Неточные совпадения
Собрания наши малолюдны; мы
не пикируемся, потому что пикироваться на манер пращуров
не имеем уже повода, а каким образом пикироваться на
новый манер — еще
не придумали.
Понятно, что мы разочарованы и нигде
не можем найти себе места. Мы
не выработали ни
новых интересов, ни
новых способов жуировать жизнью, ни того, ни другого. Старые интересы улетучились, а старые способы жуировать жизнью остались во всей неприкосновенности. Очевидно, что, при таком положении вещей,
не помогут нам никакие кривляния, хотя бы они производились даже с талантливостью m-lle Schneider.
Отрешившись от него внешним образом, мы
не выработали себе ни бодрости, составляющей первый признак освобожденного от пут человека, ни
новых взглядов на жизнь, ни более притязательных требований к ней, ни
нового права, а просто-напросто успокоились на одном формальном признании факта упразднения.
Теперь мы решились издавать
новую газету под юмористическим названием «Шалопай, ежедневное консервативно-либеральное прибежище для молодцов,
не знающих, куда приклонить голову».
Стало быть, ежели нам, отставным корнетам, ротмистрам и подьячим, показалось на минуту, что почва ускользает из-под наших ног, то это именно только показалось, а на самом деле ничего
нового не произошло, кроме кавардака, умопомрачения, труса и т. д.
Потребность в выработке
новых форм жизни всегда и везде являлась как следствие
не одного теоретического признания неудовлетворительности старых форм, но и реального недовольства ими.
Наконец, еще третье предположение: быть может, в нас проснулось сознание абсолютной несправедливости старых порядков, и вследствие того потребность
новых форм жизни явилась уже делом, необходимым для удовлетворения человеческой совести вообще? — но в таком случае, почему же это сознание
не напоминает о себе и теперь с тою же предполагаемою страстною настойчивостью, с какою оно напоминало о себе в первые минуты своего возникновения? почему оно улетучилось в глазах наших, и притом улетучилось,
не подвергаясь никаким серьезным испытаниям?
Это
не женерозность, а просто желание куда-нибудь приткнуться от скуки и однообразия жизни и в то же время развлечь себя
новым фасоном одежды.
Мы сказали себе: пусть будет
новый фасон, а что касается до результатов и применений, то мысль о них никогда с особенною ясностью
не представлялась нам.
Мы до такой степени
не думали ни о каких результатах и применениях, что даже
не задались при этом никакою преднамеренно-злостною мыслью, вроде, например, того, что
новые фасоны должны только отводить глаза от прикрываемого ими старого содержания.
Не было органической, кровной надобности в
новых фасонах, следовательно,
не было мысли и о том, что они могут чему-нибудь угрожать.
Самое негодование наше было ретроспективное, и явилось уже post factum, то есть тогда, когда
новая пригонка начала производить эффекты,
не вполне согласные с общим тоном жизни и с нашими интимными пожеланиями.
Нет, мы только сию минуту узнали (да и то
не можем разобрать, врут это или правду говорят), что наша затея, кроме
нового фасона, заключает в себе и еще нечто, а до сих пор мы думали, что это положительным образом только фасон.
Рассуждая таким образом, отставные корнеты даже выходят из себя при мысли, что кто-нибудь может
не понять их. В их глазах все так просто, так ясно.
Новая форма жизни — фасон; затем следует естественное заключение: та же случайность, которая вызвала
новый фасон, может и прекратить его действие. Вот тут-то именно и является как нельзя кстати на помощь, слово „вычеркнуть“, которое в немногих буквах, его составляющих, резюмирует все их жизненные воззрения.
Что такое реформа? Реформа есть такое действие, которое человеческим страстям сообщает
новый полет. А коль скоро страсти получили полет, то они летят — это ясно.
Не успев оставить гавань одной реформы, они уже видят открывающуюся вдали гавань другой реформы и стремятся к ней. Вот здесь-то именно, то есть на этом-то пути стремления от одной реформы к другой, и следует, по мысли кн. Мещерского, употреблять тот знак препинания, о котором идет речь. Возможно ли это?
Но я уже видел, что колебания Гаврилы
не могут быть продолжительны. Действительно, Прокоп набавил всего полтину в месяц — и торг был заключен. Тут же Прокоп вынул из кармана триста рублей, затем вытащил из чемодана две рубашки, все носовые платки,
новый сюртук (я только что сделал его у Тедески) и вручил добычу Гаврюшке.
