Неточные совпадения
Главное
тут дело — характер иметь, не скучать бездельем, не гнушаться избой да кислым молоком.
И отпустишь через полчаса. Оно, конечно,
дела немного, всего на несколько минут, да вы посудите, сколько
тут вытерпишь: сутки двое-трое сложа руки сидишь, кислый хлеб жуешь… другой бы и жизнь-то всю проклял — ну, ничего таким манером и не добудет.
Если умен да
дело знаешь, так много
тут божьего народа спутать можно; а потом и начинай распутывать.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие
дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на
дело натравить — не идет, да и все
тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
Слово за словом, купец видит, что шутки
тут плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и
дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж были мы все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все
дело было; верите ли, так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
Ну, конечно-с,
тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же
день Иван Петрович, как ни в чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она была.
Сторговались они, а на другой
день и приезжают их сиятельство ранехонько. Ну и мы, то есть весь земский суд, натурально
тут, все в мундирах; одного заседателя нет, которого нужно.
Собрали на другой
день понятых, ну, и
тут, разумеется, покорыстоваться желалось: так чтоб не разошлись они по домам, мы и отобрали у них шапки, да в избу и заперли.
Повлекут раба божия в острог, а на другой
день и идет в губернию пространное донесение, что вот так и так, „имея неусыпное попечение о благоустройстве города“ — и пошла писать. И чего не напишет! И „изуверство“, и „деятельные сношения с единомышленниками“, и „плевелы“, и „жатва“ — все
тут есть.
Да и мало ли еще случаев было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз, что умерла у нас старуха раскольница и что сестра ее сбирается похоронить покойницу
тут же у себя, под домом. Что ж он? ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить да на другой
день к ней с обыском. Ну, конечно, откупилась, да штука-то в том, что каждый раз, как ему деньги занадобятся, каждый раз он к ней с обыском...
И в самом
деле, чего
тут «тово», когда уж «грязь так грязь и есть» и «всё от бога».
На другой
день, когда я проснулся, его уже не было; станционный писарь сообщил мне, что он уехал еще затемно и все спешил: «Мне, говорит, пора; пора, брат, и делишки свои поправить». Показывал также ему свой бумажник и говорил, что «
тут, брат, на всю жизнь; с этим, дружище, широко не разгуляешься!..»
В этой-то горести застала Парашку благодетельная особа. Видит баба,
дело плохо, хоть ИЗ села вон беги: совсем проходу нет. Однако не потеряла, головы, и не то чтобы кинулась на шею благодетелю, а выдержала характер. Смекнул старик, что
тут силой не возьмешь — и впрямь перетащил мужа в губернский; город, из духовного звания выключил и поместил в какое-то присутственное место бумагу изводить.
— Жаль с тобою расстаться, Порфирий Петрович, жаль, право, жаль. Без тебя, пожалуй, не много
тут дела сделаешь. Ну, да коли уж чувствуешь этакое призвание, так я тебе не злодей.
— Это, брат,
дело надобно вести так, — продолжал он, — чтоб
тут сам черт ничего не понял. Это, брат, ты по-приятельски поступил, что передо мной открылся; я эти
дела вот как знаю! Я, брат, во всех этих штуках искусился! Недаром же я бедствовал, недаром три месяца жил в шкапу в уголовной палате: квартиры, брат, не было — вот что!
— Что ручки! — отвечал Трясучкин уныло, —
тут главное
дело не ручки, а становым быть! вот ты об чем подумай!
— Так неужто жив сам-деле против кажного их слова уши развесить надобно? Они, ваше высокоблагородие, и невесть чего
тут, воротимшись, рассказывают… У нас вот тутотка всё слава богу, ничего-таки не слыхать, а в чужих людях так и реки-то, по-ихнему, молочные, и берега-то кисельные…
— Нет, не потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам, какие
тут, кажется, гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь в поле, хошь в лесу — везде одно
дело!
Только замешалась
тут дочка Анфисы Ивановны, и с нее-то пошло у нас все
дело.
А Иван Карлыч на то намекают, что я здесь нахожусь под надзором по
делу об избитии якобы некоего Свербило-Кржемпоржевского, так я на это имел свои резоны-с; да к тому же
тут есть еще «якобы», стало быть, еще неизвестно, кто кого раскровенил-с.
