Неточные совпадения
Но
вот наконец нужный человек появился в дверях, — сказал мимоходом два-три слова, —
и всё забыто.
О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое
и всё на один
и тот же мотив. Может быть, это такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову — поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели.
Вот она...
как
весь театр Михайловский словно облютеет. «Bis! bis!» — зальются хором люди
всех ведомств
и всех оружий.
Вот если бы эти рукоплескания слышал Баттенберг, он, наверное, сказал бы себе: теперь я знаю, как надо приобретать народную любовь!
— Да завтрашнего дня.
Все думается: что-то завтра будет! Не то боязнь, не то раздраженье чувствуешь… смутное что-то. Стараюсь вникнуть, но до сих пор еще не разобрался. Точно находишься в обществе, в котором собравшиеся
все разбрелись по углам
и шушукаются, а ты сидишь один у стола
и пересматриваешь лежащие на нем
и давно надоевшие альбомы…
Вот это какое ощущение!
—
И завтра,
и сегодня,
и сейчас, сию минуту, — разве это не
все равно? Голова заполонена; кругом — пустота, неизвестность или нелепая
и разноречивая болтовня: опускаются руки,
и сам незаметно погружаешься в омут шепотов или нелепой болтовни…
Вот это-то
и омерзительно.
Они получили паспорта
и «ушли» —
вот все, что известно; а удастся ли им, вне родного гнезда, разрешить поставленный покойным Решетниковым вопрос: «Где лучше?» — на это
все прошлое достаточно ясно отвечает: нет, не удастся.
В такой обстановке человек поневоле делается жесток. Куда скрыться от домашнего гвалта? на улицу? — но там тоже гвалт: сход собрался — судят, рядят, секут. Со
всех сторон, купно с мироедами, обступило сельское
и волостное начальство, всякий спрашивает,
и перед всяким ответ надо держать… А
вот и кабак! Слышите, как Ванюха Бесчастный на гармонике заливается?
Вот настоящие, удручающие мелочи жизни. Сравните их с приключениями Наполеонов, Орлеанов, Баттенбергов
и проч. Сопоставьте с европейскими концертами —
и ответьте сами: какие из них, по
всей справедливости, должны сделаться достоянием истории
и какие будут отметены ею. Что до меня, то я даже ни на минуту не сомневаюсь в ее выборе.
И вот у него на
все лето солонины хватит.
Присмотреть невесту, уговориться насчет приданого, установить норму расходов для пирований
и на плату за венчание —
вот все, что требуется.
— Ну, черт с вами!
Вот сын у меня растет; может быть, он хозяйничать захочет. Дам ему тогда денег на обзаведение,
и пускай он хлопочет. Только
вот лес пуще
всего береги, старик! Ежели еще раз порубку замечу — спуску не дам!
Теперешнее его убеждение таково: надо как можно больше производить молока. Большое количество молока предполагает большое стадо коров. Кроме молока, стадо даст ему удобрение; удобрение повлечет за собой большое количество зерна
и достаточно сена для продовольствия рогатого скота
и лошадей. Молочное хозяйство должно окупить
все текущие расходы по полевой операции; зерно должно представлять собой чистый доход.
Вот цель, к которой должны быть направлены
все усилия.
— Берите у меня пустота! — советует он мужичкам, — я с вас ни денег, ни сена не возьму — на что мне!
Вот лужок мой
всем миром уберете — я
и за то благодарен буду! Вы это шутя на гулянках сделаете, а мне — подспорье!
— Ах, как я тебе завидую,
и тебе,
и всем вам, благородным
и преданным… но только немножко нетерпеливым!.. С каким бы удовольствием я сопровождал тебя,
и вот… Долг приковал меня здесь,
и до шести часов я нахожусь в плену… Ты думаешь, мне дешево достается мое возвышенье?
—
И я тоже не желаю, а потому
и стою, покамест, во всеоружии. Следовательно, возвращайтесь каждый к своим обязанностям, исполняйте ваш долг
и будьте терпеливы. Tout est a refaire —
вот девиз нашего времени
и всех людей порядка; но задача так обширна
и обставлена такими трудностями, что нельзя думать о выполнении ее, покуда не наступит момент. Момент — это сила, это conditio sine qua non. [необходимое условие (лат.)] Правду ли я говорю?
