Неточные совпадения
Снова осталась княжна один на один с своею томительною скукой, с беспредметными
тревогами, с непереносимым желанием высказаться, поделиться с кем-нибудь жаждой любви и счастья, которая, как червь, источила ее бедное
сердце. Снова воздух насытился звуками и испареньями, от которых делается жутко
сердцу и жарко голове.
Я люблю эту бедную природу, может быть, потому, что, какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых
тревог моего
сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого.
Ибо можно ли называть желаниями те мелкие вожделения, исключительно направленные к материяльной стороне жизни, к доставлению крошечных удобств, которые имеют то неоцененное достоинство, что устраняют всякий повод для
тревог души и
сердца?
То была первая, свежая любовь моя, то были первые сладкие
тревоги моего
сердца! Эти глубокие серые глаза, эта кудрявая головка долго смущали мои юношеские сны. Все думалось."Как хорошо бы погладить ее, какое бы счастье прильнуть к этим глазкам, да так и остаться там жить!"
Оттепель — пробуждение в самом человеке всех сладких
тревог его
сердца, всех лучших его побуждений; оттепель же — возбуждение всех животных его инстинктов.
Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену в свой проект и ею закончить роман, набросав на свои отношения с Верой таинственный полупокров: он уезжает непонятый, не оцененный ею, с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили на это простое и несложное дело люди, а она останется с жалом — не любви, а предчувствия ее в будущем, и с сожалением об утрате, с туманными
тревогами сердца, со слезами, и потом вечной, тихой тоской до замужества — с советником палаты!
Неточные совпадения
Какая бы горесть ни лежала на
сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит
тревогу ума.
— Вольно ж принимать все близко к
сердцу! — сказал Платон. — Ты выискиваешь себе беспокойства и сам сочиняешь себе
тревоги.
Чей взор, волнуя вдохновенье, // Умильной лаской наградил // Твое задумчивое пенье? // Кого твой стих боготворил?» // И, други, никого, ей-богу! // Любви безумную
тревогу // Я безотрадно испытал. // Блажен, кто с нею сочетал // Горячку рифм: он тем удвоил // Поэзии священный бред, // Петрарке шествуя вослед, // А муки
сердца успокоил, // Поймал и славу между тем; // Но я, любя, был глуп и нем.
И главное, все это делалось покойно: не было у него ни опухоли у
сердца, ни разу он не волновался
тревогой о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что сказать ей, как отвечать на ее вопрос, как она взглянет, — ничего, ничего.
Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры, давать плавное течение жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять
тревога, жизнь била ключом, слышался новый вопрос беспокойного ума, встревоженного
сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.