Неточные совпадения
Сказавши это,
еще маленько поучил жезлом
и отослал головотяпов от себя с честию.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы
еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, —
и тот будет володеть вами!
Затем князь
еще раз попробовал послать «вора попроще»
и в этих соображениях выбрал калязинца, который «свинью за бобра купил», но этот оказался
еще пущим вором, нежели новотор
и орловец. Взбунтовал семендяевцев
и заозерцев
и, «убив их, сжег».
Жители ликовали;
еще не видав в глаза вновь назначенного правителя, они уже рассказывали об нем анекдоты
и называли его «красавчиком»
и «умницей».
Между тем новый градоначальник оказался молчалив
и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты)
и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже
и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы
еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками,
и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Возник вопрос: какую надобность мог иметь градоначальник в Байбакове, который, кроме того что пил без просыпа, был
еще и явный прелюбодей?
Не успело
еще пагубное двоевластие пустить зловредные свои корни, как из губернии прибыл рассыльный, который, забрав обоих самозванцев
и посадив их в особые сосуды, наполненные спиртом, немедленно увез для освидетельствования.
Но этот, по-видимому, естественный
и законный акт административной твердости едва не сделался источником
еще горших затруднений, нежели те, которые произведены были непонятным появлением двух одинаковых градоначальников.
Тут утопили
еще двух граждан: Порфишку да другого Ивашку
и, ничего не доспев, разошлись по домам.
Вести о «глуповском нелепом
и смеха достойном смятении» достигли наконец
и до начальства. Велено было «беспутную оную Клемантинку, сыскав, представить, а которые есть у нее сообщники, то
и тех, сыскав, представить же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в реке занапрасно не утапливали
и с раската звериным обычаем не сбрасывали». Но известия о назначении нового градоначальника все
еще не получалось.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы «толстомясой», полететь бы ей вниз головой с раската! Но так как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось,
и атаманы-молодцы, пошумев
еще с малость, разошлись по домам.
Но к полудню слухи сделались
еще тревожнее. События следовали за событиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе объявилась
еще претендентша, Дунька Толстопятая, а в стрелецкой слободе такую же претензию заявила Матренка Ноздря. Обе основывали свои права на том, что
и они не раз бывали у градоначальников «для лакомства». Таким образом, приходилось отражать уже не одну, а разом трех претендентш.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены
и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все
еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи,
и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
К удивлению, бригадир не только не обиделся этими словами, но, напротив того,
еще ничего не видя, подарил Аленке вяземский пряник
и банку помады. Увидев эти дары, Аленка как будто опешила; кричать — не кричала, а только потихоньку всхлипывала. Тогда бригадир приказал принести свой новый мундир, надел его
и во всей красе показался Аленке. В это же время выбежала в дверь старая бригадирова экономка
и начала Аленку усовещивать.
Громада разошлась спокойно, но бригадир крепко задумался. Видит
и сам, что Аленка всему злу заводчица, а расстаться с ней не может. Послал за батюшкой, думая в беседе с ним найти утешение, но тот
еще больше обеспокоил, рассказавши историю об Ахаве
и Иезавели.
Трудно было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась
еще чума,
и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии
и послали во все места по рапорту.
Еще через три дня Евсеич пришел к бригадиру в третий раз
и сказал...
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему
еще нужно было старый хмель из головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой рукою в правую
и начал строчить...
И стрельцы
и пушкари аккуратно каждый год около петровок выходили на место; сначала, как
и путные, искали какого-то оврага, какой-то речки да
еще кривой березы, которая в свое время составляла довольно ясный межевой признак, но лет тридцать тому назад была срублена; потом, ничего не сыскав, заводили речь об"воровстве"
и кончали тем, что помаленьку пускали в ход косы.
Но вот в стороне блеснула
еще светлая точка, потом ее закрыл густой дым,
и через мгновение из клубов его вынырнул огненный язык; потом язык опять исчез, опять вынырнул —
и взял силу.
Новая точка,
еще точка… сперва черная, потом ярко-оранжевая; образуется целая связь светящихся точек
и затем — настоящее море, в котором утопают все отдельные подробности, которое крутится в берегах своею собственною силою, которое издает свой собственный треск, гул
и свист.
Тогда вынули глуповцы
еще по полтиннику,
и бригадир успокоился.
Переглянулись между собою старики, видят, что бригадир как будто
и к слову, а как будто
и не к слову свою речь говорит, помялись на месте
и вынули
еще по полтиннику.
