Неточные совпадения
Брали мы, правда, что брали — кто
богу не грешен, царю не виноват? да ведь и
то сказать, лучше, что ли, денег-то не брать, да и дела не делать? как возьмешь, оно и работать как-то сподручнее, поощрительнее. А нынче, посмотрю я, всё разговором занимаются, и всё больше насчет этого бескорыстия, а дела не видно, и мужичок — не слыхать, чтоб поправлялся, а кряхтит да охает пуще прежнего.
— Ну, говорит, подавай теперь деньги, а не
то, видит
бог, пришибу.
На этом самом месте и разбудил меня Алексеев, а
то бы, может, и
бог знает что со мной было!
— Господи! Иван Перфильич! и ты-то! голубчик! ну, ты умница! Прохладись же ты хоть раз, как следует образованному человеку! Ну, жарко тебе — выпей воды, иль выдь, что ли, на улицу… а
то водки! Я ведь не стою за нее, Иван Перфильич! Мне что водка! Христос с ней! Я вам всем завтра утром по два стаканчика поднесу… ей-богу! да хоть теперь-то ты воздержись… а! ну, была не была! Эй, музыканты!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что
тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава
богу, теперь уж недалечко и до места.
Вострепетали исправники, вздрогнули городничие, побледнели дворянские заседатели; только и слышится по губернии: «Ах ты, господи!» И не
то чтоб поползновение какое-нибудь — сохрани
бог! прослезится даже, бывало, как начнет говорить о бескорыстии.
И за всем
тем чтоб было с чиновниками у него фамильярство какое — упаси
бог! Не
то чтобы водочкой или там «братец» или «душка», а явись ты к нему в форме, да коли на обед звать хочешь, так зови толком: чтоб и уха из живых стерлядей была, и тосты по порядку, как следует.
Она же по стопам родителей не пошла, и столь много даже сыздетска к
богу прилепилась, что ни о чем больше не помышляла, разве о
том, чтобы младые свои страсти сокрушить и любить единого господа и спаса своего.
— А какая у него одежа? пониток черный да вериги железные — вот и одежа вся. Известно, не без
того, чтоб люди об нем не знали; тоже прихаживали другие и милостыню старцу творили: кто хлебца принесет, кто холстеца, только мало он принимал, разве по великой уж нужде. Да и тут, сударь, много раз при мне скорбел, что по немощи своей, не может совершенно от мира укрыться и полным сердцем всего себя
богу посвятить!
— Что ж за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно
бога молить следует за
то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы не
бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей, чай, себя по женской линии производит!
— А и
то, ребята, сами мы виноваты! — вступается третий голос, — кабы по-християнски действовали, так, может, и помиловал бы
бог… а
то только и заботушки у нас, как бы проезжего-то ограбить!
— Мне, милостивый государь, чужого ничего не надобно, — продолжала она, садясь возле меня на лавке, — и хотя я неимущая, но, благодарение
богу, дворянского своего происхождения забыть не в силах… Я имею счастие быть лично известною вашим папеньке-маменьке… конечно, перед ними я все равно, что червь пресмыкающий, даже меньше
того, но как при всем
том я добродетель во всяком месте, по дворянскому моему званию, уважать привыкла,
то и родителей ваших не почитать не в силах…
Забиякин. Только он сидит и прихлебывает себе чай… ну, взорвало, знаете, меня, не могу я этого выдержать! Пей он чай, как люди пьют, я бы ни слова —
бог с ним! а
то, знаете, помаленьку, точно
бог весть каким блаженством наслаждается… Ну, я, конечно, в
то время его раскровенил.
Как перед
богом, так и перед вашим сиятельством объясняюсь, что ни я, ни товарищи мои не подали к
тому ни малейшего повода, потому что мы шли, разговаривая тихим манером, как приличествует мирным гражданам, любящим свое отечество…
Дернов (жене). Слышишь ты у меня! чтоб здесь бобровского и духу не пахло… слышишь! а не
то я тебя, видит
бог, задушу! своими руками задушу!
До Питера-то из наших мест года в два не доедешь, да и
то еще
бога благодари, коли угодники тебя доехать допустят.
За свои грехи они нонче зрения уж лишились, так им теперича впору
богу молиться, а не
то что дела делать.
Подивились мы только в
ту пору, как его
бог помиловал, что лошадь в прах не расшибла.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там
бог знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько
то и столько
то» (франц.).] — ну, и дело с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
Слова нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это, знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с
тем удовлетворяет высшим соображениям, потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной да дымом
бог знает как глаза свои портят.
— Слышал, братец, слышал! Только не знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере, у меня протекция есть, становой в покое оставит, а
то такой стал озорник, что просто не приведи
бог… Намеднись град у нас выпал, так он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы не так обидно, а
то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы ему сюда въезду не было?
