Неточные совпадения
—
Бога вы не боитесь, свиньи вы этакие! — говорит
он, —
знаете сами, какая у нас теперича особа! Нешто жалко мне водки-то, пойми ты это!.. Эй, музыканты!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил
он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил
его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я,
знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава
богу, теперь уж недалечко и до места.
— А какая у
него одежа? пониток черный да вериги железные — вот и одежа вся. Известно, не без того, чтоб люди об
нем не
знали; тоже прихаживали другие и милостыню старцу творили: кто хлебца принесет, кто холстеца, только мало
он принимал, разве по великой уж нужде. Да и тут, сударь, много раз при мне скорбел, что по немощи своей, не может совершенно от мира укрыться и полным сердцем всего себя
богу посвятить!
— Так я, сударь, и пожелал; только что ж Кузьма-то Акимыч,
узнавши об этом, удумал? Приехал
он ноне по зиме ко мне:"Ты, говорит, делить нас захотел, так я, говорит, тебе этого не позволяю, потому как я у графа первый человек! А как ты, мол, не дай
бог, кончишься, так на твоем месте хозяйствовать мне, а не Ивану, потому как
он малоумный!"Так вот, сударь, каки ноне порядки!
Забиякин. Только
он сидит и прихлебывает себе чай… ну, взорвало,
знаете, меня, не могу я этого выдержать! Пей
он чай, как люди пьют, я бы ни слова —
бог с
ним! а то,
знаете, помаленьку, точно
бог весть каким блаженством наслаждается… Ну, я, конечно, в то время
его раскровенил.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну
его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от
него там
бог знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я
ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело с концом. Как уж
он там делает — это до меня не относится.
Если бы мы самобытно развивались,
бог знает, как бы
оно пошло; может быть, направо, а может быть, и налево.
Слова нет, надо между
ними вводить какие-нибудь новости, чтоб
они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это,
знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с тем удовлетворяет высшим соображениям, потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а
они там этой лучиной да дымом
бог знает как глаза свои портят.
— Слышал, братец, слышал! Только не
знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере, у меня протекция есть, становой в покое оставит, а то такой стал озорник, что просто не приведи
бог… Намеднись град у нас выпал, так
он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы не так обидно, а то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы
ему сюда въезду не было?
Меня и на деревне
знали; и не пьяница я был, и не вор, а вот сделал же такое дело… ну, да уж
бог с
ним! из сказки слова не выкинешь…
— Был с нами еще секретарь из земского суда-с, да столоначальник из губернского правления… ну-с, и
они тут же… то есть мещанин-с… Только были мы все в подпитии-с, и отдали
им это предпочтение-с… то есть не мы, ваше высокоблагородие, а Аннушка-с… Ну-с, по этой причине мы точно
их будто помяли… то есть бока ихние-с, — это и следствием доказано-с… А чтоб мы до чего другого касались… этого я, как перед
богом, не
знаю…
— А вор, батюшка, говорит: и
знать не
знаю, ведать не ведаю; это, говорит,
он сам коровушку-то свел да на меня, мол, брешет-ну! Я
ему говорю: Тимофей, мол, Саввич,
бога, мол, ты не боишься, когда я коровушку свел? А становой-ет, ваше благородие, заместо того-то, чтобы меня, знашь, слушать, поглядел только на меня да головой словно замотал."Нет, говорит, как посмотрю я на тебя, так точно, что ты корову-то украл!"Вот и сижу с этих пор в остроге. А на что бы я ее украл? Не видал я, что ли, коровы-то!
"Я старец. Старцем я прозываюсь потому, первое, что греховную суету оставил и удалился в пустынножительство, а второе потому, что в писании божественном искуснее, нечем прочие християне. Прочие християне в темноте ходят,
бога только по имени
знают; спросишь
его «какой ты веры?» —
он тебе отвечает «старой», а почему «старой» и в чем она состоит, для
него это дело темное.
А расходу для
них не
бог знает сколько: только за тепло да за ласку, потому что хлеб у
него завсегда свой, и такой, сударь, хлеб, что нашему брату только на диво, как
они его едят.
Только наказал же меня за
него бог! После уж я
узнал, что за
ним шибко следили и что тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии и сумнения никакого не имел, по той причине, что плата от меня, кому следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об чем не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."Что, говорит, попался, мошенник!"
— Ну, — сказал
он под конец, — вижу, что и подлинно я стар стал, а пуще того вам не угоден…
Знаю я,
знаю, чего тебе хочется, отец Мартемьян! К бабам тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте, Христа ради, дайте перед
бога в чистоте предстать!
То есть дело это и
бог знает когда началось, потому что
оно, коли так рассудить, и не дело совсем, а просто надзор полицейский.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович!
Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли, дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель
Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не
знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что
он куражится // По воле по моей…»
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял
он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу
его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет?
Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!