По словам Капотта, оказывалось, что
русские вельможи давно уже сомневались в непререкаемости основ, на которых покоилось крепостное право.
И не дальше как через месяц все семейство Тюрбо познало свет истинной веры, и сам Тюрбо, при материальной помощи
русского вельможи, стоял во главе пансиона для благородных девиц, номинальной директрисой которого значилась его жена.
На каждой из вещей, которые Елена увидала у него в номере, начиная с нового большого чемодана до толстого клетчатого пледа, лежавшего на диване, ей кинулся в глаза отпечаток европейского изящества и прочности, и она при этом невольно вспомнила сейчас только оставленный ею богатый дом
русского вельможи, представлявший огромные комнаты, нелепое убранство в них и грязь на всем.
Услышав однажды об оскорбительных словах, сказанных герцогом одному
русскому вельможе, он имел неосторожность произнести: «Побачив бы я, як бы мне то выбрехал бесова батька Бирон».
Неточные совпадения
Но как он вздрогнул, как воспрянул, // Когда пред ним незапно грянул // Упадший гром! когда ему, // Врагу России самому, //
Вельможи русские послали // В Полтаве писанный донос // И вместо праведных угроз, // Как жертве, ласки расточали; // И озабоченный войной, // Гнушаясь мнимой клеветой, // Донос оставя без вниманья, // Сам царь Иуду утешал // И злобу шумом наказанья // Смирить надолго обещал!
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? // Что более поверят польской деве, // Чем
русскому царевичу? — Но знай, // Что ни король, ни папа, ни
вельможи // Не думают о правде слов моих. // Димитрий я иль нет — что им за дело? // Но я предлог раздоров и войны. // Им это лишь и нужно, и тебя, // Мятежница! поверь, молчать заставят. // Прощай.
Так, в «Записках» Державина («
Русская беседа», 1859, т. IV, стр. 333–337) находим изложение дела известного банкира Сутерланда, который «был со всеми
вельможами в великой связи, потому что он им ссужал казенные деньги, которые принимал из государственного казначейства для перевода в чужие край, по случавшимся там министерским надобностям».
Говорить здесь любили о материях важных, и один раз тут при мне шла замечательная речь о министрах и царедворцах, причем все тогдашние
вельможи были подвергаемы очень строгой критике; но вдруг усилием одного из иереев был выдвинут и высокопревознесен Николай Семенович Мордвинов, который «один из всех» не взял денег жидов и настоял на призыве евреев к военной службе, наравне со всеми прочими податными людьми в
русском государстве.