Неточные совпадения
С
тех пор, однако ж, как двукратно княгиня Чебылкина съездила с дочерью в столицу, восторги немного поохладились: оказывается, «qu'on n'y est jamais chez soi», [что там никогда не чувствуешь себя дома (франц.)] что «мы отвыкли от этого шума», что «le prince Курылкин, jeune homme tout-à-fait charmant, — mais que ça reste entre nous — m'a fait tellement la cour, [Князь Курылкин, совершенно очаровательный молодой человек — но пусть это останется между нами — так ухаживал за
мной (франц.).] что просто совестно! — но все-таки какое же сравнение наш милый, наш добрый, наш тихий Крутогорск!»
Мне мил этот общий говор толпы, он ласкает мой слух пуще лучшей итальянской арии, несмотря на
то что в нем нередко звучат самые странные, самые фальшивые ноты.
Да,
я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край!
Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук,
то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей служить общему делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно,
тем более что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
«…Нет, нынче не
то, что было в прежнее время; в прежнее время народ как-то проще, любовнее был. Служил
я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен был, а не хуже людей жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо, ну, и место давали так, чтоб прокормиться было чем… А отчего? оттого, что простота во всем была, начальственное снисхождение было — вот что!
А
я вам доложу, что все это напрасно-с; чиновник все
тот же, только тоньше, продувнее стал…
Брали мы, правда, что брали — кто богу не грешен, царю не виноват? да ведь и
то сказать, лучше, что ли, денег-то не брать, да и дела не делать? как возьмешь, оно и работать как-то сподручнее, поощрительнее. А нынче, посмотрю
я, всё разговором занимаются, и всё больше насчет этого бескорыстия, а дела не видно, и мужичок — не слыхать, чтоб поправлялся, а кряхтит да охает пуще прежнего.
И все это ласковым словом, не
то чтоб по зубам да за волосы: „
Я, дескать, взяток не беру, так вы у
меня знай, каков
я есть окружной!“ — нет, этак лаской да жаленьем, чтоб насквозь его, сударь, прошибло!
Да только засвистал свою любимую „При дороженьке стояла“, а как был чувствителен и не мог эту песню без слез слышать,
то и прослезился немного. После
я узнал, что он и впрямь велел сотским тело-то на время в овраг куда-то спрятать.
— Что
мне, брат, в твоей жизни, ты говори дело. Выручать так выручать, а не
то выпутывайся сам как знаешь.
— Да
я, ваше благородие, оттуда, из села из
того…
— А
я, ваше благородие, с малолетствия по своей охоте суету мирскую оставил и странником нарекаюсь; отец у
меня царь небесный, мать — сыра земля; скитался
я в лесах дремучих со зверьми дикиими, в пустынях жил со львы лютыими; слеп был и прозрел, нем — и возглаголал. А более ничего вашему благородию объяснить не могу, по
той причине, что сам об себе сведений никаких не имею.
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает в себе один палец истинного администратора. Городничие и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны; что же касается до
меня,
то до
тех пор, покуда
я не сделался литератором,
я ни о чем не думал с таким наслаждением, как о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
— Стою
я это, и вижу вдруг, что будто передо
мною каторга, и ведут будто
меня, сударь, сечь, и кнут будто
тот самый, которым
я стегал этих лошадей — чтоб им пусто было!
На этом самом месте и разбудил
меня Алексеев, а
то бы, может, и бог знает что со
мной было!
— То-то же! смотри, чтоб у
меня теперь лошади… ни-ни… никуда… понимаешь! даже на пожар не сметь… слышишь? везде брать обывательских, даже для барышень!..
— Да ты попробуй прежде, есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а
то намеднись, в Окове, стряпчий у
меня целых два стакана без сахару выпил… после уж Кшецынский
мне это рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный!
Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у
меня главное, чтоб был человек благонравен и предан… Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не
то ведь язык обожжешь!
— То-то, любезный! ты пойми, ты вникни в мои усилия… как
я, могу сказать, денно и нощно…
—
То есть, кроме этой головы… Эта, братец, голова,
я тебе скажу… голова эта весь сегодняшний день
мне испортила…
я, братец, Тит;
я, братец, люблю, чтоб у
меня тово…
— Ты думаешь,
мне это приятно! — продолжал между
тем его высокородие, — начальству, братец, тогда только весело, когда все довольны, когда все смотрит на тебя с доверчивостью, можно сказать, с упованием…
Ябедником и кляузником за
то единственно, что
я принял на себя защиту невинности!
