Неточные совпадения
Поэтому всякая дамочка не только с готовностью, но и с наслаждением устремляется к курортам, зная, что тут дело
совсем не в том, в
каком положении находятся легкие или почки, а в том, чтоб иметь законный повод но пяти раз в день одеваться и раздеваться.
Даже лес — и тот
совсем не так безнадежно здесь смотрит,
как привыкли думать мы, отапливающие кизяком и гречневой шелухой наши жилища на берегах Лопани и Ворсклы.
Я очень хорошо понимаю, что среди этих отлично возделанных полей речь идет
совсем не о распределении богатств, а исключительно о накоплении их; что эти поля, луга и выбеленные жилища принадлежат таким же толстосумам-буржуа,
каким в городах принадлежат дома и лавки, и что за каждым из этих толстосумов стоят десятки кнехтов 19, в пользу которых выпадает очень ограниченная часть этого красивого довольства.
А то выдумали: нечего нам у немцев заимствоваться; покуда-де они над «накоплением» корпят, мы, того гляди, и политическую-то экономию
совсем упраздним 22. Так и упразднили… упразднители! Вот уже прослышит об вашем самохвальстве купец Колупаев, да quibus auxiliis и спросит: а знаете ли вы, робята,
как Кузькину сестрицу зовут? И придется вам на этот вопрос по сущей совести ответ держать.
Не вроде тех,
какие у нас, «в прекрасном далеко», через час по ложке прописывают 27, а такое, чтоб сразу
совсем тошно сделалось.
Бывают даже такие личности, которые, покуда одеты в партикулярное платье, перелагают Давидовы псалмы 29, а
как только наденут вицмундир, так тотчас же начинают читать в сердцах посторонних людей, хотя бы последние
совсем их об этом не просили.
— Ваши превосходительства! позвольте вам доложить! Я сам был много в этом отношении виноват и даже готов за вину свою пострадать, хотя, конечно, не до бесчувствия… Долгое время я думал, что любовь к отечеству выше даже любви к начальственным предписаниям; но с тех пор
как прочитал брошюры г. Цитовича 33, то вполне убедился, что это
совсем не любовь к отечеству, а фанатизм, и, разумеется, поспешил исправиться от своих заблуждений.
Мальчик в штанах. Знаете ли, русский мальчик, что я думаю? Остались бы вы у нас
совсем! Господин Гехт охотно бы вас в кнехты принял. Вы подумайте только: вы
как у себя спите? что кушаете? А тут вам сейчас войлок хороший для спанья дадут, а пища — даже в будни горох с свиным салом!
Да и эта самая Альфонсинка, которую он собрался «изуродовать» и которая теперь, развалившись в коляске, летит по Невскому, — и она
совсем не об том думает,
как она будет через час nocer [кутить] у Бореля, а об том, сколько еще нужно времени, чтоб «отработаться» и потом удрать в Париж, где она начнет nocer уж взаправду,
как истинно доброй и бравой кокотке надлежит…
Я не знаю,
как потом справился этот профессор, когда телесные наказания были
совсем устранены из уголовного кодекса, но думаю, что он и тут вышел сух из воды (быть может, ловкий старик внутренно посмеивался, что
как, мол, ни вертись, а тумаки и митирогнозия все-таки остаются в прежней силе).
Тогда
как за границу вы уже, по преданию, являетесь с требованием чего-то грандиозного и совсем-совсем нового (мне, за мои деньги, подавай!) и, вместо того, встречаете путь, усеянный кокотками, которые различаются друг от друга только тем, что одни из них въезжают на горы в колясках, а другие, завидуя и впривскочку, взбираются пешком.
Мы в этом отношении поставлены несомненно выгоднее. Мы рождаемся с загадкой в сердцах и потом всю жизнь лелеем ее на собственных боках. А кроме того, мы отлично знаем, что никаких поступков не будет. Но на этом наши преимущества и кончаются, ибо дальнейшие наши отношения к загадке заключаются
совсем не в разъяснении ее, а только в известных приспособлениях. Или, говоря другими словами, мы стараемся так приспособиться, чтоб жить без шкур, но
как бы с оными.
