Неточные совпадения
В Чембаре говорили: а в случае ежели бог дожжичка не
пошлет, так нам, братцы, и помирать не в диковину! а в Эйдткунене говорили: там как
будет угодно насчет дожжичка распорядиться, а мы помирать не согласны!
Нет, даже Колупаев с Разуваевым — и те недовольны. Они, конечно, понимают, что «жить ноне очень способно», но в то же время не могут не тревожиться, что
есть тут что-то «необнакавенное», чудное, что,
идя по этой покатости, можно, того гляди, и голову свернуть. И оба начинают просить «констинтунциев»… Нам чтоб «констинтунциев» дали, а толоконников чтоб к нам под начал определили 26, да чтоб за печатью: и ныне и присно и во веки веков.
Мальчик без штанов. Ну, у нас, брат, не так. У нас бы не только яблоки съели, а и ветки-то бы все обломали! У нас, намеднись, дядя Софрон мимо кружки с керосином
шел — и тот весь
выпил!
— И мыслей нынче нет — это его превосходительство верно заметил: нет нынче мыслей-с! — все больше и больше горячился Удав. — В наше время настоящиемысли бывали, такие мысли, которые и обстановку имели, и излагаемы
быть могли. А нынче — экспромты пошли-с. Ни обстановки, ни изложения — одна середка. Откуда что взялось? держи! лови!
На первый взгляд, все это приметы настолько роковые (должно
быть, шкуры-то еще больше на убыль
пошли!), что западный человек сразу решил: теперь самое время объявить цену рублю — двугривенный.
Что же касается до графа Мамелфина, то он
был замечателен лишь тем, что происходил по прямой линии от боярыни Мамелфы Тимофеевны. Каким образом произошел на свет первый граф Мамелфин — предания молчали; в документах же объяснялось просто:"по сей причине". Этот же девиз значился и в гербе графов Мамелфиных. Но сам по себе граф, о котором
идет речь, ничего самостоятельного не представлял, а
был известен только в качестве приспешника и стремянного при графе ТвэрдоонтС.
Правда, что все эти"понеже"и"поелику", которыми так богаты наши бюрократические предания, такими же чиновниками изобретены и прописаны, как и те, которые ныне ограничиваются фельдъегерским окриком:
пошел! — но не нужно забывать, что первые изобретатели"понеже"
были люди свежие, не замученные, которым в охотку
было изобретать.
А прикрикнут на него, заставят какую ни на
есть выдумку по начальству представить — он присядет на минуту, начертит:"
пошел!" — и готов.
То
есть остался граф ТвэрдоонтС с теорией повсеместного смерча и с ее краткословной формулой:
пошел!
Этот человек дошел наконец до такой прострации, что даже слово «
пошел!» не мог порядком выговорить, а как-то с присвистом, и быстро выкрикивал: «п-шёл!» Именно так должен
был выкрикивать, мчась на перекладной, фельдъегерь, когда встречным вихром парусило на нем полы бараньего полушубка и волны снежной пыли залепляли нетрезвые уста.
Теперь, когда уровень требований значительно понизился, мы говорим: «Нам хоть бы Гизо — и то
слава богу!», но тогда и Луи-Филипп, и Гизо, и Дюшатель, и Тьер — все это
были как бы личные враги (право, даже более опасные, нежели Л. В. Дубельт), успех которых огорчал, неуспех — радовал.
Помню, я приехал в Париж сейчас после тяжелой болезни и все еще больной… и вдруг чудодейственно воспрянул. Ходил с утра до вечера по бульварам и улицам, одолевал довольно крутые подъемы — и не знал усталости. Мало того:
иду однажды по бульвару и встречаю русского доктора Г., о котором мне
было известно, что он в последнем градусе чахотки (и, действительно, месяца три спустя он умер в Ницце). Разумеется, удивляюсь.
Сверх того, по поводу того же Мак-Магона и его свойств, в летучей французской литературе того времени
шел довольно оживленный спор: как следует понимать простоту 36 (опять-таки под псевдонимом «честной шпаги»), то
есть видеть ли в ней гарантию вроде, например, конституции или, напротив, ожидать от нее всяких угроз?
Но, главное, он указал новый исход для французского шовинизма, выяснив, что, кроме военной
славы,
есть еще
слава экономического и финансового превосходства, которым можно хвастаться столь же резонно, как и военными победами, и притом с меньшею опасностью.
За этою же героической литературой
шла и русская беллетристика сороковых годов. И не только беллетристика, но и критика, воспитательное значение которой
было едва ли даже в этом смысле не решительнее.
— Истинно вам говорю: глядишь это, глядишь, какое нынче везде озорство
пошло, так инда тебя ножом по сердцу полыснет! Совсем жить невозможно стало. Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай
буду жить так! — бац! живи вот как! Начнешь жить по-новому — бац! живи опять по-старому! Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить в Петербург!
Что делать!
идешь мимо киоска, видишь: разложены, стало
быть, велено покупать — купишь.
Часов около шести компания вновь соединялась в следующем по порядку ресторане и спрашивала обед. Если и
пили мы всласть, хотя присутствие Старосмысловых несколько стесняло нас. Дня с четыре они
шли наравне с нами, но на пятый Федор Сергеич объявил, что у него болит живот, и спросил вместо обеда полбифштекса на двоих. Очевидно, в его душу начинало закрадываться сомнение насчет прогонов, и надо сказать правду, никого так не огорчало это вынужденное воздержание, как Блохина.
Да,
есть такие бедные, что всю жизнь не только из штатного положения не выходят, но и все остальные усовершенствования: и привислянское обрусение, и уфимские разделы — все это у них на глазах промелькнуло, по усам текло, а в рот не попало. Да их же еще, по преимуществу, для парада, на крестные ходы
посылают!
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил такое глубокое одиночество, такую неслыханную наготу, что чуть
было сейчас же не
послал в русский ресторан за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я уж больше трех недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?
Две жизни
шли рядом: одна, так сказать, pro domo, [для себя] другая — страха ради иудейска, то
есть в форме оправдательного документа перед начальством.
Затем, куда бы мы с вами ни
пошли — в театры, рестораны и проч. — вы предоставляете мне то же удобства, какими
будете сами пользоваться.
Нас ехало в купе всего четыре человека, по одному в каждом углу. Может
быть, это
были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром в Кёльне предстояло опять менять вагоны. Часа с полтора
шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских в последнее время. И затем все окунулось в безмолвие.
Очевидно, тут речь
идет совсем не об единении, а о том, чтоб сделать из народа орудие известных личных расчетов. А сверх того, может
быть, и розничная продажа играет известную роль. Потому что, сообразите в самом деле, для чего этим людям вдруг понадобилось это единение? С чего они так внезапно заговорили о нем?
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может все сделать, все, все, все!
Наскучило
идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома
есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков (рисуется).Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который… Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены
были идти?