Неточные совпадения
— Не иначе, что так будет! — повторяет Антон Васильев, — и Иван Михайлыч сказывал, что он проговаривался: шабаш! говорит,
пойду к старухе хлеб всухомятку есть!
Да ему, сударыня, коли по правде сказать, и деваться-то, окроме здешнего места, некуда. По своим мужичкам долго в Москве не находится. Одежа тоже нужна, спокой…
«
Да, он явится, ему некуда больше
идти — этого не миновать!
— Только не про меня — так, что ли, хочешь сказать?
Да, дружище, деньжищ у нее — целая прорва, а для меня пятака медного жаль! И ведь всегда-то она меня, ведьма, ненавидела! За что? Ну,
да теперь, брат, шалишь! с меня взятки-то гладки, я и за горло возьму! Выгнать меня вздумает — не
пойду! Есть не даст — сам возьму! Я, брат, отечеству послужил — теперь мне всякий помочь обязан! Одного боюсь: табаку не будет давать — скверность!
— Не помню. Кажется, что-то было. Я, брат, вплоть до Харькова дошел, а хоть убей — ничего не помню. Помню только, что и деревнями
шли, и городами
шли,
да еще, что в Туле откупщик нам речь говорил. Прослезился, подлец!
Да, тяпнула-таки в ту пору горя наша матушка-Русь православная! Откупщики, подрядчики, приемщики — как только Бог спас!
— То-то. Мы как походом
шли — с чаями-то
да с кофеями нам некогда было возиться. А водка — святое дело: отвинтил манерку, налил, выпил — и шабаш. Скоро уж больно нас в ту пору гнали, так скоро, что я дней десять не мывшись был!
— Много не много, а попробуй попонтируй-ко по столбовой! Ну,
да вперед-то
идти все-таки нешту было: жертвуют, обедами кормят, вина вволю. А вот как назад
идти — чествовать-то уж и перестали!
Как за папеньку-то я
шла, у него только и было, что Головлево, сто одна душа,
да в дальних местах, где двадцать, где тридцать — душ с полтораста набралось!
Отслужила у Иверской молебен,
да и
пошла на Солянку счастья попытать.
— Ну, голубчик, с тобой — после! — холодно оборвала его Арина Петровна, — ты, я вижу, по Степкиным следам
идти хочешь… ах, не ошибись, мой друг! Покаешься после —
да поздно будет!
Ненавистник он мне, всю жизнь он меня казнил
да позорил, а наконец и над родительским благословением моим надругался, а все-таки, если ты его за порог выгонишь или в люди заставишь
идти — нет тебе моего благословения!
И тут же ей вспомнилось, что на нем ничего не было, кроме халата
да туфлей, из которых одна была найдена под окном, и что всю прошлую ночь, как на грех, не переставаючи
шел дождь.
— И чем тебе худо у матери стало! Одет ты и сыт —
слава Богу! И теплехонько тебе, и хорошохонько… чего бы, кажется, искать! Скучно тебе, так не прогневайся, друг мой, — на то и деревня! Веселиев
да балов у нас нет — и все сидим по углам
да скучаем! Вот я и рада была бы поплясать
да песни попеть — ан посмотришь на улицу, и в церковь-то Божию в этакую мукреть ехать охоты нет!
— Никак я вас не понимаю… Вы на весь свет меня дураком прославили — ну, и дурак я! И пусть буду дурак! Смотрите, какие штуки-фигуры придумали — капитал им из рук в руки передай! А сам что? — в монастырь, что ли, прикажете мне спасаться
идти да оттуда глядеть, как вы моим капиталом распоряжаться будете?
—
Да,
да,
да… раненько бы! раненько! Ведь я, маменька, хоть и бодрюсь, а в душе тоже… очень-очень об брате скорблю! Не любил меня брат, крепко не любил, — может, за это Бог и
посылает ему!
Послать бы тебе теперь за батюшкой,
да искренно, с раскаяньем…
Он ее в стол положит, а мы возьмем
да в шкап переложим; он в шкапу на ключ запрет, а мы подберем ключ
да в просвиры засунем… раз он в баню мыться
пошел, — смотрит, а на полке бумажка лежит!
