Неточные совпадения
Лучше я дам каждому
по копейке своих — и пускай
себе они сотрясают воздух рассказами о преимуществах земских управ над особыми о земских повинностях присутствиями и наоборот…
Исполнивши это, он,
по крайней мере, освобождает
себя от вменяемости перед судом собственной совести, от ужасов, которыми она грозит ему на каждом шагу.
Возражение это, прежде всего, не весьма нравственно, хотя
по преимуществу слышится со стороны людей, считающих
себя охранителями добрых нравов в обществе.
А между тем простец сжился с этими афоризмами, он чувствует
себя сросшимся с ними, он
по ним устроил всю свою жизнь!
Он не может сказать
себе: «Устрою свою жизнь по-новому», потому что он весь опутан афоризмами, и нет для него другого выхода, кроме изнурительного маячения от одного афоризма к другому.
Говоря
по совести, оно не только лишено какой бы то ни было согласованности, но все сплошь как бы склеено из кусочков и изолированных теорий, из которых каждая питает саму
себя, организуя таким образом как бы непрекращающееся вавилонское столпотворение.
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб
себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там,
по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом
по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
Ну, само
собой, окружили его друзья-приятели, пьют, едят, на рысаках
по Москве гоняют, народ давят — словом сказать, все удовольствия, что только можно вообразить!
— Занимаются они,
по большей части, неблагонамеренностями, откуда происходит и самое название: «неблагонамеренный». В частности же, не по-дворянски
себя ведут. Так, например, помещик Анпетов пригласил нескольких крестьян, поселил их вместе с
собою, принял их образ жизни (только он Лаферма папиросы курит, а они тютюн), и сам наравне с ними обрабатывает землю.
— Все это возможно, а все-таки «странно некако». Помните, у Островского две свахи есть: сваха
по дворянству и сваха
по купечеству. Вообразите
себе, что сваха
по дворянству вдруг начинает действовать, как сваха
по купечеству, — ведь зазорно? Так-то и тут. Мы привыкли представлять
себе землевладельца или отдыхающим, или пьющим на лугу чай, или ловящим в пруде карасей, или проводящим время в кругу любезных гостей — и вдруг: первая соха! Неприлично-с! Не принято-с! Возмутительно-с!
Бывают люди, которые накидывают на
себя бойкость именно для того, чтоб маскировать известную неловкость положения, но в Колотове, по-видимому, даже не было ни малейшего сознания какой-либо неловкости.
Он довольно часто наезжал к нам и
по службе, и в качестве соседа
по имению и всегда обращал на
себя мое внимание в особенности тем, что домашние наши как-то уж чересчур бесцеремонно обращались с ним.
— Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку
себе подобрал… разночинцев разных… все места им роздал, — ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся, что
по большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь, а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет!
Месяц тому назад я уведомлял вас, что получил место товарища прокурора при здешнем окружном суде. С тех пор я произнес уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств;шесть приговоров,
по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий — ни одного. Можете
себе представить, в каком я восторге!!
P. S. Помните ли вы Ерофеева, милая маменька? того самого Ерофеева, который к нам
по праздникам из школы хаживал? Теперь он адвокат, и представьте
себе, какую штуку удрал! — взял да и объявил
себя специалистом
по части скопцов! До тех пор у него совсем дел не было, а теперь от скопцов отбою нет! На днях выиграл одно дело и получил сорок тысяч. Сорок тысяч, милая маменька!! А ведь он даже не очень умный!
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй! Неси сей крест с смирением и утешай
себя тем, что в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для души нашей полезнее: первые или последние! Я,
по крайней мере, еще в институте была на сей счет в недоумении, да и теперь в оном же нахожусь.
Я никогда не была озабочена насчет твоего будущего: я знаю, что ты у меня умница. Поэтому меня не только не удивило, но даже обрадовало, что ты такою твердою и верною рукой сумел начертить
себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой друг! сохрани ее навсегда! Ибо жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая в бурную ночь
по волнам океана au gre des vents. [
по воле ветров (франц.)]
— Я пришел к тому убеждению, что недостаточность результатов происходит оттого, что тут употребляются совсем не те приемы. Я не знаю, что именно нужно, но бессилие старых, традиционных уловок для меня очевидно. Они без пользы ожесточают злоумышленников, между тем как нужно, чтобы дело само
собой, так сказать, скользя
по своей естественной покатости, пришло к неминуемому концу. Вот мой взгляд. Вы, мой друг, человек новый и современный — вы должны понять меня. Поэтому я решился поручить это дело вам.
