С своей стороны Арина Петровна настолько восчувствовала, что
чуть было не приказала перевести его из конторы в барский дом, но потом успокоилась и опять оставила балбеса в конторе, приказавши вымыть и почистить его комнату, переменить постельное белье, повесить на окнах шторы и проч.
Неточные совпадения
— «Ах» да «ах» — ты бы в ту пору, ахало, ахал, как время
было. Теперь ты все готов матери на голову свалить, а
чуть коснется до дела — тут тебя и нет! А впрочем,
не об бумаге и речь: бумагу, пожалуй, я и теперь сумею от него вытребовать. Папенька-то
не сейчас, чай, умрет, а до тех пор балбесу тоже пить-есть надо.
Не выдаст бумаги — можно и на порог ему указать: жди папенькиной смерти! Нет, я все-таки знать желаю: тебе
не нравится, что я вологодскую деревнюшку хочу ему отделить?
Вот он и приехал, да, вместо того чтоб закалить себя и
быть готовым перенести все,
чуть было с первого шагу
не разругался с отцом.
Воспитанная в практике крепостного права, при котором беременность дворовых девок служила предметом подробных и
не лишенных занимательности исследований и считалась
чуть не доходною статьею, Арина Петровна имела на этот счет взгляд острый и безошибочный, так что для нее достаточно
было остановить глаза на туловище Евпраксеюшки, чтобы последняя, без слов и в полном сознании виновности, отвернула от нее свое загоревшееся полымем лицо.
Павел Владимирыч сидел на антресолях и
выпивал рюмку за рюмкой, а она с утра до вечера бойко бегала по кладовым и погребам, гремела ключами, громко язычничала и даже завела какие-то контры с Ариной Петровной, которую
чуть не сжила со свету.
— Язва ты, язва! — сказал он, — дьявол в тебе сидит, черт… тьфу! тьфу! тьфу! Ну,
будет. Завтра,
чуть свет, возьмешь ты Володьку, да скорехонько, чтоб Евпраксеюшка
не слыхала, и отправляйтесь с Богом в Москву. Воспитательный-то знаешь?
— Причинны
не причинны, а все-таки повлиять могли! Смешком бы да шуточкой, «голубушка» да «душенька» — смотришь, она бы и посовестилась! А вы все напротив! На дыбы да с кондачка! Варька да Варька, да подлая да бесстыжая!
чуть не со всей округой ее перевенчали! вот она и того… и она тоже на дыбы встала! Жаль! Горюшкино-то наше бы теперь
было!
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и
чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь в первый раз, который, может быть, и дрянь, и черт знает что!» И, полный недоверия, стал он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что он держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье головы несколько набок и почтительно-приветное выражение в лице, так что никак нельзя было узнать, какого роду был Чичиков.
Вдруг Жиран завыл и рванулся с такой силой, что я
чуть было не упал. Я оглянулся. На опушке леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым голосом, пустил собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и больше я его не видал.
Неточные совпадения
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек! В жисть
не был в присутствии такой важной персоны,
чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — //
Не будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть
не подрались!
Пей даром сколько вздумаешь — // На славу угостим!..» // Таким речам неслыханным // Смеялись люди трезвые, // А пьяные да умные //
Чуть не плевали в бороду // Ретивым крикунам.
Чуть дело
не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. // Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины // Останутся луга. // Так
будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
Пришел солдат с медалями, //
Чуть жив, а
выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да
не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я
был, а
не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти
не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!