Неточные совпадения
Ибо, во время процесса самосохранения, всякая забота, всякое напоминовение о покинутом
деле и даже «мышление» вообще — считаются не kurgemaess [сообразными с лечением] и препятствуют солям и щелочам успешно всасываться
в кровь.
Словом сказать, «дамочки» — статья особая, которую вообще ни здесь, ни
в другом каком человеческом
деле в расчет принимать не надлежит.
Перед глазами у вас снует взад и вперед пестрая толпа;
в ушах гудит разноязычный говор, и все это сопровождается таким однообразием форм (вечный праздник со стороны наезжих, и вечная лакейская беготня — со стороны туземцев), что под конец утрачивается даже ясное сознание времен
дня.
Но — странное
дело! — когда люди науки высказались
в том смысле, что я месяца на три обязываюсь позабыть прошлое, настоящее и будущее, для того чтоб всецело посвятить себя нагуливанию животов, то я не только ничего не возразил, но сделал вид, что много доволен.
Странное
дело! покуда мы пробирались к Вержболову (немцы уж называют его Wirballen), никому из нас не приходило
в голову выглядывать
в окна и любопытствовать, какой из них открывается пейзаж.
И
в самом
деле,
в Эйдткунене картина изменилась, как бы волшебством.
Вместо того чтоб уверять всуе, что вопрос о распределении уже разрешен нами на практике, мне кажется, приличнее было бы взглянуть
в глаза Колупаевым и Разуваевым и разоблачить детали того кровопивственного процесса, которому они предаются без всякой опаски, при свете
дня.
Вот
в каком положении находятся
дела.
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём», говорят. Да черта ли мне
в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество леса, на подбор дерево к дереву, отвели! да при реке, да
в семи верстах от пристани! Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные
дела и могут проходить даром!
— А что вы думаете, ведь это идея! съездить разве
в самом
деле… ха-ха! Ведь у нас… Право, отличная штука выйдет! Все была плешь, и вдруг на ней строевой лес вырос… ха-ха! Ведь у нас волшебства-то эти… ха-ха! Благодарю, что надоумили! Съезжу, непременно съезжу… ха-ха!
— Сказывают, что
в Вятской губернии еще полезные лесочки втуне лежат? — говорил мне на
днях один бесшабашный советник, о котором при дележках почему-то не вспомнили.
Рассмотреть
в подробности этих алчущих наживы, вечно хватающих и все-таки живущих со
дня на
день людей; определить резон, на основании которого они находят возможным существовать, а затем,
в этой бесшабашной массе, отыскать, если возможно, и человека, который имеет понятие о «собственных средствах», который помнит свой вчерашний
день и знает наверное, что у него будет и завтрашний
день.
Где власть? где, спрашиваю вас, власть? Намеднись прихожу за справкой
в департамент Расхищений и Раздач 34 — был уж второй час — спрашиваю: начальник отделения такой-то здесь? — Они, говорят,
в три часа приходят. — А столоначальник здесь? — И они, говорят, раньше как через час не придут. — Кто же, спрашиваю, у вас дела-то делает? — Так, поверите ли, даже сторожа смеются!
— Потому что, по мнению моему, только то общество можно назвать благоустроенным, где всякий к своему
делу определен. Так, например: ежели
в расписании сказано, что такой-то должен получать дани, — тот пусть и получает; а ежели про кого сказано, что такой-то обязывается уплачивать дани, — тот пусть уплачивает. А не наоборот.
— Когда я
в первый раз без посторонней помощи прошел по комнате нашего дома, то моя добрая мать, обращаясь к моему почтенному отцу, сказала следующее: „Не правда ли, мой добрый Карл, что наш Фриц с нынешнего
дня достоин носить штаны?“ И с тех пор я расстаюсь с этой одеждой только на ночь.
Тогда, по манию волшебства (не надо забывать, что
дело происходит
в сновидении, где всякие волшебства дозволяются),
в немецкую деревню врывается кудластый русский мальчик,
в длинной рубахе, подол которой замочен, а ворот замазан мякинным хлебом. И между двумя сверстниками начинается драматическое представление под названием...
