Неточные совпадения
Проклятый купчишка Абдулин — видит, что у городничего старая шпага,
не прислал
новой.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть
нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Потом свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу в ней тьма тём,
А ни в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли?
не страшно ли?
О время, время
новое!
Ты тоже в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы
не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски
новыеДают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
— По-нашему ли, Климушка?
А Глеб-то?.. —
Потолковано
Немало: в рот положено,
Что
не они ответчики
За Глеба окаянного,
Всему виною: крепь!
— Змея родит змеенышей.
А крепь — грехи помещика,
Грех Якова несчастного,
Грех Глеба родила!
Нет крепи — нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи — нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему,
Нет крепи — Глеба
новогоНе будет на Руси!
Хозяйка
не ответила.
Крестьяне, ради случаю,
По
новой чарке выпили
И хором песню грянули
Про шелковую плеточку.
Про мужнину родню.
Три желтенькие ложечки
Купил — так
не приходятся
Заученные натвердо
Присловья к
новой музыке,
Народа
не смешат!
Не знай про волю
новую,
Умри, как жил, помещиком,
Под песни наши рабские,
Под музыку холопскую —
Да только поскорей!
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый
новоеПодкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти
не избыть!
Поля совсем затоплены,
Навоз возить — дороги нет,
А время уж
не раннее —
Подходит месяц май!»
Нелюбо и на старые,
Больней того на
новыеДеревни им глядеть.
— По времени Шалашников
Удумал штуку
новую,
Приходит к нам приказ:
«Явиться!»
Не явились мы,
Притихли,
не шелохнемся
В болотине своей.
Была засу́ха сильная,
Наехала полиция...
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У каждого в груди
Играло чувство
новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Глотнув вина (в четвертый раз),
Влас продолжал: «Наследники
Ударили и вотчине
Челом: «Нам жаль родителя,
Порядков
новых, нонешних
Ему
не перенесть.
И долго Гриша берегом
Бродил, волнуясь, думая,
Покуда песней
новоюНе утолил натруженной,
Горящей головы.
Кутейкин. Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме задов,
новой строки
не разберет; да и зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Говорили, что
новый градоначальник совсем даже
не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по легкомыслию; что он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом и сосет у сонных обывателей кровь.
Он уж подумывал,
не лучше ли ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой немке с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство дало делу совершенно
новый оборот.
Новый градоначальник заперся в своем кабинете,
не ел,
не пил и все что-то скреб пером.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как о
новом градоначальнике все еще
не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому что
не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи
новому начальнику.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все
не прекращал своих беззаконий и купил Аленке
новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили на бригадиров двор.
Вести о «глуповском нелепом и смеха достойном смятении» достигли наконец и до начальства. Велено было «беспутную оную Клемантинку, сыскав, представить, а которые есть у нее сообщники, то и тех, сыскав, представить же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в реке занапрасно
не утапливали и с раската звериным обычаем
не сбрасывали». Но известия о назначении
нового градоначальника все еще
не получалось.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть,
не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а
новых издавать
не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках
не вижу-с!
Строился
новый город на
новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще
не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
Но почему заказанная у господина Винтергальтера
новая голова до сих пор
не прибывает, о том неизвестен.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии
новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет
не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры
не клевали их… Потому что это были ассигнации.
С тех пор законодательная деятельность в городе Глупове закипела.
Не проходило дня, чтоб
не явилось
нового подметного письма и чтобы глуповцы
не были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский начал даже помышлять о конституции.
— Про себя могу сказать одно: в сражениях
не бывал-с, но в парадах закален даже сверх пропорции.
Новых идей
не понимаю.
Не понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.
Но глуповцам приходилось
не до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться, как бы им «о себе промыслить», но никаких
новых выдумок измыслить
не могли, кроме того, что опять выбрали ходока.
Бригадир роскошествовал, но глуповцы
не только
не устрашались, но, смеясь, говорили промеж себя:"Каку таку
новую игру старый пес затеял?"
Между тем
новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство
не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что
новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Не вопрос о порядке сотворения мира тут важен, а то, что вместе с этим вопросом могло вторгнуться в жизнь какое-то совсем
новое начало, которое, наверное, должно было испортить всю кашу.