Очевидно было, что устранение моих денег из первоначального их помещения
не прошло ему даром и что в его жизнь проникло
новое начало, дотоле совершенно ей чуждое. Это начало — всегдашнее, никогда
не оставляющее, человека, совершившего рискованное предприятие по присвоению чужой собственности, опасение, что вот-вот сейчас все кончится, соединенное с чувством унизительнейшей зависимости вот от этого самого Гаврюшки, который в эту минуту в такой нахальной позе стоял перед ним.
— Да ты, с маймистами-то пьянствуя, видно,
не слыхал, что на свете делается! Сами себя, любезный друг, обкладываем! Сами в петлю лезем! Солдатчину на детей своих накликаем!
Новые налоги выдумываем! Нет, ты мне скажи — глупость-то какая!
— Вот разве что, — наконец произнес он, — может,
новых местов по этому случаю много откроется. Вот это — так! против этого —
не спорю!
Итак,
не станем напрашиваться на ненужные возражения и останемся при основной и несомненно верной мысли: да, мы призваны создать
новую науку и сказать дряхлеющему миру
новое, обновляющее слово!
Тем
не менее я решился исполнить свой долг до конца, и потому, желая сделать
новую попытку к общению, подошел с этою целью к Нескладину.
Встает Фарр и опять делает скандал. Он утверждает, что заметил на континенте особенный вид проступков, заключающийся в вскрытии чужих писем."
Не далее как неделю тому назад, будучи в Париже, — присовокупляет он, — я получил письмо от жены, видимо подпечатанное". Поэтому он требует прибавки еще
новой графы.
Я в смущении исполнил его просьбу, но так как мы стояли на самой средине поля, и притом начало уже смеркаться, то полицейские представлялись рассеянными по окраинам в виде блудящих огоньков. Тем
не менее я поспешил успокоить моего
нового друга и заверить его, что я и Прокоп сделаем все зависящее…
Пятый день — осмотр домика Петра Великого; заседание и обед в Малоярославском трактире (menu: суточные щи и к ним няня, свиные котлеты, жаркое — теленок, поенный одними сливками, вместо пирожного — калужское тесто). После обеда каждый удаляется восвояси ии ложится спать. Я нарочно настоял, чтоб в ordre du jour [порядок дня.] было включено спанье, потому что опасался
новых признаний со стороны Левассера. Шут его разберет, врет он или
не врет! А вдруг спьяна ляпнет, что из Тьерова дома табакерку унес!
Опять в руки перо — и к вечеру статья готова. Рано утром на другой день она была уже у Менандра с
новым запросом:"
Не написать ли еще статью:"Может ли быть совмещен в одном лице промысел огородничества с промыслом разведения козлов?"Кажется, теперь самое время!"К полудню — ответ:"Сделай милость! присылай скорее!"
Я упивался моей
новой деятельностью, и до того всецело предался ей, что даже забыл и о своем заключении, и о том, что вот уж десятый день, а никто меня никуда
не требует и никакой резолюции по моему делу
не объявляет.
Оказалось, что все это
не больше как подпольная интрига, в которой деятельными лицами являлись агенты Прокопа и жертвою которой должен был пасть молодой Хлестаков! Что и Гаврюшка, и Иуда Стрельников —
не только
не лжесвидетели, но просто благонамереннейшие люди, изъявившие согласие, за известную плату, надуть моих
новых пархатых родственников!
Возьмем так называемых"
новых людей". Я, разумеется, знаю достоверно как знает, впрочем, это и вся публика, — что существуют люди, которые называют себя"
новыми людьми", но
не менее достоверно знаю и то, что это
не манекены с наклеенными этикетами, а живые люди, которые, в этом качестве, имеют свои недостатки и свои достоинства, свои пороки и свои добродетели. Как должен был бы я поступать, если б повел речь об этих людях?
Эти темные стороны настолько уже изучены и распубликованы, что мне ничего
не стоило бы, с помощью одних готовых материалов, возбуждать в читателе, по поводу"
новых людей", то смех, то ненависть, то спасительный страх.
Известно, что"
новый человек"принадлежит к тому виду млекопитающих, у которого по штату никаких добродетелей
не полагается.
