Неточные совпадения
Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного
дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то всё немощеные; но
есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокоивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его.
Вон мелькнули в окнах четыре фигуры за четвероугольным столом, предающиеся деловому отдохновению за карточным столом; вот из другого окна столбом валит дым, обличающий собравшуюся в
доме веселую компанию приказных, а
быть может, и сановников; вот послышался вам из соседнего
дома смех, звонкий смех, от которого вдруг упало в груди ваше юное сердце, и тут же, с ним рядом, произносится острота, очень хорошая острота, которую вы уж много раз слышали, но которая, в этот вечер, кажется вам особенно привлекательною, и вы не сердитесь, а как-то добродушно и ласково улыбаетесь ей.
Дело
было зимнее; мертвое-то тело надо
было оттаять; вот и повезли мы его в что ни на
есть большую деревню, ну, и начали, как водится, по
домам возить да отсталого собирать.
Да и мало ли еще случаев
было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз, что умерла у нас старуха раскольница и что сестра ее сбирается похоронить покойницу тут же у себя, под
домом. Что ж он? ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить да на другой день к ней с обыском. Ну, конечно, откупилась, да штука-то в том, что каждый раз, как ему деньги занадобятся, каждый раз он к ней с обыском...
Темно. По улицам уездного городка Черноборска, несмотря на густую и клейкую грязь, беспрестанно снуют экипажи самых странных видов и свойств. Городничий уже раз десять, в течение трех часов, успел побывать у подъезда ярко освещенного каменного
дома, чтобы осведомиться о здоровье генерала. Ответ
был, однако ж, всякий раз один и тот же: «Его высокородие изволят еще почивать».
Сей же Живоглот, придя в
дом к отставному коллежскому регистратору Рыбушкину, в то время, когда у того
были гости, усиленно требовал, для своего употребления, стакан водки и, получив в том отказ, разогнал гостей и хозяев, произнося при этом: аллё машир!
Разумеется, первое дело самовар, и затем уже является на стол посильная, зачерствевшая от времени закуска, и прилаживается складная железная кровать, без которой в Крутогорской губернии путешествовать так же невозможно, как невозможно
быть станционному
дому без клопов и тараканов.
Однажды сидит утром исправник
дома, чай
пьет; по правую руку у него жена, на полу детки валяются; сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно таких воров и мошенников, которых пять предместников его да и сам он поймать не могли. Жмет ему губернатор руку со слезами на глазах за спасение губернии от такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
Денег ему не нужно
было — своих девать некуда — ему нужна
была в
доме хозяйка, чтоб и принять и занять гостя умела, одним словом, такая, которая соответствовала бы тому положению, которое он заранее мысленно для себя приготовил.
Чин у Порфирия Петровича
был уж изрядный, женился он прилично; везде принят, обласкан и уважен; на последних выборах единогласно старшиной благородного собрания выбран; губернатор у него в
доме бывает: скажите на милость, ну, след ли такой, можно сказать, особе по уши в грязи барахтаться!
Все здесь
было как-то не по ней: общество казалось тяжелым и неуклюжим; в
домах все смотрело неопрятно; грязные улицы и деревянные тротуары наводили уныние; танцевальные вечера, которые изредка назначались в «благородном» собрании, отличались безвкусием, доходившим до безобразия…
Княжна пришла в ужас, и на другой день мадам Шилохвостова
была с позором изгнана из
дома, а Подгоняйчиков, для примера прочим, переведен в оковский земский суд на вакансию простого писца.
Мне кажется, что только горькая необходимость заставила ее сделать свой
дом"приятным", — необходимость, осуществившаяся в лице нескольких дочерей, которые, по достаточной зрелости лет, обещают пойти в семена, если в самом непродолжительном времени не
будут пристроены.
— Я у него в
доме что хошь делаю! захочу, чтоб фрукт
был,
будет и фрукт… всякий расход он для меня сделать должен… И стало
быть, если я тебя и твоих семейных к Пазухину приглашаю, так ты можешь ехать безо всякой опасности.
— Это, брат, самое худое дело, — отвечает второй лакеи, — это все равно значит, что в
доме большого нет. Примерно, я теперь в
доме у буфета состою, а Петров состоит по части комнатного убранства… стало
быть, если без понятия жить, он в мою часть, а я в его
буду входить, и
будем мы, выходит, комнаты два раза подметать, а посуду, значит, немытую оставим.