— Нет-с, Павел Петрович, положил-с, это именно как пред
богом, — положил-с, — это верно-с. Только вот приходит теперь двенадцатый год к концу… мне бы,
то есть, пользу бы начать получать, ан тут торги новые назначают-с. Так мне бы, ваше высокоблагородие, желательно, чтоб без торгов ее как-нибудь…
Жил я до
того времени в своей семье и ничем по крестьянству от
бога изобижен не был.
Дразнила она меня таким манером долго, и все я себя перемогал; однако
бог попутал. Узнал я как-то, что Параня в лес по грибы идет. Пошел и я, а за поясом у меня топор, не
то чтоб у меня в
то время намерение какое было, а просто потому, что мужику без топора быть нельзя. Встретился я с ней, а она — верно, забыла, как я ее у колодца-то трепал, — опять надо мной посмеивается...
— Был с нами еще секретарь из земского суда-с, да столоначальник из губернского правления… ну-с, и они тут же…
то есть мещанин-с… Только были мы все в подпитии-с, и отдали им это предпочтение-с…
то есть не мы, ваше высокоблагородие, а Аннушка-с… Ну-с, по этой причине мы точно их будто помяли…
то есть бока ихние-с, — это и следствием доказано-с… А чтоб мы до чего другого касались… этого я, как перед
богом, не знаю…
— Видел. Года два назад масло у них покупал, так всего туточка насмотрелся. На моих глазах это было: облютела она на эту самую на Оринушку… Ну, точно, баба, она ни в какую работу не подходящая, по
той причине, что убогая — раз, да и разумом
бог изобидел — два, а все же християнский живот, не скотина же… Так она таскала-таскала ее за косы, инно жалость меня взяла.
Еще тогда, сколь припомню, только об
том и думалось, чтоб в пустынножительстве спасение найти, чтоб уподобиться древним отцам пустынникам, которые суету мирскую хуже нечем мучения адовы для себя почитали… Ну, и привел
бог в пустыню, да только не так, как думалось.
Принял он, сударь, и схиму, перед кончиной, по
той причине, что перед лицо божие похотел предстать в ангельском всеоружии; об одном только жалел, что не сподобил его
бог мученический венец восприять, что вот он на свободе преставляется, а не в узах и не в тесноте.
Конечно, сударь, и отец и дед мой, все были люди семьянистые, женатые; стало быть, нет тут греха. Да и
бог сказал:"Не добро быти единому человеку". А все-таки какая-нибудь причина
тому есть, что писание, коли порицает какую ни на есть вещь или установление или деяние, не сравнит их с мужем непотребным, а все с девкой жидовкой, с женой скверной. Да и Адам не сам собой в грехопадение впал, а все через Евву. Оно и выходит, что баба всему будто на земле злу причина и корень.
Только наказал же меня за него
бог! После уж я узнал, что за ним шибко следили и что
тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии и сумнения никакого не имел, по
той причине, что плата от меня, кому следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об чем не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."Что, говорит, попался, мошенник!"
— Ну, — сказал он под конец, — вижу, что и подлинно я стар стал, а пуще
того вам не угоден… Знаю я, знаю, чего тебе хочется, отец Мартемьян! К бабам тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте, Христа ради, дайте перед
бога в чистоте предстать!
— Так-с; а
то мы завсегда готовы… У нас, ваше благородие, завсегда и ворота, и горницы все без запору… такое уж Иван Демьяныч, дай
бог им много лет здравствовать, заведение завел… А
то, коли с обыском, так милости просим хошь в эту горницу (она указывала на кладовую), хошь куда вздумается… Так милости просим в наши покои.
— Дай
бог ей здоровья, сама меня еще при жизни назначила, а другие матери тоже попротивиться этому не захотели: так я и оставалась до самого конца,
то есть до разоренья… только плохое, сударь, было мое настоятельство…
Все они нижайше вам, нашему благодетелю, кланяются и все, благодаря
бога, благополучны, только престарелая мать Палинария неделю
тому назад преставилась, так многие старушки сильно об ней растужились.
— В скитах чего уж со мной не делали! вот эта самая Мавра Кузьмовна надо мною тешилась: и в холодний-то чулан запирала, и голодом морила, и на цепь саживала. Думаю я так, что оне с Манефой Ивановной извести меня захотели, чтоб я, значит, померла, и им после
того родительский капитал весь получить. Только, видно,
бог не попустил до этого; хошь и больно я от ихних побоев захворала, однако разрешилась благополучно младенцем…
Пошел я на другой день к начальнику, изложил ему все дело; ну, он хошь и Живоглот прозывается (Живоглот и есть), а моему делу не препятствовал. «С
богом, говорит, крапивное семя размножать — это, значит, отечеству украшение делать». Устроил даже подписку на бедность, и накидали нам в
ту пору двугривенными рублей около двадцати. «Да ты, говорит, смотри, на свадьбу весь суд позови».
То есть дело это и
бог знает когда началось, потому что оно, коли так рассудить, и не дело совсем, а просто надзор полицейский.