Таким образом,"
новый человек", с его протестом против настоящего, с его идеалами будущего, самою силою обстоятельств устраняется из области художественного воспроизведения, или, говоря скромнее, из области беллетристики. Указывать на его пороки — легко, но жутко; указывать же на его добродетели
не только неудобно, но если хорошенько взвесить все условия современного русского быта, то и материально невозможно.
Точно такие же трудности представляются (только, разумеется, в обратном смысле) и относительно другой категории людей — людей, почему-либо выдающихся из тьмы тем легионов, составляющих противоположный лагерь, людей, мнящих себя руководителями, но, в сущности, стоящих в обществе столь же изолированно, как и"
новые люди", и столь же мало, как и они, сообщающих общий тон жизни (в действительности,
не они подчиняют себе толпу, а она подчиняет их себе, они же извлекают из этого подчинения лишь некоторые личные выгоды, в награду за верную службу бессознательности).
Ведь в художественном смысле это будет уж
не картина, а светлое пятно, точно так же как будет
не картина, а темное пятно в том случае, когда я приступлю к воспроизведению типов"
новых людей", придерживаясь лишь безапелляционных суждений, которые сложились об них в обществе!
Изъян третий: постоянно находясь под игом воспоминаний о периоде самоотверженности, они чувствуют себя до того задавленными и оскорбленными при виде чего-либо
нового,
не по их инициативе измышленного, что нет, кажется, во всем их нравственном существе живого места, которое
не ныло бы от уязвленного самолюбия.
Изъян четвертый: чувствуя себя уязвленными, они уже
не могут спокойно смотреть на проходящие перед их глазами
новые явления и нередко руководствуются в отношении к последним
не совсем хорошим чувством мести.
Уничтожение крепостного права, сделавшись совершившимся фактом, открыло перед нами
новые перспективы, и была одна минута, когда едва ли нашелся бы хоть один член русской интеллигенции, который
не сознавал бы для себя ясными (или, по крайней мере,
не притворился бы ясно сознающим) все логические последствия этого факта.
Надобно было, стало быть, приискав для него
новую и
не очень дорогую Эвридику, поместить их обоих в безопасном месте, а затем, смотря по обстоятельствам, прикидывать кой-какие безделушки, чтоб
не разогорчить старика вконец.
И зажил бы себе наш Петр Иваныч на славу, в полном удовольствии от
новой Эвридики и позабыв о старой, и жил бы таким образом до той минуты, когда, одряхлев и обессилев, сам пришел бы к заключению, что ему
не об Эвридиках думать надлежит, а о спасении души.
И Петр Иваныч был прав. Теперь Дракин везде: и на улице, и в театрах, и в ресторанах, и в столице, и в провинции, и в деревне — и
не только
не ежится, но везде распоряжается как у себя дома. Чуть кто зашумаркает — он сейчас: в солдаты! в Сибирь! Словом сказать, поступает совсем-совсем так, как будто ничего
нового не произошло, а напротив того, еще расширилась арена для его похождений.
Как бы то ни было, но финансовый вопрос есть в настоящую минуту самый жгучий вопрос для нашей интеллигенции. Умея только распоряжаться и
не умея"делать", мы оказываемся совершенно бессильными относительно созидания
новых ценностей, и какие предприятия мы ни затевали в этом смысле — всегда и везде, за очень малыми исключениями, оказывался, по выражению Дракина,"кавардак". Но этого мало: мы
не умеем обращаться даже с теми ценностями, которые дошли до наших рук независимо от наших усилий…
На место его народился тип
новый, деятельный. Но
не с
новыми идеалами, а с старыми же, в которые, взамен"нраву моему
не препятствуй", пущена легкая струя бездельничества и хищности. Это люди, насквозь проникнутые убеждением, что бессовестность и тупоумие призваны обновить мир. Они представляют собой четвертый итог, о котором я и поведу теперь речь.
Старое содержание упразднилось,
новое не выработывается, и
не выработывается, быть может, потому, что интеллигенция, по-видимому, еще
не вполне уверена в полном упразднении старого содержания.
Итак, скучает старый ветхий человек, скучает и
новый ветхий человек. Что делает другой — "
новый человек", — пока неизвестно, да
не он и дает тон жизни.