Выступил тут вперед один из граждан
и, желая подслужиться, сказал, что припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колесцах
и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой забаве несказанно, сел на лужок
и начал из пушечки стрелять. Стреляли долго, даже умучились, а до обеда все
еще много времени остается.
В полдень поставили столы
и стали обедать; но бригадир был так неосторожен, что
еще перед закуской пропустил три чарки очищенной. Глаза его вдруг сделались неподвижными
и стали смотреть в одно место. Затем, съевши первую перемену (были щи с солониной), он опять выпил два стакана
и начал говорить, что ему нужно бежать.
После второй перемены (был поросенок в сметане) ему сделалось дурно; однако он превозмог себя
и съел
еще гуся с капустою. После этого ему перекосило рот.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время
еще не наступило
и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным; в наказание же за ослушание прибавил
еще прованское масло.
И в то же время положил в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе в городе останется хоть один недоумевающий.
А глуповцы стояли на коленах
и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время
еще какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут — как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить
и ту
и другую сторону.
Однако ж покуда устав
еще утвержден не был, а следовательно,
и от стеснений уклониться было невозможно. Через месяц Бородавкин вновь созвал обывателей
и вновь закричал. Но едва успел он произнести два первых слога своего приветствия ("об оных, стыда ради, умалчиваю", — оговаривается летописец), как глуповцы опять рассыпались, не успев даже встать на колени. Тогда только Бородавкин решился пустить в ход настоящую цивилизацию.
Из всех этих слов народ понимал только: «известно»
и «наконец нашли».
И когда грамотеи выкрикивали эти слова, то народ снимал шапки, вздыхал
и крестился. Ясно, что в этом не только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого
еще идеала можно требовать!
Следовательно, если начать предотвращать эту неизбежную развязку предварительными разглагольствиями, то не значит ли это
еще больше растравлять ее
и придавать ей более ожесточенный характер?
Спустя
еще один месяц они перестали сосать лапу, а через полгода в Глупове после многих лет безмолвия состоялся первый хоровод, на котором лично присутствовал сам градоначальник
и потчевал женский пол печатными пряниками.
В сей мысли
еще более меня утверждает то, что город Глупов по самой природе своей есть, так сказать, область второзакония, для которой нет даже надобности в законах отяготительных
и многосмысленных.
Хотя же в последнее время, при либеральном управлении Микаладзе, обычай этот, по упущению, не исполнялся, но они не роптали на его возобновление, ибо надеялись, что он
еще теснее скрепит благожелательные отношения, существовавшие между ними
и новым градоначальником.
— Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей в себе
еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним
и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
Однако ж слава этого нового"бича божия"
еще не померкла
и даже достигла Глупова.
Но счастию глуповцев, по-видимому, не предстояло
еще скорого конца. На смену Беневоленскому явился подполковник Прыщ
и привез с собою систему администрации
еще более упрощенную.
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось,
и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я
еще очень могу! Он был румян, имел алые
и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная
и бодрая, жест быстрый.
И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так
и играли на плечах при малейшем его движении.
Общие подозрения
еще более увеличились, когда заметили, что местный предводитель дворянства с некоторого времени находится в каком-то неестественно возбужденном состоянии
и всякий раз, как встретится с градоначальником, начинает кружиться
и выделывать нелепые телодвижения.
Что происходит в тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем
и далее, до самого дна? пребывают ли они спокойными, или
и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? — с полною достоверностью определить это невозможно, так как вообще у нас
еще нет привычки приглядываться к тому, что уходит далеко вглубь.
…Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакого влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом управляли квартальные; но так как либерализм
еще продолжал давать тон жизни, то
и они не бросались на жителей, но учтиво прогуливались по базару
и умильно рассматривали, который кусок пожирнее. Но даже
и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею, потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только требухой.
После этого он будто бы жил
еще долгое время в собственном имении, где
и удалось ему положить начало целой особи короткоголовых (микрокефалов), которые существуют в доднесь.
Победа над Наполеоном
еще более утвердила их в этом мнении,
и едва ли не в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
Вспомнили, что
еще при Владимире Красном Солнышке некоторые вышедшие из употребления боги были сданы в архив, бросились туда
и вытащили двух: Перуна
и Волоса.
«Сатурн, — писал он, — был обременен годами
и имел согбенный вид, но
еще мог некоторое совершить.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова
и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве
и задумался
еще слаще.
Им неизвестна
еще была истина, что человек не одной кашей живет,
и поэтому они думали, что если желудки их полны, то это значит, что
и сами они вполне благополучны.
Но в то время истины эти были
еще неизвестны,
и репутация сердцеведца утвердилась за Грустиловым беспрепятственно.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая,
еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар
и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.