Слобода смолкла, но никто
не выходил."Чаяли стрельцы, — говорит летописец, — что
новое сие изобретение (то есть усмирение посредством ломки домов), подобно всем прочим, одно мечтание представляет, но недолго пришлось им в сей сладкой надежде себя утешать".
Руководимые
не столько разумом, сколько движениями благодарного сердца, они утверждали, что при
новом градоначальнике процветет торговля и что под наблюдением квартальных надзирателей возникнут науки и искусства.
Не успели пушкари опамятоваться от этого зрелища, как их ужаснуло
новое; загудели на соборной колокольне колокола, и вдруг самый большой из них грохнулся вниз.
Он сшил себе
новую пару платья и хвастался, что на днях откроет в Глупове такой магазин, что самому Винтергальтеру [
Новый пример прозорливости: Винтергальтера в 1762 году
не было.
— Я
не либерал и либералом никогда
не бывал-с. Действую всегда прямо и потому даже от законов держусь в отдалении. В затруднительных случаях приказываю поискать, но требую одного: чтоб закон был старый.
Новых законов
не люблю-с. Многое в них пропускается, а о прочем и совсем
не упоминается. Так я всегда говорил, так отозвался и теперь, когда отправлялся сюда. От
новых, говорю, законов увольте, прочее же надеюсь исполнить в точности!
К удивлению, бригадир
не только
не обиделся этими словами, но, напротив того, еще ничего
не видя, подарил Аленке вяземский пряник и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать —
не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой
новый мундир, надел его и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка и начала Аленку усовещивать.
В сущности, пожар был
не весьма значителен и мог бы быть остановлен довольно легко, но граждане до того были измучены и потрясены происшествиями вчерашней бессонной ночи, что достаточно было слова:"пожар!", чтоб произвести между ними
новую общую панику.
И действительно, в городе вновь сделалось тихо; глуповцы никаких
новых бунтов
не предпринимали, а сидели на завалинках и ждали. Когда же проезжие спрашивали: как дела? — то отвечали...
Появлялись
новые партии рабочих, которые, как цвет папоротника, где-то таинственно нарастали, чтобы немедленно же исчезнуть в пучине водоворота. Наконец привели и предводителя, который один в целом городе считал себя свободным от работ, и стали толкать его в реку. Однако предводитель пошел
не сразу, но протестовал и сослался на какие-то права.
Однако ж слава этого
нового"бича божия"еще
не померкла и даже достигла Глупова.
И вот
новое ужасное бедствие
не замедлило постигнуть город…
Едва успели глуповцы поправиться, как бригадирово легкомыслие чуть-чуть
не навлекло на них
новой беды.
Бессонная ходьба по прямой линии до того сокрушила его железные нервы, что, когда затих в воздухе последний удар топора, он едва успел крикнуть:"Шабаш!" — как тут же повалился на землю и захрапел,
не сделав даже распоряжения о назначении
новых шпионов.
Хотя же в последнее время, при либеральном управлении Микаладзе, обычай этот, по упущению,
не исполнялся, но они
не роптали на его возобновление, ибо надеялись, что он еще теснее скрепит благожелательные отношения, существовавшие между ними и
новым градоначальником.
На спрашивание же вашего высокоблагородия о том, во-первых, могу ли я, в случае присылки
новой головы, оную утвердить и, во-вторых, будет ли та утвержденная голова исправно действовать? ответствовать сим честь имею: утвердить могу и действовать оная будет, но настоящих мыслей иметь
не может.
— Ах, с Бузулуковым была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь его страсть — балы, и он ни одного придворного бала
не пропускает. Отправился он на большой бал в
новой каске. Ты видел
новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит он… Нет, ты слушай.
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже
не была неудача для него, как он и сам сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя было найти представителя того
нового направления, которому должно последовать дворянство. И потому всё честное, как он сказал, стояло на стороне нынешнего успеха и торжествовало его.
Он приписывал это своему достоинству,
не зная того, что Метров, переговорив со всеми своими близкими, особенно охотно говорил об этом предмете с каждым
новым человеком, да и вообще охотно говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на
новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к нему объявить, что девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто
не слушает.