Неточные совпадения
Не то чтобы он отличался великолепными зданиями,
нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц,
да и улицы-то всё немощеные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокоивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его.
И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда
нет, как будто здесь конец миру. Куда ни взглянете вы окрест — лес, луга
да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять все затихнет, все потонет в общем однообразии…
И все это ласковым словом, не то чтоб по зубам
да за волосы: „Я, дескать, взяток не беру, так вы у меня знай, каков я есть окружной!“ —
нет, этак лаской
да жаленьем, чтоб насквозь его, сударь, прошибло!
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть что хочешь,
нет нам от него прибыли,
да и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует
да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет,
да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители;
нет, всё народ-аматёр был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут;
нет, ты подумай
да прожект составь, а потом и пользуйся.
Снаружи-то он будто и не злобствует,
да и внутри, может,
нет у него на тебя негодования, однако хуже этого человека на всем свете не сыщешь: весь как есть злющий.
В суждениях своих, в особенности о лицах, Порфирий Петрович уклончив; если иногда и скажет он вам «
да», то вы несомненно чувствуете, что здесь слышится нечто похожее на «
нет», но такое крошечное «
нет», что оно придает даже речи что-то приятное, расслабляющее.
Она-то с дураков ему смеется — даже и запечатывать письма совсем перестала, а он нет-нет
да и спрячет записочку, которая полюбопытнее.
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются. Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая была баба! Мало ей того, чтоб грех сотворить, —
нет, возьмет
да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот так, а я села вот этак, а потом ты взял меня за руку, а я, дескать, хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла!
да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
Все в ней как будто не докончено; движения не довольно мягки, не довольно круглы; в голосе
нет звучности, в глазах
нет огня,
да и губы как-то уж чересчур тонки и бледны.
Докладывал я им сколько раз, что материялу у меня такого не имеется — так
нет, сударь! заладил одно: не хочешь
да не хочешь; ну, и заварили кашу.
—
Нет, тут что-нибудь
да не то, — продолжает Василий Николаич, — конечно, экилибр [25] властей — это слова
нет; однако тут кто-нибудь
да соврал. Поговорим-ка лучше об статистике.
— Знакомят с какими-то лакеями, мужиками, солдатами… Слова
нет, что они есть в природе, эти мужики,
да от них ведь пахнет, — ну, и опрыскай его автор чем-нибудь, чтобы, знаете, в гостиную его ввести можно. А то так со всем, и с запахом, и ломят… это не только неприлично, но даже безнравственно…
mais vous concevez, mon cher, делай же он это так, чтоб читателю приятно было; ну, представь взяточника, и изобрази там…
да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель, как это не хорошо быть взяточником… а то так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя, потому что, если возмездия
нет, стало быть, и факта самого
нет, и все это одна клевета…
— Житье-то у нас больно неприглядное, Петровна, — говорит одна из них, пожилая женщина, — земля — тундра
да болотина, хлеб не то родится, не то
нет; семья большая, кормиться нечем… ты то посуди, отколь подать-то взять?.. Ну, Семен-от Иваныч и толкует: надо, говорит, выселяться будет…
— А что наши господа! — говорит лакей одного из знакомых мне губернских аристократов, — только разве что понятие одно, что господа…
да и понятия-то
нет!
— А вот у наших господ так и своего-то понятия
нет,
да и от нашего брата заняться ничем не хотят, — замечает третий лакей.
Окошечко вырублено малое,
да и то без стекла, печки
нет.
И такова, сударь, благость господня, что только поначалу и чувствуешь, будто ноги у тебя устают, а потом даже и усталости никакой
нет, — все бы шел
да шел.
— Порозы, сударь, порозы! Нонче езда малая, всё, слышь, больше по Волге
да на праходах ездят! Хошь бы глазком посмотрел, что за праходы такие!.. Еще зимой нешто, бывают-таки проезжающие, а летом совсем
нет никого!