Мальчик
в штанах. Я говорю так же, как говорят мои добрые родители, а когда они говорят, то мне бывает весело. И когда я говорю, то им тоже бывает весело. Еще на
днях моя почтенная матушка сказала мне: когда я слышу, Фриц, как ты складно говоришь, то у меня сердце радуется!
Было время, когда и
в нашем прекрасном отечестве все жители состояли как бы под следствием и судом, когда воздух был насыщен сквернословием и когда всюду, где бы ни показался обыватель, навстречу ему несся один неумолимый окрик: куда лезешь? не твое
дело!
В эту мрачную эпоху головы немцев были до того заколочены, что они сделались не способными ни на какое
дело.
Мальчик без штанов. Не дошел? Ну, нечего толковать: я и сам, признаться,
в этом не тверд. Знаю, что праздник у нас на селе, потому что и нам, мальчишкам,
в этот
день портки надевают, а от бога или от начальства эти праздники приказаны — не любопытствовал. А ты мне вот еще что скажи: слыхал я, что начальство здешнее вас, мужиков, никогда скверными словами не ругает — неужто это правда?
Надоел или не надоел — это ваше
дело; но заметьте, что всегда так бывает, когда
в взаимных отношениях людей не существует самой строгой определенности.
Допустим, пожалуй, что подобные случаи не невозможны, но ведь
дело не
в том, возможна ли та или другая случайность, а
в том, нужно ли эту случайность обобщать? нужно ли крутить руки к лопаткам всякому проходящему? нужно ли заставлять его беседовать с незнакомцем, хотя бы он назывался становым приставом?
Мало того, что она держит народ
в невежестве и убивает
в нем чувство самой простой справедливости к самому себе (до этого, по-видимому, никому нет
дела), — она чревата последствиями иного, еще более опасного, с точки зрения предупреждения и пресечения, свойства.
Если бы
дело ограничивалось только этим, то бог бы с нею: пускай утешает бойцов; но есть и существенная опасность, которая ей присуща и которая заключается
в том, что «заезжание» может надоесть.
Конечно, «мальчик
в штанах» был отчасти прав, говоря: «вам, русским, все надоело: и сквернословие, и Колупаев, и тумаки, да ведь до этого никому
дела нет?», но сдается мне, что и «мальчик без штанов» не был далек от истины, настойчиво повторяя: надоело, надоело, надоело…
В Берлине можно купить одеяло, но не такое, чтоб им покрывать постель
днем; можно купить резиновый мячик, но лишь для детей небогатых родителей; наконец,
в Берлине можно купить колбасу, но не такую, чтоб потчевать ею людей, которым желаешь добра, а такую, чтоб съесть ее от нужды одному, при запертых дверях, съесть, и когда желудочные боли утихнут, то позабыть.
Нет, право, самое мудрое
дело было бы, если б держали героев взаперти, потому что это развязало бы простым людям руки и
в то же время дало бы возможность стране пользоваться плодами этих рук.
Но,
в сущности, я буду неправ, потому что
дело совсем не
в том, где и на сколько золотников жизнь угрюмее, а
в том, где и на сколько она интереснее.
Пускай немецкие динстманы носят кутузку
в сердце своем, а наши, имея
в оной жительство, пусть говорят: ах, чтоб ей ни
дна ни покрышки!
Подумайте! с шести часов
дня до часу пополудни ничего, кроме беготни и каких-то бесконечных тринкгельдов, которые, подобно древней дыбе, приводят истязуемого субъекта
в «изумление».
Правда, что
в"своем месте"вы каждый
день гуляете по одному и тому же саду, любуетесь одними и теми же полями, и вам это не надоедает.
В сущности, еще очень рано;
день едва достиг того часа, когда дома приканчиваются
дела, и многим по привычке кажется, что сейчас скажут, что суп на столе.
— Людей нет-с! И здание можно бы выстроить, и полы
в нем настлать, и крышу вывести, да за малым
дело стало: людей нет-с! — настаивал Удав.
Хорошо-то оно хорошо, думалось мне, а что, ежели и
в самом
деле вся штука разрешится уставом о кантонистах.
