Неточные совпадения
Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то есть такой, который не позволяет
ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами,
как и листы любого памятника погодинского древлехранилища.
Как взглянули головотяпы
на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что
ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что
ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов,
как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять
ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона,
как тут же,
на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Но в том-то именно и заключалась доброкачественность наших предков, что
как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись
ни модными в то время революционными идеями,
ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили себе пособолезновать и попенять
на своего более чем странного градоначальника.
Но
как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого
на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Но здесь я увидел, что напрасно понадеялся
на свое усердие, ибо
как ни старался я выпавшие колки утвердить, но столь мало успел в своем предприятии, что при малейшей неосторожности или простуде колки вновь вываливались, и в последнее время господин градоначальник могли произнести только „П-плю!“.
Мало того, начались убийства, и
на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором, по фалдочкам, хотя и признали лейб-кампанца, но
ни капитан-исправник,
ни прочие члены временного отделения,
как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали
на неспособность русского народа, который даже для подобного случая
ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря
на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было
ни слуху
ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели
ни за
какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
А глуповцы стояли
на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять
на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, —
как бы
на будущее время еще
какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут —
как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице,
как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, —
как бы то
ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали
на колени.
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и при предшественниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Стрельцы довели энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись
на сходки по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого было убеждать, не у кого было
ни о чем спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где дрожит и
как дрожит — разыскать невозможно.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так
как порох был не настоящий, то,
как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Но
как ни казались блестящими приобретенные Бородавкиным результаты, в существе они были далеко не благотворны. Строптивость была истреблена — это правда, но в то же время было истреблено и довольство. Жители понурили головы и
как бы захирели; нехотя они работали
на полях, нехотя возвращались домой, нехотя садились за скудную трапезу и слонялись из угла в угол, словно все опостылело им.
Но, с другой стороны, не меньшего вероятия заслуживает и то соображение, что
как ни привлекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нимало не гарантирует людей от внезапного вторжения теории обращения неучтивого (
как это и доказано впоследствии появлением
на арене истории такой личности,
как майор Угрюм-Бурчеев), и, следовательно, если мы действительно желаем утвердить учтивое обращение
на прочном основании, то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами.
Ни разу не пришло ему
на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой,
как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Поток жизни
как бы прекращает свое естественное течение и образует водоворот, который кружится
на одном месте, брызжет и покрывается мутною накипью, сквозь которую невозможно различить
ни ясных типических черт,
ни даже сколько-нибудь обособившихся явлений.
Но что весьма достойно примечания:
как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, и
как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и
на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".
Ему нет дела
ни до
каких результатов, потому что результаты эти выясняются не
на нем (он слишком окаменел, чтобы
на нем могло что-нибудь отражаться), а
на чем-то ином, с чем у него не существует никакой органической связи.
Жизнь
ни на мгновенье не отвлекается от исполнения бесчисленного множества дурацких обязанностей, из которых каждая рассчитана заранее и над каждым человеком тяготеет
как рок.
И что ж! — все эти мечты рушились
на другое же утро.
Как ни старательно утаптывали глуповцы вновь созданную плотину,
как ни охраняли они ее неприкосновенность в течение целой ночи, измена уже успела проникнуть в ряды их.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда
ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это"громадное", это"всепокоряющее" — не что иное,
как идиотство, не нашедшее себе границ.
Как ни запуганы были умы, но потребность освободить душу от обязанности вникать в таинственный смысл выражения"курицын сын"была настолько сильна, что изменила и самый взгляд
на значение Угрюм-Бурчеева.
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).
Как я — нет,
как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе;
ни один купец,
ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины. Что делать? и
на Онуфрия несешь.
И нарочно посмотрите
на детей:
ни одно из них не похоже
на Добчинского, но все, даже девочка маленькая,
как вылитый судья.
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я
на вас одних полагалась,
как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот
ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот
как со мною поступили!
— // Думал он сам,
на Аришу-то глядя: // «Только бы ноги Господь воротил!» //
Как ни просил за племянника дядя, // Барин соперника в рекруты сбыл.