Первое дело, что избил меня в то время ужаснейшим образом, за то будто бы, что я не в своем виде замуж за него вышла;
да это бы еще ничего, потому что, и при строгости мужниной, часто счастливые браки бывают; а второе дело, просыпаюсь я на другой день, смотрю, Федора Гаврилыча моего
нет; спрашиваю у служанки: куда девался, мол, Федор Гаврилыч? отвечает: еще давеча ранехонько на охоту ушли.
То есть вы не думайте, чтоб я сомневался в благородстве души вашей —
нет! А так, знаете, я взял бы этого жидочка за пейсики,
да головенкой-то бы его об косяк стук-стук… Так он, я вам ручаюсь, в другой раз смотрел бы на вас не иначе, как со слезами признательности… Этот народ ученье любит-с!
Живновский. Кто? Я не получу? нет-с, уж это аттанде-с; я уж это в своей голове так решил, и следственно решения этого никто изменить не может!
Да помилуйте, черта же ли ему надобно! Вы взгляните на меня! (Протягивает вперед руки, как будто держит вожжи.)
Шифель. То-то. Вы не вздумайте его по-прежнему, Разбитным называть… то есть вы, однако ж, не подумайте, чтоб между ним и княжной…
нет! а знаете, невинные этак упражнения: он вздохнет, и она вздохнет; она скажет: «Ах, как сегодня в воздухе весной пахнет!», а он отвечает: «
Да, весна обновляет человека», или что-нибудь в этом роде…
Налетов (горячась). Ну,
нет, Самуил Исакович, ни-ни! Этого вы, пожалуйста, и не подозревайте!
Да помогите же вы мне, мой многоуважаемый! Я вот только хотел его сиятельству почтение сделать, и от него к вам…
Нет, мне самому нужно говорить с князем, он поймет…
да, он поймет, что я дворянин… у него русская душа… у меня было два свидетельства…
И ведь все-то он этак! Там ошибка какая ни на есть выдет: справка неполна, или законов
нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и жизни не рад; а он туда же, в отделение из присутствия выдет
да тоже начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же, мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «
Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
Вот и выходит, значит, что кривляк этих столько развелось, что и для того, чтоб подличать-то тебе позволили, нужен случай, протекция нужна; другой и рад бы,
да случая
нет.
Спору
нет, что сходные,
да ведь, извольте сами согласиться, это и до начальства дойти может…
Марья Гавриловна. Это ты не глупо вздумал. В разговоре-то вы все так, а вот как на дело пойдет, так и
нет вас. (Вздыхает.)
Да что ж ты, в самом деле, сказать-то мне хотел?
Дернов.
Нет, уж это тово… я чаю не пил, так вы эти закуски-то до завтрева оставьте… Я этого Боброва по шеям вытолкаю, я ему бока переломаю…
да что тут? я и тебя, слякоть ты этакая, так отделаю, что ты… (Воодушевляясь.)
Да ты что думаешь? ты что думаешь? я молчать буду?..
Марья Гавриловна. А ты не храбрись! больно я тебя боюсь. Ты думаешь, что муж, так и управы на тебя
нет… держи карман! Вот я к Петру Петровичу пойду,
да и расскажу ему, как ты над женой-то озорничаешь! Ишь ты! бока ему отломаю! Так он и будет тебе стоять, пока ты ломать-то их ему будешь!
Ведь англичанин-то не казна-с; у пего
нет этих ни мелководий, ни моровых поветриев, ему выпь
да положь.
Так
нет: он все нарохтится [43] тебе с наругательством,
да не то чтоб тебя уважить, а пуще в бороду тебе наплевать желает.
Ну, разумеется, речи-то у него крестьянской все-таки
нет; как он там ни притворялся, а обознали его; паричок-от и всю одежу сняли,
да так как есть по морозу и пустили.
— Нет-с, это, я вам доложу, не от неспособности и не от глупости, а просто от сумленья,
да от того еще, что терпенья у него, прилежности к делу
нет.