— Да, на казенной-то службе еще потерпят, — вторил ей Семен Александрыч, — а
вот частные занятия… Признаюсь,
и у меня мурашки по коже при этой мысли ползают! Однако что же ты, наконец!
все слава богу, а тебе с чего-то вздумалось!
— Вас мне совестно;
всё вы около меня, а у вас
и без того дела по горло, — продолжает он, —
вот отец к себе зовет… Я
и сам вижу, что нужно ехать, да как быть? Ежели ждать — опять последние деньги уйдут. Поскорее бы… как-нибудь… Главное, от железной дороги полтораста верст на телеге придется трястись. Не выдержишь.
— Что вы
всё про смерть да про смерть! — негодовала она, — ежели
всё так будете, я
и сидеть с вами не стану. Слушайте-ка, что я вам скажу. Я сама два раза умирала; один раз уж совсем было… Да сказала себе: не хочу я умирать —
и вот, как видите. Так
и вы себе скажите: не хочу умереть!
Распускать о нем невероятные слухи; утверждать, что он не только писатель, но
и «деятель», — разумеется, в известном смысле; предумышленно преувеличивать его влияние на массу читателей; намекать на его участие во
всех смутах; ходатайствовать"в особенное одолжение"об его обуздании
и даже о принятии против него мер —
вот задача, которую неутомимо преследует читатель-ненавистник.
— Э, батюшка!
и мы проживем,
и дети наши проживут — для
всех будет довольно
и того, что есть! На насиженном-то месте живется
и теплее
и уютнее — чего еще искать! Старик Крылов был прав: помните, как голубь полетел странствовать, а воротился с перешибленным крылом? Так-то
вот.
— Читали? читали фельетон в"Помоях"? — радуется он, перебегая от одного знакомца к другому, — ведь этот"Прохожий наблюдатель" — это ведь
вот кто. Ведь он жил три года учителем в семействе С — ских, о котором пишется в фельетоне; кормили его, поили, ласкали —
и посмотрите, как он их теперь щелкает! Дочь-невесту, которая два месяца с офицером гражданским браком жила
и потом опять домой воротилась, —
и ту изобразил! так живьем
всю процедуру
и описал!
— А что бы ты думал! жандарм! ведь они охранители нашего спокойствия.
И этим можно воспользоваться. Ангелочек почивает, а добрый жандарм бодрствует
и охраняет ее спокойствие… Ах, спокойствие!.. Это главное в нашей жизни! Если душа у нас спокойна, то
и мы сами спокойны. Ежели мы ничего дурного не сделали, то
и жандармы за нас спокойны.
Вот теперь завелись эти… как их… ну,
все равно… Оттого мы
и неспокойны… спим, а во сне все-таки тревожимся!
Она
все чего-то ждала,
все думала:
вот пройдет месяц, другой,
и она войдет в настоящую колею, устроится в новом гнезде так, как мечтала о том, покидая Москву, будет ходить в деревню, наберет учениц
и проч.
— Да, прикажите! как вы прикажете, когда вам говорят:"теперь недосужно", или:"
вот ужо, как уберемся!"
и в заключение:"ах, я
и забыла!"? Ведь
и «недосужно»,
и «ужо»,
и «забыла» —
все это в порядке вещей,
все возможно.
—
Вот наш доктор говорит, — сказала она грустно, — что
все мы около крох ходим. Нет, не
все. У меня даже крох нет; я
и крохе была бы рада.
— Не надо! — крикнула она
и вдруг спохватилась, Вспомнилась ей Людмила Михайловна; вспомнилось
и то, что еще в Петербурге ей говорили, что
всего пуще надо бояться ссор с влиятельными лицами; что
вот такая-то поссорилась с старостой,
и была вытеснена; такая-то не угодила члену земской управы,
и тоже теперь без места.
"
Вот Клеопатра Карловна добрая, — рассуждала она, —
и при ней
все девицы ведут себя отлично; а Катерина Петровна строгая — ей
все стараются назло сделать. С месяц назад новое платье ей испортили, — так
и не догадалась, кто сделал".