— Нашего брата, странника, на святой Руси много, — продолжал Пименов, — в иную обитель придешь, так даже сердце не нарадуется, сколь тесно бывает от множества странников и верующих. Теперь вот далеко ли я от
дому отшел, а и тут попутчицу себе встретил, а там: что ближе к святому месту подходить станем, то больше народу прибывать
будет; со всех, сударь, дорог всё новые странники прибавляются, и придешь уж не один, а во множестве… так, что ли, Пахомовна?
Многие еще помнят, как Хрептюгин
был сидельцем в питейном
доме и как он в то время рапортовал питейному ревизору, именно заложивши назади руки, но стоя не перпендикулярно, как теперь, а потолику наклоненно, поколику дозволяли это законы тяготения; от какового частого стояния, должно полагать, и осталась у него привычка закладывать назади руки.
Если б большая часть этого потомства не
была в постоянной отлучке из
дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
При поступлении моем в
дом моей благодетельницы,
было ихнему дитяти всего лет двенадцать, а потом стали оне постепенно подрастать и достигли наконец совершенного возраста.
И такова
была слабость Дарьи Григорьевны, что оне меня же, свою покорную слугу, по настоянию Ивана Карлыча из
дому своего выгнали…
Разбитной.
Есть в ней, знаете, эта простота, эта мягкость манер, эта женственность, это je ne sais quoi enfin, [не знаю, наконец, что (франц.)] которое может принадлежать только аристократической женщине… (Воодушевляясь.) Ну, посмотрите на других наших дам… ведь это просто совестно, ведь от них чуть-чуть не коровьим маслом воняет… От этого я ни в каком больше
доме не бываю, кроме
дома князя… Нет, как ни говорите, чистота крови — это ничем не заменимо…
Разбитной. То
есть, я хотел сказать, что ваш
дом не на плановом месте выстроен?
Вот прошлого года Варенька выходила замуж, тоже думала, что
будет хозяйка в
доме, а вышло совсем напротив.
Кабы не сжег он в ту пору питейный
дом со всем, и с целовальником, да не воспользовался бы тутотка выручкой, какой же бы он
был теперича капиталист?
А все-таки странно, что я сегодня целый вечер сижу
дома и один. Где бы они могли
быть все? у Порфирия Петровича — не может
быть: он так мил и любезен, что всегда меня приглашает; Александр Андреич тоже души во мне не слышит:"Ты, говорит, только проигрывай, а то хоть каждый день приезжай".
Встают передо мной и сельский наш
дом, и тополи в саду, и церкови на небольшом пригорке, и фруктовый сад, о котором мы, дети, говорили не иначе, как «тот сад», потому что он
был разведен особняком от усадьбы и потому что нас пускали в него весьма редко.
— А я еще утрось из
дому убег, будто в ряды, да вот и не бывал с тех самых пор… то
есть с утра с раннего, — прибавил он, и вдруг, к величайшему моему изумлению, пискливым дискантом запел: — "На заре ты ее не буди…"[48]
— Да, пьян
был папка вчера! — отвечал Лузгин, — свинья вчера папка
был! От этих бесенят ничего не скроешь! У соседа вчера на именинах
был: ну, дома-то ничего не дают, так поневоле с двух рюмок свалился!
— Но я вас прошу оставить меня сейчас же… вы понимаете? то
есть не комнату эту оставить, а мой
дом, мое имение… слышите?
Звания наши возлюбленные
были не высокого: всего-навсе горничные каких-то госпож, живших в одном с нами
доме.
— Нет! я подлец! я не стою
быть в обществе порядочных людей! я должен просить прощения у вас, Николай Иваныч, что осмелился осквернить ваш
дом своим присутствием!
Пошли наши по
домам; стал и я собираться. Собираюсь, да и думаю:"Господи! что, если летошняя дурость опять ко мне пристанет?"И тут же дал себе зарок, коли
будет надо мной такая пагуба — идти в леса к старцам душу спасать. Я
было и зимой об этом подумывал, да все отца-матери будто жалко.
— Четвертый год, ваше благородие! четвертый годок вот после второго спаса пошел… не можно ли, ваше благородие, поскорей решенье-то? Намеднись жена из округи приходила — больно жалится:"Ох, говорит, Самсонушко, хошь бы тебя поскорей, что ли, отселева выпустили: все бы, мол,
дома способнее
было". Право-ну!
— Приступаю к тягостнейшему моменту моей жизни, — продолжал Перегоренский угрюмо, — к истории переселения моего из мира свободного мышления в мир авкторитета… Ибо с чем могу я сравнить узы, в которых изнываю? зверообразные инквизиторы гишпанские и те не возмыслили бы о тех муках, которые я претерпеваю! Глад и жажда томят меня; гнусное сообщество Пересечкина сокращает дни мои…
Был я в селе Лекминском,
был для наблюдения-с, и за этою, собственно, надобностью посетил питейный
дом…
А то и забыла, что и
дом, и все, что в нем ни
было, все трудов отцовских дело.