— Против всего нынче науки
пошли. Против дождя — наука, против вёдра — наука. Прежде бывало попросту: придут
да молебен отслужат — и даст Бог. Вёдро нужно — вёдро Господь
пошлет; дождя нужно — и дождя у Бога не занимать стать. Всего у Бога довольно. А с тех пор как по науке начали жить — словно вот отрезало: все
пошло безо времени. Сеять нужно — засуха, косить нужно — дождик!
— Как знать, милый друг маменька! А вдруг полки
идут! Может быть, война или возмущение — чтоб были полки в срок на местах! Вон, намеднись, становой сказывал мне, Наполеон III помер, — наверное, теперь французы куролесить начнут! Натурально, наши сейчас вперед — ну, и давай, мужичок, подводку!
Да в стыть,
да в метель,
да в бездорожицу — ни на что не посмотрят: поезжай, мужичок, коли начальство велит! А нас с вами покамест еще поберегут, с подводой не выгонят!
Ты у него маслица просишь, а он тебе капустки либо лучку даст; ты об вёдрышке
да об тепленькой погодке хлопочешь, а он тебе дождичка
да с градцем
пошлет.
«
Пойду сейчас и покончу разом! — говорил он себе, — или нет! Нет, зачем же сегодня… Может быть, что-нибудь…
да, впрочем, что же такое может быть? Нет, лучше завтра… Все-таки, хоть нынче день…
Да, лучше завтра. Скажу — и уеду».
— Ничего я, мой друг, не знаю. Я в карты никогда не игрывал — только вот разве с маменькой в дурачки сыграешь, чтоб потешить старушку. И, пожалуйста, ты меня в эти грязные дела не впутывай, а пойдем-ка лучше чайку попьем. Попьем
да посидим, может, и поговорим об чем-нибудь, только уж, ради Христа, не об этом.
— Нет, нет, нет! Не хочу я твои пошлости слушать!
Да и вообще — довольно. Что надо было высказать, то ты высказал. Я тоже ответ тебе дал. А теперь
пойдем и будем чай пить. Посидим
да поговорим, потом поедим, выпьем на прощанье — и с Богом. Видишь, как Бог для тебя милостив! И погодка унялась, и дорожка поглаже стала. Полегоньку
да помаленьку, трюх
да трюх — и не увидишь, как доплетешься до станции!
— Теперича, ежели Петенька и не шибко поедет, — опять начал Порфирий Владимирыч, — и тут к вечеру легко до станции железной дороги поспеет. Лошади у нас свои, не мученные, часика два в Муравьеве покормят — мигом домчат. А там — фиюю!
пошла машина погромыхивать! Ах, Петька! Петька! недобрый ты! остался бы ты здесь с нами, погостил бы — право! И нам было бы веселее,
да и ты бы — смотри, как бы ты здесь в одну неделю поправился!
— Ну вот! ну,
слава Богу! вот теперь полегче стало, как помолился! — говорит Иудушка, вновь присаживаясь к столу, — ну, постой! погоди! хоть мне, как отцу, можно было бы и не входить с тобой в объяснения, — ну,
да уж пусть будет так! Стало быть, по-твоему, я убил Володеньку?
— Зачем нанимать? свои лошади есть! Ты, чай, не чужая! Племяннушка… племяннушкой мне приходишься! — всхлопотался Порфирий Владимирыч, осклабляясь «по-родственному», — кибиточку… парочку лошадушек —
слава те Господи! не пустодомом живу!
Да не поехать ли и мне вместе с тобой! И на могилке бы побывали, и в Погорелку бы заехали! И туда бы заглянули, и там бы посмотрели, и поговорили бы, и подумали бы, чту и как… Хорошенькая ведь у вас усадьбица, полезные в ней местечки есть!
— Об том-то я и говорю. Потолкуем
да поговорим, а потом и поедем. Благословясь
да Богу помолясь, а не так как-нибудь: прыг
да шмыг! Поспешишь — людей насмешишь! Спешат-то на пожар, а у нас,
слава Богу, не горит! Вот Любиньке — той на ярмарку спешить надо, а тебе что!
Да вот я тебя еще что спрошу: ты в Погорелке, что ли, жить будешь?
— Бабушка и при жизни знала.
