
в силах окончательно стереть этого легиона с лица земли.
— Я вот
что думаю, — говорит он, — теперича я ямщик, а задумай немец свою тройку завести —
ни в жизнь мне против его не устоять.
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу — всё
в кабак! У нас
в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот
что диво: куда деньги деваются,
ни у кого их нет!
Восклицание «уж так нынче народ слаб стал!» составляет
в настоящее время модный припев градов и весей российских. Везде, где бы вы
ни были, — вы можете быть уверены,
что услышите эту фразу через девять слов на десятое. Вельможа
в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою — все
в одно слово вопиют: «Слаб стал народ!» То же самое услышали мы и на постоялом дворе.
Что он очень хорошо знает, какую механику следует подвести, чтоб вы
в одну минуту перестали существовать, —
в этом, конечно, сомневаться нельзя; но, к счастью, он еще лучше знает,
что от прекращения чьего-либо бытия не только для него, но и вообще
ни для кого
ни малейшей пользы последовать не должно.
— Нет-с, до краев еще далеко будет. Везде нынче этот разврат пошел, даже духовные — и те неверующие какие-то сделались. Этта, доложу вам, затесался у нас
в земские гласные поп один, так и тот намеднись при всей публике так и ляпнул: цифру мне подайте! цифру!
ни во
что, кроме цифры, не поверю! Это духовное-то лицо!
Месяц тому назад я уведомлял вас,
что получил место товарища прокурора при здешнем окружном суде. С тех пор я произнес уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств;шесть приговоров, по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий —
ни одного. Можете себе представить,
в каком я восторге!!
А потом: du choc des opinions jaillit la verite [
в споре рождается истина (франц.)] — точь-в-точь как
в «La fille de Dominique», где, сколько я
ни переодевалась, а
в конце пьесы все-таки объяснилось,
что я — дочь Доминика, и больше ничего.
Однако так как и генералу твоему предики этого изувера понравились, то оставляю это на его усмотрение, тем больше
что, судя по письму твоему, как там
ни разглагольствуй
в духе пророка Илии, а все-таки разглагольствиям этим один неизбежный конец предстоит.
Он даже предлагал мне вступить с ним
в компанию по ведению дел, и хотя я
ни на
что еще покуда не решился, однако будущность эта довольно-таки мне улыбается.
Как
ни прискорбна превратность, тебя постигшая, но и теперь могу повторить лишь то,
что неоднократно тебе говорила: не одни радости
в сем мире, мой друг, но и горести.
Рассказывает,
что нынче на все дороговизна пошла, и пошла оттого,
что"прежние деньги на сигнации были, а теперьче на серебро счет пошел"; рассказывает,
что дело торговое тоже трудное,
что"рынок на рынок не потрафишь: иной раз дорого думаешь продать, ан
ни за
что спустишь, а другой раз и совсем, кажется, делов нет, ан вдруг бог подходящего человека послал"; рассказывает,
что в скором времени"объявления набору ждать надо"и
что хотя набор — "оно конечно"…"одначе и без набору быть нельзя".
Богатства приобретались терпением и неустанным присовокуплением гроша к грошу, для
чего не требовалось
ни особливой развязности ума,
ни той канальской изворотливости, без которой не может ступить шагу человек, изъявляющий твердое намерение выбрать из карманов своих ближних все,
что в них обретается.
Пошли
в дом; лестница отличная, светлая;
в комнатах — благолепие. Сначала мне любопытно было взглянуть, каков-то покажется Осип Иванович среди всей этой роскоши, но я тотчас же убедился,
что для моего любопытства нет
ни малейшего повода: до такой степени он освоился со своею новою обстановкой.
— И дело. Вперед наука. Вот десять копеек на пуд убытку понес да задаром тридцать верст проехал. Следственно,
в предбудущем,
что ему
ни дай — возьмет. Однако это, брат,
в наших местах новость! Скажи пожалуй, стачку затеяли! Да за стачки-то нынче, знаешь ли, как!
Что ж ты исправнику не шепнул!
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит, нет, а
ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали,
что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался,
что нынче с становым шутка плохая: сел на машину — и айда
в Петербург-с!