Пришел я домой нищ и убог. Матушка у меня давно уж померла, а жена даже не узнала меня. Что тут у нас
было брани да покоров — этого и пересказать не могу. Дома-то на меня словно на дикого зверя показывали:"Вот, мол, двадцать лет по свету шатался, смотри, какое богачество принес".
Мещанин этот ту же должность в городе справлял, какую я в Крутогорске; такой же у него
был въезжий
дом, та же торговля образами и лестовками; выходит, словно я к себе, на старое свое пепелище воротился.
— Это нужды нет-с: они завсегда обязаны для полиции
дом свой открытым содержать… Конечно-с, вашему высокоблагородию почивать с дорожки хочется, так уж вы извольте мне это дело доверить…
Будьте, ваше высокоблагородие, удостоверены, что мы своих начальников обмануть не осмелимся, на чести дело сделаем, а насчет проворства и проницательности, так истинно, осмелюсь вам доложить, что мы одним глазом во всех углах самомалейшее насекомое усмотреть можем…
— В этом, ваше высокоблагородие,
будьте без сумнения-с; гонец прямо к ней в
дом и прискакал.
Салтыкова-Щедрина.)] приехал в губернию, то первым делом его
было написать, «чтобы в городах непременно
были заведены мостовые и чтобы
дома возводимы
были в два этажа и, по возможности, каменные».
Дом Мавры Кузьмовны, недавно выстроенный, глядел чистенько и уютно. Дверь из сеней вела в коридор, разделявший весь
дом на две половины. Впоследствии я узнал, что этот коридор
был устроен не случайно, а вследствие особых и довольно остроумных соображений.
На этот крик выбежала баба высокая и плотная, в синем сарафане, подвязанная черным платком. Это
была сама хозяйка
дома, которая вмиг поняла, в чем дело.
— Ну, полноте, полноте, Мавра Кузьмовна, — сказал он, с улыбкою глядя на хозяйку, которая вся тряслась, — я ничего… я так только покуражился маленько, чтоб знали его высокоблагородие, каков я человек
есть, потому как я могу в вашем
доме всякое неистовство учинить, и ни от кого ни в чем мне запрету
быть невозможно… По той причине, что могу я вам в глаза всем наплевать, и без меня вся ваша механика погибе.
— Да что сказать-то, ваше благородие? так, праздношатающий, пьяница… его и оттолева-то уж выгнали… где ему настоящее место
есть. Ходит по
домам да водку
пьет… это хоть у кого в городе спросите…
— Справедливо сказать изволили… Но ныне,
будучи просвещен истинным светом и насыщен паче меда словесами моей благодетельницы Мавры Кузьмовны, желаю вступить под ваше высокое покровительство… Ибо не имею я пристанища, где приклонить главу мою, и бос и наг, влачу свое существование где ночь, где день, а более в питейных
домах, где, в качестве свидетеля, снискиваю себе малую мзду.
На другой день вечером все
было уже готово; недоставало только депутата, ратмана Половникова, который, заслышав о предстоящем депутатстве, с утра сбежал из
дома и неизвестно куда скрылся.
— Конечно, сударь, может, мамынька и провинилась перед родителем, — продолжала Тебенькова, всхлипывая, — так я в этом виноватою не состою, и коли им
было так тошно на меня смотреть, так почему ж они меня к дяденьке Павлу Иванычу не отдали, а беспременно захотели в своем
доме тиранить?
— Жила я таким родом до шестнадцати годков. Родитель наш и прежде каждый год с ярмонки в скиты езживал, так у него завсегда с матерями дружба велась. Только по один год приезжает он из скитов уж не один, а с Манефой Ивановной — она будто заместо экономки к нам в
дом взята
была. Какая она уж экономка
была, этого я доложить вашему благородию не умею…
— Только стало мне жить при ней полегче. Начала она меня в скиты сговаривать; ну, я поначалу-то
было в охотку соглашалась, да потом и другие тоже тут люди нашлись:"Полно, говорят, дура, тебя хотят от наследства оттереть, а ты и рот разинула". Ну, я и уперлась. Родитель
было прогневался, стал обзывать непристойно, убить посулил, однако Манефа Ивановна их усовестили. Оне у себя в голове тоже свой расчет держали. Ходил в это время мимо нашего
дому…
Ну, и точно-с, на другой это день, родителя нашего
дома не
было, идет Митрий Филипыч мимо, а Манефа Ивановна в окошко глядит.