Я спрашиваю
себя:"Зачем нужен уланский офицер?" — и смело отвечаю:"Он нужен в качестве эксперта
по военной части!"Я не смею утверждать, но мне кажется… и если вашему превосходительству угодно будет выслушать меня…
— И, сверх того, я убежден, что с помощью этого ничтожного клочка бумаги, которому, по-видимому, придается такое узкое значение, можно, при некоторой ловкости, дойти до поразительнейших разветвлений и заключений! — продолжал я, увлекаясь больше и больше и даже незаметно для самого
себя переходя в запальчивость.
Когда я докладывал об этом моему генералу, то даже он не мог воздержаться от благосклонной улыбки."А ведь это похоже на дело, мой друг!" — сказал он, обращаясь ко мне. На что я весело ответил:"Всякое заблуждение, ваше превосходительство, имеет крупицу правды, но правды преждевременной, которая
по этой причине и именуется заблуждением". Ответ этот так понравился генералу, что он эту же мысль не раз после того в Английском клубе от
себя повторял.
Пишешь ты также, что в деле твоем много высокопоставленных лиц замешано, то признаюсь, известие это до крайности меня встревожило. Знаю, что ты у меня умница и пустого дела не затеешь, однако не могу воздержаться, чтобы не сказать: побереги
себя, друг мой! не поставляй сим лицам в тяжкую вину того, что, быть может, они лишь
по легкомыслию своему допустили! Ограничь свои действия Филаретовым и ему подобными!
Поэтому, друг мой, ежели ты и видишь, что высший человек проштрафился, то имей в виду, что у него всегда есть ответ: я,
по должности своей, опыты производил! И все ему простится, потому что он и сам
себя давно во всем простил. Но тебе он никогда того не простит, что ты его перед начальством в сомнение или в погрешность ввел.
Разве стоят того «Труды», чтоб
по поводу их затевать недозволенные сборища и тратиться на извозчиков? — вот вопросы, которыми я задался, милая маменька, и на которые сам
себе дал ответ: нет, это неспроста!
Братец после
себя прекраснейшее имение в Курской губернии оставил, а теперь,
по божьему соизволению, оно должно перейти к нам.
Прощай, друг мой; пиши, не удастся ли тебе постигшую грозу от
себя отклонить и по-прежнему в любви твоего генерала утвердиться. А как бы это хорошо было! Любящая тебя мать
Собственно, Ерофеев взял на
себя лишь декоративную часть этого дела, на суде же у каждого из обвиненных будет
по два защитника и
по два подручных.
— Вот какую хижу я
себе выстроил! — приветствовал он меня, когда мы вошли в кабинет, — теперь у меня простора вдоволь, хоть в дрожках
по горницам разъезжай. А прежде-то что на этом месте было… чай, помните?
— И земля не бессудная, и резону не платить нет, а только ведь и деньга защитника любит. Нет у нее радетеля — она промеж пальцев прошла! есть радетель — она и сама
собой в кармане запутается. Ну, положим, рассрочил ты крестьянам уплату на десять лет… примерно, хоть
по полторы тысячи в год…
— Старший сын, Николай, дельный парень вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот с изъянцем. С год места на глаза его не пущаю, а
по времени, пожалуй, и совсем от
себя отпихну!
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина! Уж так она мне приятна! так приятна! и покорна, и к дому радельна, словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у
себя приютил! Потому, хоть и противник он мне, а все родительское-то сердце болит! Не
по нем, так
по присным его! Кровь ведь моя! ты это подумай!
— А кто его знает! Может, он промежду
себя революцию пущал. Не по-людски живет! ни с кем хлеба-соли не водит! Кому вдомек, что у него на уме!
— Главная причина, — продолжал он, — коли-ежели без пользы читать, так от чтениев даже для рассудка не без ущерба бывает. День человек читает, другой читает — смотришь,
по времени и мечтать начнет. И возмечтает неявленная и неудобьглаголемая. Отобьется от дела, почтение к старшим потеряет, начнет сквернословить. Вот его в ту пору сцарапают, раба божьего, — и на цугундер. Веди
себя благородно, не мути, унылости на других не наводи. Так ли по-твоему, сударь?
В 1848 году путешествовали мы с известным адвокатом Евгением Легкомысленным (для чего я привлек к моему рассказу адвоката Легкомысленного — этого я и теперь объяснить
себе не могу; ежели для правдоподобия, то ведь в 1848 году и адвокатов, в нынешнем значении этого слова, не существовало!!)