Вот зрелище, которое ожидало меня впереди и от присутствования при котором я охотно бы отказался, если б
в последнее время меня с особенною назойливостью не начала преследовать мысль,
что надо, во
что бы то
ни стало, покончить…
А"кандауровский барин"между тем плюет себе
в потолок и думает,
что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог,
что начальство за тебя заступилось,"поступков ожидать"велело, а то быть бы бычку на веревочке! Да и тут ты не совсем отобоярился, а вынужден был
в Петербург удирать! Ты надеялся всю жизнь
в Кандауровке,
в халате и
в туфлях, изжить,
ни одного потолка неисплеванным не оставить — ан нет! Одевайся, обувайся, надевай сапоги и кати, неведомо зачем,
в Петербург!
Я знаю, меня не казнят даже и за это, но знаю также,
что ни в Навозном,
ни в Соломенном мне не будет житья.
Признаюсь, это известие меня озадачило. Как! этот благолепный старик, который праздника
в праздник не вменяет, ежели двух обеден не отстоит, который еще давеча говорил,
что свою Анну Ивановну
ни на какую принцессу не променяет… снохач!!
Что здесь меня могут заставить совершить такой акт, которого
ни один человек
в мире не имеет права совершить.
— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, — продолжал Лукьяныч, — так от одного молодятника через десять лет новые парки вырастут! Вон она липка-то — робёнок еще! Купят, начнут кругом большие деревья рубить — и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то,
ни бережи,
ни жаления: он взял деньги и прочь пошел… хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи —
в десять лет эта липка так выхолится,
что и не узнаешь ее!
И вдруг весь этот либерализм исчез! Исправник «подтягивает», частный пристав обыскивает и гогочет от внутреннего просветления. Все поверили,
что земля под стеклянным колпаком висит, все уверовали
в"чудеса кровопускания", да не только сами уверовали, но хотят, чтоб и другие тому же верили, чтобы
ни в ком не осталось
ни тени прежнего либерализма.
— Это так точно-с. Главная причина, как его показать покупателю. Можно теперича и так показать,
что куда он
ни взглянул, везде у него лес
в глазах будет, и так показать,
что он только одну редочь увидит. Проехал я давеча Ковалихой;
в бочку-то, направо-то… ах, хорош лесок! Ну, а ежели полевее взять — пильщикам заплатить не из
чего!
— А я
что же говорю! Я то же и говорю: кабы теперича капитал
в руки — сейчас бы я это самое Филипцево… то есть,
ни в жизнь бы никому не уступил! Да тут, коли человек с дарованием… тут конца-краю деньгам не будет!
Как-то вдруг для меня сделалось совсем ясно,
что мне совсем не к лицу
ни продавать,
ни покупать,
ни даже ликвидировать.
Что мое место совсем не тут, не
в мире продаж, войн, трактатов и союзов, а где-то
в безвестном углу, из которого мне никто не препятствовал бы кричать вслед несущейся мимо меня жизни: возьми всё — и отстань!..
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами;
в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется,
что вот-вот онаспросит что-нибудь такое совсем неожиданное, на
что я
ни под каким видом ответить не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без умолку, будут смеяться и — кто знает — будут, может быть, и понимать друг друга!
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна,
что никто никогда
в целом мире не умел так стучать зубами, как стучал адвокат Легкомысленный. Слушая его, я иногда переносился мыслью
в Испанию и начинал верить
в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до того раздражил мои возбужденные нервы,
что я, несмотря на все страдания, не мог
ни на минуту уснуть.
Очевидно,
что Дерунов уж оставил всякую оглядку,
что он не будет впредь
ни колоколов лить,
ни пудовых свечей к образам ставить,
что он совсем бросил мысль о гривенниках и пятаках и задумал грабить наголо и
в более приличной форме.
Он как бы чувствует,
что его уже не защищает больше
ни «глазок-смотрок»,
ни"колупание пальцем",
ни та бесконечная сутолока, которой он с утра до вечера,
в качестве истого хозяина-приобретателя, предавался и которая оправдывала его
в его собственном мнении, а пожалуй, и
в мнении других.
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал,
что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал,
что все это никогда не приносило ему
ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел
в руках разом столько денег. Он был так доволен,
что однажды даже,
в порыве гордыни, позволил себе сказать...
И он тосковал, выходил
в сумерки любоваться на барский дом, рассчитывал на пальцах и втайне давал себе клятву во
что бы то
ни стало быть там.