Забиякин. Да-с, вот и просьба в этом смысле написана…
тут вот сбоку покрупнее написано вкратце содержание: о медленности крутогорского полицеймейстера Кранихгартена по
делу об обиде евреем Гиршелем отставного прапорщика Забиякина — знаете, чтоб его сиятельству сразу было видно, в чем
дело.
Шифель (которою все туловище находится сзади князя, а голова выдалась вперед). Точно так-с, ваше сиятельство, опасного
тут ничего нет; две-три пилюлечки в
день, и все как рукой снимет-с.
Господи! что ж это и за жизнь за такая! другие, посмотришь, то по гостям, то в клуб, а ты вот
тут день-деньской дома сиди.
Бобров. Посудите сами, Машенька-с, статочное ли мне
дело жениться. Жалованья я получаю всего восемь рублей в месяц… ведь это, выходит, дело-то наплевать-с,
тут не радости, а больше горести.
Бобров. Ничего
тут нет удивительного, Марья Гавриловна. Я вам вот что скажу — это, впрочем, по секрету-с — я вот дал себе обещание, какова пора пи мера, выйти в люди-с. У меня на этот предмет и план свой есть. Так оно и выходит, что жена в евдаком
деле только лишнее бревно-с. А любить нам друг друга никто не препятствует, было бы на то ваше желание. (Подумавши.) А я, Машенька, хотел вам что-то сказать.
Дернов. А то на простой! Эх ты!
тут тысячами пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты на него посмотри; вот он намеднись приходит,
дела не видит, а уж сторублевую в руку сует — посули только, да будь ласков. Ах, кажется, кабы только не связался я с тобой! А ты норовишь дело-то за две головы сахару сладить. А хочешь, не будет по-твоему?
А как с оптовым-то
дело заведет, оно и шито и крыто; первое
дело, что хлопот никаких нет, а второе, что предательству
тут быть невозможно, почему как купец всякий знает, что за такую механику и ему заодно с комисинером несдобровать.
Так вот, изволите ля видеть, с казной потому нам
дело иметь естественнее, что
тут, можно сказать, риску совсем не бывает.
Сплавляли мы ленное семя к Архангельскому; речонка эта — Луза прозывается — препакостная:
дней восемь или десять только и судоходство по ней, а плыть приходится до Устюга целую неделю: пропустил
тут час, ну и бедствуй.
Ижбурдин. Какие они, батюшка, товарищи? Вот выпить, в три листа сыграть — это они точно товарищи, а помочь в коммерческом
деле — это, выходит, особь статья. По той причине, что им же выгоднее, коли я опоздаю ко времени, а как совсем затону — и того лучше. Выходит, что коммерция, что война — это сюжет один и тот же.
Тут всякий не то чтоб помочь, а пуще норовит как ни на есть тебя погубить, чтоб ему просторнее было. (Вздыхает.)
Ижбурдин. А как бы вам объяснить, ваше благородие? Называют это и мошенничеством, называют и просто расчетом — как на что кто глядит. Оно конечно, вот как тонешь, хорошо, как бы кто тебе помог, а как с другого пункта на
дело посмотришь, так ведь не всякому же тонуть приходится. Иной двадцать лет плавает, и все ему благополучно сходит: так ему-то за что ж
тут терять? Это ведь
дело не взаимное-с.
Какое же
тут, Савва Семеныч, почтение в сердце воспитывать можно, когда он сызмальства таким
делом занимался? а мы и то завсегда против них с нашим уважением-с.
Тут же присутствует и спившийся с кругу приказный Трофим Николаич, видавший когда-то лучшие
дни, потому что был он и исправником, и заседателем, и опять исправником, и просто вольнонаемным писцом в земском суде, покуда наконец произойдя через все медные трубы, не устроил себе постоянного присутствия в кабаке, где, за шкалик «пенного», настрочить может о чем угодно, куда угодно и какую угодно просьбицу захмелевшему мужичку.
«Везде, говорит, был; на вас только и надежда; нигде суда нет!» Вот, видите ли, он даже не понимает, что я не для того
тут сижу, чтоб ихние эти мелкие дрязги разбирать; мое
дело управлять ими, проекты сочинять, pour leur bien, наблюдать, чтоб эта машина как-нибудь не соскочила с рельсов — вот моя административная миссия.