по Италии, и, как сейчас помню, жили мы в Неаполе, волочились за миловидными неаполитанками, ели frutti di mare [дары моря (итал.)] и пили una fiasca di vino. [фляжку вина (итал.)]
Не успели мы снять с
себя верхнее платье и расположиться, как нам принесли овечьего сыру, козьего молока и горячих лепешек. Но таких вкусных лепешек, милая Марья Потапьевна, я ни прежде, ни после — никогда не едал! А шельмы пастухи и прислуживают нам и между тем всё что-то по-своему лопочут.
Поели, надо ложиться спать. Я запер дверь на крючок и,
по рассеянности, совершенно машинально потушил свечку. Представьте
себе мой ужас! — ни у меня, ни у Легкомысленного ни единой спички! Очутиться среди непроглядной тьмы и при этом слышать, как товарищ, без малейшего перерыва, стучит зубами! Согласитесь, что такое положение вовсе не благоприятно для"покойного сна"…
— Я,
по крайней мере, позволяю
себе думать, что если бы вы в то время взяли направление чуть-чуть влево, то талдомцы [Талдом — тоже торговое село в Калязинском уезде. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] не успели бы прийти на помощь мятежным семендяевцам, и вы не были бы вынуждены пробивать кровавый путь, чтоб достигнуть соединения с генералом Голотыловым. Сверх того, вы успели бы обойти Никитские болота и не потопили бы в них своей артиллерии!
Генеральская усадьба имеет вид очень странный, чтоб не сказать загадочный. Она представляет
собой богатую одежду, усеянную множеством безобразных заплат. Дело в том, что она соединила в
себе два элемента: старую усадьбу, следы которой замечаются и теперь, в виде незаровненных ям и разбросанных кирпичей и осколков бутового камня, и новую усадьбу, с обширными затеями, оставшимися,
по произволению судеб, недоконченными.
Сюда он перенес ту же кипучую деятельность, которая отличала его и на губернаторском месте, а для того, чтоб не было скучно одному посреди холопов, привез с
собой, в качестве секретаря, одного довольно жалконького чиновника приказа общественного призрения, Иону Чибисова, предварительно женив его на шустренькой маленькой поповне,
по имени Агния.
Румяный, плотный, довольный
собой, он бодро ходил
по усадьбе, позвякивая шпорами, играя селезенкою и зорким старческим глазом подмечая малейшую неисправность.
Вследствие этого любовь и доверие дворянства к гостеприимному воплинскому хозяину росли не
по дням, а
по часам, и не раз шла даже речь о том, чтоб почтить Утробина крайним знаком дворянского доверия, то есть выбором в предводители дворянства, но генерал, еще полный воспоминаний о недавнем славном губернаторстве, сам постоянно отклонял от
себя эту честь.
Тем не менее на глазах генерала работа
по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело
по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с
собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
Речь эта сильно пришлась
по сердцу генералу. Он даже унынье с
себя сбросил и несколько дней сряду ходил
по усадьбе орлом. Стрелов в это время осматривал земельную дачу и каждый вечер докладывал о результате осмотра.
Анпетов по-прежнему остался в толпе, заявляя о
себе одним лишь ликованием и нося в своем чистом сердце только одну гражданскую зависть — к Луке Кисловскому.
И только он, сидящий там,имеет законное основание считать
себя властелином окрестности,
по праву, издавна признанному, а не купленному при содействии кабаков, и только он же всегда был и будет подлинным сыном церкви, а не нахальным пришлецом, воровски восхитившим не принадлежащее ему звание.
К таким именно обманывающим доверие начальства карьеристам принадлежал и Петенька Утробин. В 1860–1861 годах он был прогрессист; в 1862 году он поглядывал
по сторонам и обнюхивал, чем пахнет; в 186* году — прямо объявил
себя консерватором.
Сам Петенька не готовил
себя специально ни
по какой части, но действовал с таким расчетом, чтоб быть необходимым всюду, где бы ни пришлось.
Правда, что через него прошла, так сказать, целая катастрофа; но все же, если б повести дело умненько… да, именно, если б умненько повести!.. если б не воевать с дворовыми, не полемизировать с Анпетовым, если б сразу обрезать
себя по-новому, если бы не вверяться Антошке, если б…
— Да ты-то из чего
себе кишки надрываешь? чай,
по усам текло, а в рот не попало?
Лицо его сияло, и он с каким-то безапелляционным легкомыслием, быстро и решительно, выбрасывал из
себя один афоризм за другим, по-видимому даже не допуская мысли, чтобы можно было что-нибудь ему возразить.