Я знал, например, много таких карьеристов, которые, никогда не читав
ни одной русской книги и получив научно-литературное образование
в театре Берга, так часто и так убежденно повторяли:"la litterature russe — parlez moi de Гa!"[не говорите мне о русской литературе! (франц.)] или «ah! si l'on me laissait faire, elle n'y verrait que du feu, votre charmante litterature russe!» [ах, будь это
в моей власти, я бы сжег ее, вашу очаровательную русскую литературу! (франц.)] —
что люди, даже более опытные, но тоже ничего не читавшие и получившие научно-литературное образование
в танцклассе Кессених, [Танцкласс этот был знаменит
в сороковых годах и помещался
в доме Тарасова, у Измайловского моста.
— Да-с, любезнейший родитель! Не могу похвалить ваши порядки! не могу-с! Пошел
в сад —
ни души! на скотном —
ни души! на конном — хоть шаром покати! Одного только ракалью и нашел — спит брюхом кверху! И надобно было видеть, как негодяй изумился, когда я ему объяснил,
что он нанят не для спанья, а для работы! Да-с! нельзя похвалить-с! нельзя-с!
—
Ни слова, мой друг! — серьезно вымолвил старый генерал и, махнув рукою, отправился
в спальную, откуда уже и не выходил целый вечер, прислав сказать сыну,
что у него болит голова.
Петенька сделал еще несколько попыток к примирению отца с Стреловым, но всякий раз слышал один ответ:"
Ни слова, мой друг!" — после
чего старый генерал удалялся
в спальную и запирался там.
Как-то не верится,
что я снова
в тех местах, которые были свидетелями моего детства. Природа ли, люди ли здесь изменились, или я слишком долго вел бродячую жизнь среди иных людей и иной природы, — как бы то
ни было, но я с трудом узнаю родную окрестность.
По одному наружному виду этого жалкого строения можно об заклад побиться,
что в нем нет
ни единой живой половицы,
что в щели стен его дует,
что на стенах этих обои повисли клочьями.
— Прошлого года
в Покров сгорели: престольный праздник у них тут; а три года назад другой порядок горел! А сибирская язва и не переводится у нас.
В иной деревне
что ни год, то половину стада выхватит!
— Выгодное — как не выгодное. Теперича, ежели мужика со всех сторон запереть, чтоб ему
ни входу,
ни выходу —
чего еще выгоднее! Да ведь расчет-то этот нужно тоже с умом вести, сосчитать нужно, стоит ли овчинка выделки! Ну, а Григорий Александрыч не сосчитал, думал,
что штрафы-то сами к нему
в карман полезут — ан вышло,
что за ними тоже походить надо!
— Верное слово говорю. Чтобы ему на ум пришло,
что он чужое добро жжет —
ни в жизнь! Иной даже похваляется, чтоб его боялись. И не токма
что похвальба эта с рук ему сходит, а еще каждый день пьян бывает!
— Леску у Гололобова десятин с полсотни, должно быть, осталось — вот Хрисашка около него и похаживает. Лесок нешто, на худой конец, по нынешнему времени, тысяч пяток надо взять, но только Хрисашка теперича так его опутал, так опутал,
что ни в жизнь ему больше двух тысяч не получить. Даже всех прочих покупателев от него отогнал!
Если б мне сказал это человек легкомысленный — я не поверил бы. Но Софрон Матвеич не только человек, вполне знакомый со всеми особенностями здешних обычаев и нравов, но и сам
в некотором роде столп. Он консерватор, потому
что у него есть кубышка, и
в то же время либерал, потому
что ни под каким видом не хочет допустить, чтоб эту кубышку могли у него отнять. Каких еще столпов надо!
Как я
ни старался вникнуть
в смысл этого сапожного кризиса, но из перекрестных мнений не мог извлечь никакого другого практического вывода, кроме того,
что"от начальства поддержки нет",
что"варшавский сапог истребить надо"и
что"старинным сапожникам следует предоставить вести заведенное колесо на всей их воле".
Чтобы определить их, нам стоит только заглянуть вот
в эту книгу (я поднимаю десятый том и показываю публике), и мы убедимся,
что владение, какими бы эпитетами мы
ни сдобривали его, не только не однородно с собственностью, но даже исключает последнюю.