— А помнишь, Маня, — обращается он через стол к жене, — как мы с тобой в Москве в Сундучный ряд бегали? Купим, бывало, сайку да по ломтю ветчины (
вот какие тогда ломти резали! — показывает он рукой) —
и сыты на
весь день!
— А что, господа! — обращается он к гостям, — ведь это лучшенькое из
всего, что мы испытали в жизни,
и я всегда с благодарностью вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я знаю, что я ничего не знаю", —
вот все, что я могу сказать о себе.
Все мне прискучило,
все мной испытано —
и на дне
всего оказалось — ничто! Nichts! А в то золотое время земля под ногами горела, кровь кипела в жилах… Придешь в Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
—
Вот она этих воспоминаний не любит, — кобенится Непомнящий, — а я ничего дороже их не знаю. Поверьте, что когда-нибудь я устрою себе праздник по своему вкусу. Брошу
все, уеду в Москву
и спрячусь куда-нибудь на Плющиху… непременно на Плющиху!
— Приказывать — не мое дело. Я могу принять меры —
и больше ничего.
Всему злу корень — учитель Воскресенский, насчет которого я уже распорядился… Ах, Николай Николаич! Неужели вы думаете, что мне самому не жаль этой заблуждающейся молодой девицы? Поверьте мне, иногда сидишь
вот в этом самом кресле
и думаешь: за что только гибнут наши молодые силы?
То-то
вот оно
и есть.
И не довернешься — бьют,
и перевернешься — бьют. Делай как хочешь. Близок локоть — да не укусишь. В то время, когда он из редакционных комиссий воротился, его сгоряча
всеми шарами бы выбрали, а он, вместо того, за «эрами» погнался. Черта с два… Эрррра!
—
Все наше, — возвещал он, —
и Болгария — наша,
и Молдавия — наша. Сербия — сама по себе, а Боснию
и Герцеговину австрияку отдали. Только насчет Восточной Румелии согласиться не могут, да
вот англичанин к острову Криту подбирается.
— Говорить-то по-пустому
все можно. Сколько раз я себе говорил: надо, брат Гришка, с колокольни спрыгнуть, чтобы звания, значит, от тебя не осталось. Так
вот не прыгается, да
и все тут!
Мы, вашескородие, когда не хмельны, так соберемся иногда — старики мои, я да
вот хозяин наш —
и всё об правде говорим.
— Помилуйте! где я эстолько денег возьму? Постоял-постоял этот самый чиновник:"Так не берете?" — говорит. — Денег у меня
и в заводе столько нет. — "Ну, так я приступлю…"Взял, что на глаза попалось: кирпич истыканный, ниток клубок, иголок пачку, положил
все в ящик под верстаком, продел через стол веревку, допечатал
и уехал."Вы, говорит, до завтра подумайте, а ежели
и завтра свидетельство не возьмете, то я протокол составлю,
и тогда уж вдвойне заплатите!"
Вот, сударь, коммерция у меня какова!
— Да, но согласитесь сами, что
и государство с своей стороны… У государства есть потребности: войско, громадная орава чиновников — нужно
все это оплатить!
Вот оно
и изыскивает предметы…
И предметы сии называются предметами обложения. Пора бы вам, кажется, знать.
—
И то пора. Только,
вот, как ни живешь, а
все завтрашнего предмета не угадаешь. Сегодня десять предметов — думаешь: будет! — ан завтра — одиннадцатый!
И всё по затылку да по затылку — хлобысь! А мы бы, вашескородие,
и без предметов хорошохонько прожили бы.
— Да с какою еще радостью! Только
и спросила:"Ситцевые платья будете дарить?"С превеликим, говорит, моим удовольствием!"Ну, хорошо, а то папаша меня
все в затрапезе водит — перед товарками стыдно!" — Ах, да
и горевое же, сударь, ихнее житье! Отец — старик, работать не может, да
и зашибается; матери нет. Одна она
и заработает что-нибудь. Да
вот мы за квартиру три рубля в месяц отдадим — как тут разживешься! с хлеба на квас — только
и всего.
И вот теперь, скованный недугом, он видит перед собой призраки прошлого.
Все, что наполняло его жизнь, представляется ему сновидением. Что такое свобода — без участия в благах жизни? Что такое развитие — без ясно намеченной конечной цели? Что такое Справедливость, лишенная огня самоотверженности
и любви?