Ты благодетельствуй нам — слова
нет! —
да в меру, сударь, в меру, а не то ведь нам и тошно, пожалуй, будет…
Я сам терпеть не могу взяточничества — фуй, мерзость! Взятки опять-таки берут только Фейеры
да Трясучкины, а у нас на это совсем другой взгляд. У нас не взятки, а администрация; я требую только должного, а как оно там из них выходит, до этого мне дела
нет. Моя обязанность только исчислить статьи гоньба там, что ли, дорожная повинность, рекрутство… Tout cela doit rapporter.
Слова
нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это, знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с тем удовлетворяет высшим соображениям, потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной
да дымом бог знает как глаза свои портят.
А между тем посмотрите вы на наших губернских и уездных аристократов, как они привередничают, как они пыжатся на обеде у какого-нибудь негоцианта, который только потому и кормит их, чтобы казну обворовать поделикатнее. Фу ты, что за картина! Сидит индейский петух и хвост распустит — ну, не подступишься к нему,
да и только! Ан
нет! покудова он там распускает хвост, в голове у него уж зреет канальская идея, что как, мол, не прибавить по копеечке такому милому, преданному негоцианту!
— Эй, живо! подавать с начала! — продолжал он. — Признаюсь, я вдвойне рад твоему приезду: во-первых, мы поболтаем, вспомним наше милое времечко, а во-вторых, я вторично пообедаю…
да, бишь! и еще в третьих — главное-то и позабыл! — мы отлично выпьем! Эх, жалко,
нет у нас шампанского!
— Еще бы он не был любезен! он знает, что у меня горло есть… а удивительное это, право, дело! — обратился он ко мне, — посмотришь на него — ну, человек,
да и все тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок
нет! Только, брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну, не могу я! так, знаешь, и подымаются руки, чтоб с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!..
Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он к нам приезжает.
—
Нет, — начал он снова, — тут что-нибудь
да есть такое, какая-нибудь
да вкралась тут опечатка, что
нет вот
да и
нет тебе места на свете!
—
Да просто никакого толку нет-с. Даже и не говорят ничего… Пошел я этта сначала к столоначальнику, говорю ему, что вот так и так… ну, он было и выслушал меня,
да как кончил я: что ж, говорит, дальше-то? Я говорю:"Дальше, говорю, ничего
нет, потому что я все рассказал". — "А! говорит, если ничего больше
нет… хорошо, говорит". И ушел с этим,
да с тех пор я уж и изымать его никак не мог.
— Несколько раз предлагал,
да нейдет! То у него, как нарочно, Амальхен напоследях ходит, то из деток кто-нибудь… ну, и оставишь из жалости…
Нет, это верно уж предопределенье такое!
— А скажите, пожалуйста, Николай Иваныч, — сказал мне Горехвастов, — откуда у вас берутся все эти милые вещи: копченые стерляди, индеечья ветчина, оленьи языки… и эта бесценная водка! — водка, от которой, я вам доложу, даже слеза прошибает!
Да вы Сарданапал, Николай Иваныч!..
нет, вы просто Сарданапал!
— Да-с, это точная истина, что живучее человека
нет на свете твари, — вступился Рогожкин.
— Что уж со мной после этого было — право, не умею вам сказать. Разнообразие изумительное! Был я и актером в странствующей труппе, был и поверенным, и опять игроком. Даже удивительно, право, как природа неистощима! Вот кажется, упал, и так упал, что расшибся в прах, — ан
нет, смотришь, опять вскочил и пошел шагать,
да еще бодрее прежнего.
Прибрел я домой, а на улице встречает меня Паранька. Встретила,
да сама смеется. Я было отвернуться, так
нет, сударь, так и тянет; подошел к ней.
С тем я и ушел. Много я слез через эту бабу пролил! И Христос ее знает, что на нее нашло! Знаю я сам, что она совсем не такая была, какою передо мной прикинулась; однако и денег ей сулил, и извести божился —
нет,
да и все тут. А не то возьмет
да дразнить начнет:"Смотри, говорит, мне лесничий намеднись платочек подарил!"