Граф (вновь смешивает прошедшее с настоящим).Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели ближе всмотреться в наше положение… ah, mais vraiment ce n'est pas du tout si trou-la-la qu'on se plait a le dire! [ах, но по-настоящому это
совсем не такие пустяки,
как об этом любят говорить!] Сегодня, например, призываю я своего делопроизводителя (вновь внезапно вспоминает, что он уже не при делах)…тьфу!
Действительно, литература наша находится
как бы в переходном положении, именно по случаю постепенного упразднения того округленного пустословия, которое многими принималось за винословность, но, в сущности, эта последняя
совсем не изгибла, а только преподносится не в форме эмульсии, а в виде пилюли — глотай!
Совсем уж у нас не такая форма правления,
как внутренние враги пишут! нет! у нас чуть немного…
Я знал, что русская печать вообще скромная и потому о многом умалчивает; но тут мне показалось, что скромность
как будто и не
совсем уместна.
Как малый не промах, я сейчас же рассчитал,
как это будет отлично, если я поговорю с Лабуло по душе. Уж и теперь в нем заблуждений только чуть-чуть осталось, а ежели хорошенько пугнуть его, призвав на помощь sagesse des nations, так и
совсем, пожалуй, на путь истинный удастся обратить. Сначала его, а потом и до Гамбетты доберемся 30 — эка важность! А Мак-Магон и без того готов…
Я возвратился из Версаля в Париж с тем же поездом, который уносил и депутатов. И опять все французы жужжали, что, в сущности, Клемансо прав, но что же делать, если уши выше лба не растут. И всем было весело, до такой степени весело, что многие даже осмелились и начали вслух утверждать, что Мак-Магон
совсем не так прост,
как это может казаться с первого взгляда.
Да что тут! На днях получаю письмо из Пензы — и тут разочарование!"Спешу поделиться с вами радостной весточкой, — сообщает местный публицист, — и мы, пензяки, начали очищать нечистоты не с помощью свиней, а на законном основании. Первый,
как и следовало ожидать, подал пример наш уважаемый"и т. д. Ну, разумеется, порадоваться-то я порадовался, но потом сообразил:
какое же, однако, будет распоряжение насчет"тамбовской хлебной ветчины"? Ведь этак, чего доброго, она с рынка
совсем исчезнуть должна!
Оговариваюсь, впрочем, что в расчеты мои
совсем не входит критическая оценка литературной деятельности Зола. В общем я признаю эту деятельность (кроме, впрочем, его критических этюдов) весьма замечательною и говорю исключительно о"Нана", так
как этот роман дает мерило для определения вкусов и направления современного буржуа.
— Истинно вам говорю: глядишь это, глядишь,
какое нынче везде озорство пошло, так инда тебя ножом по сердцу полыснет!
Совсем жить невозможно стало. Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай буду жить так! — бац! живи вот
как! Начнешь жить по-новому — бац! живи опять по-старому! Уж на что я простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду жить в Петербург!
Несомненно, что в том кафе, при котором он состоит, в качестве всегда готового к услугам посетителей бильярдного партнера (за это он ежедневно получает от буфета одну котлету и две рюмки gorki), его зовут не иначе,
как «general»; но почему-то мне показалось, что, по совести, он
совсем не генерал, а прохвост.
Целых четыре дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это время он без умолку говорил. Часто он повторялся, еще чаще противоречил сам себе, но так
как мне, в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием головы
как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и
совсем не слыхал, довольствуясь тем, что в ушах моих не переставаючи раздавался шум.
— Да вот как-с. Теперь я, например, Монмартрским бульваром
совсем овладел, так верьте или не верьте, а даже сию минуту могу сказать, в
какой будке есть гость и в
какой — нет!
Именно это чувство неизвестности овладело мной, покуда я, неся под мышками и в руках какие-то
совсем ненужные коробки, слонялся в полумраке платформы. Собственно говоря, я не искал, а в глубоком унынии спрашивал себя: где-то он, мой шесток ("иде домув мой?"
как певали братья славяне на Минерашках у Излера), обретается? Не знаю, долго ли бы я таким манером прослонялся, если б в ушах моих не раздался, на чистейшем русском диалекте, призыв...
Он ясно видит,
как горит и пламенеет этот восток, и
совсем не замечает, что на самом деле и восток и запад, и север и юг — все кругом охвачено непроглядной тьмою.