— Господи! Иван Перфильич! и ты-то! голубчик! ну, ты умница! Прохладись же ты хоть раз, как следует образованному человеку! Ну, жарко тебе — выпей воды, иль выдь, что ли, на улицу… а
то водки!
Я ведь не стою за нее, Иван Перфильич!
Мне что водка! Христос с ней!
Я вам всем завтра утром по два стаканчика поднесу… ей-богу! да хоть теперь-то ты воздержись… а! ну, была не была! Эй, музыканты!
— Но вот что в особенности
меня поразило, — продолжает его высокородие, — это
то, что эту голову нигде не могут найти! даже Маремьянкин! Vous savez, c'est un coquin pour ces choses-là! [Вы знаете, он ведь мастак в этих делах! (франц.)]
Кроме
того, есть еще тайная причина, объясняющая наше нерасположение к проезжему народу, но эту причину
я могу сообщить вам только под величайшим секретом: имеются за нами кой-какие провинности, и потому мы до смерти не любим ревизоров и всякого рода любопытных людей, которые любят совать свой нос в наше маленькое хозяйство.
Но страсти, должно полагать, не унимались, потому что когда дело доходило до «
я пла-а-чу,
я стрра-а-жду!»,
то в голосе его происходила какая-то удивительнейшая штука: словно и ветер воет, и в
то же время сапоги скрипят до истомы.
Этой штуки
мне никогда впоследствии не приходилось испытывать; но помню, что в
то время она навела на
меня уныние.
Однако ж
я должен сознаться, что этот возглас пролил успокоительный бальзам на мое крутогорское сердце;
я тотчас же смекнул, что это нашего поля ягода. Если и вам, милейший мой читатель, придется быть в таких же обстоятельствах,
то знайте, что пьет человек водку, — значит, не ревизор, а хороший человек. По
той причине, что ревизор, как человек злущий, в самом себе порох и водку содержит.
— Да-с; это так, это точно, что блудный сын — черт побери! Жизнь моя, так сказать, рраман и рраман не простой, а этак Рафаила Михайлыча Зотова [11], с танцами и превращениями и великолепным фейерверком — на
том стоим-с! А с кем
я имею удовольствие беседовать?
— Дда-с; это на всю жизнь! — сказал он торжественно и с расстановкой, почти налезая на
меня, — это, что называется, на всю жизнь!
то есть, тут и буар, и манже, и сортир!.. дда-с; не красна изба углами, а впрочем, и пирогов тут не много найдется… хитро-с!
Была вдова Поползновейкина, да и
та спятила: «Ишь, говорит, какие у тебя ручищи-то! так, пожалуй, усахаришь, что в могилу ляжешь!» Уж
я каких ей резонов не представлял: «Это, говорю, сударыня, крепость супружескую обозначает!» — так куда тебе!
А
мне в
ту пору смерть приходилась неминучая — всё просвистал!
И кроме
того, знаете, это у
меня уж идея такая — разбогатеть.
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки
я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит и теперь… Впрочем, и
то сказать,
я с малолетства такой уж прожектер был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не могу! Это вот как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе — ну, как засядет оно туда, никакими силами оттуда и не вытащишь: на стену лезть готов!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что
тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну,
я, знаете, человек военный, долго не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко и до места.
— Драться
я, доложу вам, не люблю: это дело ненадежное! а вот помять, скомкать этак мордасы — уж это наше почтение, на
том стоим-с. У нас, сударь, в околотке помещица жила, девица и бездетная, так она истинная была на эти вещи затейница. И тоже бить не била, а проштрафится у ней девка, она и пошлет ее по деревням милостыню сбирать; соберет она там куски какие — в застольную: и дворовые сыты, и девка наказана. Вот это, сударь, управление! это
я называю управлением.
Принял он
меня, во-первых, самым,
то есть, безобразнейшим образом: ни сам не садится, ни
мне не предлагает.