Да что это, дядя, за выражения у вас? вчера с гитарой меня по ярмаркам
посылали, сегодня об скоморошничестве разговор завели? Слышите! я не хочу, чтоб вы так говорили!
— Ну-ну! раскипятилась? пойдем-ка, стрекоза, за добра ума, чай пить! Самовар-то уж, чай, давно хр-хр…
да зз-зз… на столе делает.
— Кабы не сама своими глазами видела — не поверила бы! Даже удивительно, куда этакая прорва
идет! Масла, круп, огурцов — всего! У других господ кашу-то людям с гусиным жиром дают — таковские! — а у нас — все с маслом,
да все с чухонскиим!
— Что же смотреть! доктор я, что ли? совет, что ли, дать могу?
Да и не знаю я, никаких я ваших дел не знаю! Знаю, что в доме больная есть, а чем больна и отчего больна — об этом и узнавать, признаться, не любопытствовал! Вот за батюшкой
послать, коли больная трудна — это я присоветовать могу!
Пошлете за батюшкой, вместе помолитесь, лампадочки у образов засветите… а после мы с батюшкой чайку попьем!
— Вот и
слава Богу! одного Володьку Бог взял, другого — дал! Вот оно, Бог-то! В одном месте теряешь, думаешь, что и не найдешь — ан Бог-то возьмет
да в другом месте сторицей вознаградит!
— А может быть, и мороз; мы загадываем про оттепель — а Бог возьмет
да морозцу
пошлет! — возразил Иудушка, хлопотливо и даже почти весело присаживаясь к чайному столу, за которым на сей раз хозяйничал лакей Прохор.
— А потому и надо нам от гаданий
да от заглядываний подальше себя держать, а быть довольными тем, что Бог
пошлет.
Пошлет Бог тепла — мы теплу будем рады;
пошлет Бог морозцу — и морозцу милости просим! Велим пожарче печечки натопить, а которые в путь шествуют, те в шубки покрепче завернутся — вот и тепленько нам будет!
— А притом, я и так еще рассуждаю: ежели с прислугой в короткие отношения войти — непременно она командовать в доме начнет.
Пойдут это дрязги
да непорядки, перекоры
да грубости: ты слово, а она — два… А я от этого устраняюсь.
— Ну, вот и
слава Богу! И всегда так вести себя нужно, чтобы жизнь наша, словно свеча в фонаре, вся со всех сторон видна была… И осуждать меньше будут — потому, не за что! Вот хоть бы мы: посидели, поговорили, побеседовали — кто же может нас за это осудить? А теперь
пойдем да Богу помолимся, а потом и баиньки. А завтра опять встанем… так ли, батюшка?
«Вот батя намеднись про оттепель говорил, — сказал он самому себе, — ан Бог-то морозцу вместо оттепели
послал! Морозцу,
да еще какого! Так-то и всегда с нами бывает! Мечтаем мы, воздушные замки строим, умствуем, думаем и Бога самого перемудрить — а Бог возьмет
да в одну минуту все наше высокоумие в ничто обратит!»
— По здешнему месту один вал десяти рублей стоит, а кабы в Москву, так и цены бы ему, кажется, не было! Ведь это — какой вал! его на тройке только-только увезти!
да еще другой вал, потоньше,
да бревно,
да семеричок,
да дров,
да сучьев… ан дерево-то, бедно-бедно, в двадцати рублях
пойдет.
— Чудак, братец, ты! Это уж не я, а цифра говорит… Наука, братец, такая есть, арифметикой называется… уж она, брат, не солжет! Ну, хорошо, с Уховщиной теперь покончили; пойдем-ка, брат, в Лисьи Ямы, давно я там не бывал! Сдается мне, что мужики там пошаливают, ой, пошаливают мужики!
Да и Гаранька-сторож… знаю! знаю! Хороший Гаранька, усердный сторож, верный — это что и говорить! а все-таки… Маленько он как будто сшибаться стал!
— Я-то не
пойду, а к примеру… И не такие, друг, повороты на свете бывают! Вон в газетах пишут: какой столб Наполеон был,
да и тот прогадал, не потрафил. Так-то, брат. Сколько же тебе требуется ржицы-то?