К удивлению, старики не только не обиделись, но на другой же
день, встретив меня на той же площадке, опять возобновили разговор об"увенчании здания". На третий
день — тоже, на четвертый — тоже… Наконец судьба-таки растащила нас: их увлекла домой, меня…
в Швейцарию!!
Времена уже настолько созрели, (полтинники-то ведь тоже не сладость!), что"загадка"с каждым
днем приобретает все большую и большую рельефность, все выпуклее и выпуклее выступает наружу… и, разумеется, вводит людей
в искушение.
Напротив того, негодовать по поводу подобных дол, ежели они по временам прорываются
в жизнь, требовать их разъяснения и преследования — это не только считается"относящимся"
делом, но и для всякого честного человека обязательным.
Я, разумеется, далек от того, чтобы утверждать, что русская жизнь имеет исключительно
дело с берейторами, идиотами и расточителями, но для меня вполне несомненно, что всякое негодующее и настойчивое слово, посланное навстречу расхищению и идиотству, неизбежно и как-то само собой зачисляется
в категорию"неотносящихся"
дел.
Человек ничего другого не видит перед собой, кроме"неотносящихся
дел", а между тем понятие о"неотносящихся
делах"уже настолько выяснилось, что даже
в субъекте наиболее недоумевающем пробуждается сознание всей жестокости и бесчеловечности обязательного стояния с разинутым ртом перед глухой стеной.
Откровенно говоря, я думаю, что слова эти даже не представляют для западного человека интереса новизны. Несомненно, что и он
в свое время прошел сквозь все эти"слова", но только позабылих. И «неотносящиеся
дела» у него были, и «тоска» была, и Тяпкин-Ляпкин,
в качестве козла отпущения, был, и многое другое, чем мы мним его удивить. Все было, но все позабылось, сделалось ненужным…
Пускай он за них и ответит, а вы, не желающие подвергать себя участи Тяпкина-Ляпкина, вы должны позабыть об"неотносящихся
делах"и только,
в виде неизреченной льготы, можете слегка об них тосковать.
Гм… а что, ежели и
в самом
деле прикинуться Подхалимовым?
Сказано — сделано. Не откладывая
дела в дальний ящик, я сейчас же отправился
в гостиницу и предварил графа о своих намерениях следующим письмом...
На другой
день,
в назначенный час, я уже стоял
в швейцарской аристократического отеля Jungfraublick (chambres a partir de 4 fr., dej. 2, din.
Граф. Не вполне так, но
в значительной мере — да. Бывают, конечно, примеры, когда даже экзекуция оказывается недостаточною; но
в большинстве случаев — я твердо
в этом убежден — довольно одного хорошо выполненного окрика, и
дело в шляпе. Вот почему, когда я был при
делах, то всегда повторял господам исправникам: от вас зависит — все,вам дано — все,и потому вы должны будете ответить — за все!
Граф (вновь смешивает прошедшее с настоящим).Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели ближе всмотреться
в наше положение… ah, mais vraiment ce n'est pas du tout si trou-la-la qu'on se plait a le dire! [ах, но по-настоящому это совсем не такие пустяки, как об этом любят говорить!] Сегодня, например, призываю я своего делопроизводителя (вновь внезапно вспоминает, что он уже не при
делах)…тьфу!
Оттого ли, что потухло у бюрократии воображение, или оттого, что развелось слишком много кафешантанов и нет времени думать о
деле; как бы то ни было, но
в бюрократическую практику мало-помалу начинают проникать прискорбные фельдъегерские предания.
Соглашение — святое
дело; оно подстрекает адвоката, поддерживает
в нем бодрость, обязывает быть изобретательным.
А потому уходите-ка лучше вы с глаз долой, бессильные, постылые, неумелые! и очистите место другим, кои это
дело в аккурате поведут!
Тем не менее покуда я жил
в Интерлакене и находился под живым впечатлением газетных восторгов, то я ничего другого не желал, кроме наслаждения быть отданным под суд. Но для того, чтоб это было действительное наслаждение, а не перифраза исконного русского озорства, представлялось бы, по мнению моему, небесполезным обставить это
дело некоторыми иллюзиями, которые прямо засвидетельствовали бы, что отныне воистину никаких препон к размножению быстрых разумом Невтонов полагаемо не будет. А именно...