«Это, говорю, ваше превосходительство, мой брат, а ваш старинный друг и приятель!» — «А, да, говорит, теперь припоминаю! увлечения молодости!..» Ну, доложу вам,
я не вытерпел! «А вы, говорю, ваше превосходительство, верно и в
ту пору канальей изволили быть!..» Так и ляпнул.
— Так-с, без этого нельзя-с. Вот и
я тоже туда еду; бородушек этих, знаете, всех к рукам приберем! Руки у
меня, как изволите видеть, цепкие, а и в писании сказано: овцы без пастыря — толку не будет. А
я вам истинно доложу, что
тем эти бороды
мне любезны, что с ними можно просто, без церемоний… Позвал он тебя, например, на обед: ну, надоела борода — и вон ступай.
— Ре-ко-мен-да-цшо! А зачем, смею вас спросить,
мне рекомендация? Какая рекомендация? Моя рекомендация вот где! — закричал он, ударя себя по лбу. — Да, здесь она, в житейской моей опытности! Приеду в Крутогорск, явлюсь к начальству, объясню, что
мне нужно… ну-с, и дело в шляпе… А
то еще рекомендация!.. Эй, водки и спать! — прибавил он совершенно неожиданно.
— Ты ее, батька, не замай, а не
то и тебя пришибу, и деревню всю вашу выжгу, коли ей какое ни на есть беспокойствие от вас будет.
Я один деньги украл, один и в ответе за это быть должон, а она тут ни при чем.
— Да
то, что служить
мне у вас больше не приходится: жалованье маленькое, скоро вот первый чин получу. Ну, и место это совсем не по моим способностям.
Изволите помнить, в
ту пору купец работника невзначай зашиб, вы
мне еще записку писали, чтоб с купца-то донять по обещанию…
В
те поры вон убийцу оправили, а
то еще невинного под плети подвели, ну, и
меня тоже, можно сказать, с чистою душой, во все эти дела запутали.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, — отвечал он, слегка приседая, — осмелюсь доложить, что уж
я сызмальства в этом прискорбии находился, формуляр свой, можно сказать, весь измарал-с. Чувства у
меня, ваше превосходительство, совсем не такие-с, не
то чтоб к пьянству или к безобразию, а больше отечеству пользу приносить желаю. Будьте милостивы, сподобьте принять в канцелярию вашего превосходительства. Его превосходительство взглянули благосклонно.
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч, не погубите!
Я,
то есть, единственно по сердоболию; вижу, что дама образованная убивается, а оне… вот и письма-с!.. Думал
я, что оне одним это разговором, а теперь видел сам, своими глазами видел!..
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются. Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая была баба! Мало ей
того, чтоб грех сотворить, — нет, возьмет да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот так, а
я села вот этак, а потом ты взял
меня за руку, а
я, дескать, хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла! да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не
то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
Тут начался длинный ряд подвигов, летопись которых была бы весьма интересна, если б не имела печального сходства с
тою, которую
я имел честь рассказать вам, читатель, в одном из прежних моих очерков.
— Ты
меня послушай! — говорил он таинственным голосом, — это, брат, все зависит от
того, как поведешь дело! Может быть славная штука, может быть и скверная штука; можно быть становым и можно быть ничем… понимаешь?
Мне кажется, что в
то время, когда она, стиснувши как-то зубы, с помощью одних своих тонких губ произносит
мне приглашение пожаловать к ним в один из следующих понедельников,
то смотрит на
меня только как на искусного пловца, который, быть может, отважится вытащить одну из ее утопающих в зрелости дочерей.
Когда
я бываю у них,
то уверен, что она следит за каждым куском, который
я кладу в рот; тщетно стараюсь
я углубиться в свою тарелку, тщетно стараюсь сосредоточить всю свою мысль на лежащем передо
мною куске говядины:
я чувствую и в наклоненном положении, что неблагонамеренный ее взор насквозь пронизывает
меня.
Разговаривая с ней за ужином,
я вижу, как этот взор беспрестанно косит во все стороны, и в
то время, когда, среди самой любезной фразы, голос ее внезапно обрывается и принимает тоны надорванной струны,
я заранее уж знаю, что кто-нибудь из приглашенных взял два куска жаркого вместо одного, или что лакеи на один из столов, где должно стоять кагорское, ценою не свыше сорока копеек, поставил шато-лафит в рубль серебром.