Вам, может, странно покажется, что
тут дело как будто с конца начинается, но иногда это, так сказать, обратное шествие необходимо и вполне подтверждается русскою пословицей:"Не хвались идучи на рать…"
Но я вам сказал уже, что следственной части не люблю, по той главной причине, что
тут живой материял есть. То ли
дело судейская часть!
Тут имеешь
дело только с бумагою; сидишь себе в кабинете, никто тебя не смущает, никто не мешает; сидишь и действуешь согласно с здравою логикой и строгою законностью. Если силлогизм построен правильно, если все нужные посылки сделаны, — значит, и
дело правильное, значит, никто в мире кассировать меня не в силах.
А если у меня его нет, так не подлец же я в самом
деле, чтобы для меня из-за этого уж и места на свете не было… нет, любезный друг,
тут как ни кинь, все клин!
тут, брат, червяк такой есть — вот что!
— Еще бы он не был любезен! он знает, что у меня горло есть… а удивительное это, право,
дело! — обратился он ко мне, — посмотришь на него — ну, человек, да и все
тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок нет! Только, брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну, не могу я! так, знаешь, и подымаются руки, чтоб с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!.. Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он к нам приезжает.
— Э, брат, как ты резко выражаешься! — сказал Лузгин с видимым неудовольствием, — кто же
тут говорит о мошенничествах! а тебя просят, нельзя ли направить
дело.
А сама нагибается, чтоб взяться за коромысло, а грудь-то у нее высокая да белая, словно пена молочная: света я, сударь, невзвидел. Бросился к ней, выхватил коромысло из рук, а сам словно остервенел: уж не то что целовать, а будто задушить ее хотел; кажется, кабы она не барахталась, так и задушил бы
тут. Очень для меня этот
день памятен.
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются: работать, вишь, совсем дома некому; пошли
тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за
дело бранят, а перенести на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе в разум не возьму; так-то тошно стало, что взял бы, кажется, всех за одним разом зарубил, да и на себя, пожалуй, руку наложить, так в ту же пору.
Товарищ, на которого ссылался Колесов, стоял
тут же и обнаруживал полнейшее равнодушие. Он тоже был мещанин, огромного роста и, по-видимому, весьма сильный. Изредка, вслушиваясь в слова Колесова, он тупо улыбался, но вместе с тем хранил упорное молчание; по всему видно было, что он служил только орудием для совершения преступления, душою же и руководителем был в этом
деле Колесов.
— Я тебе сказывал уж, бабонька, что надо ее сумеречками полегоньку за околицу вынести, а по прочему как хотите! Мне-ка что
тут! я для вас же уму-разуму вас учу, чтоб вреды вам какой от эвтова
дела не было… Мотри, брат Нил, кабы розыску какого не случилось, — не рад будешь и добродетели своей.
Нет,
тут совсем
дело другое:
тут, сударь, вот антихрист примешался,
тут старина родная, земство, и мало ли еще чего.
Тут их в один
день и окрутят — известно, остались все непреклонны, да и вся недолга.
Это
дело очень выгодное и обманов
тут не бывает — чего? еще гостинцу всякий раз присылают!
Делать нечего, отдал я
тут все деньги, какие через великую силу всякими неправдами накопил; он и покончил
дело. Сам даже Степку при себе снарядил и со двора выпроводил: ступай, говорит, на все четыре стороны, да вперед не попадайся, а не то, не ровён час, не всякий будет такой добрый, как я.
Дивное это
дело; кажется, вот и жило
тут не далеко, человек, стало быть, действует, а в этих местах словно ноги человеческой не бывало: кроме звериного следу, все ровно и гладко.
— Да что, святой отец, — вступился
тут Мартемьян, — словно ты к допросу его взял! Если ты об вере радеешь, так не спрашивай, от какой причины в твое стадо овца бежит, потому как тебе до эвтого
дела касательства нет.
Раз как-то и разговорились мы с стариком об нашем
деле. То есть я будто напомнил ему
тут, что не след в святое
дело такую, можно сказать, фальшь пущать. Посмотрел он на меня, ровно глаза вытаращил.