Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем
все более и более обнажался; потом пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой минуты, которая напоила ее сердце радостью…
Но что всего замечательнее, даже в одном и том же лагере дружеские связи очень редко завязывались прочно: до такой степени, с выходом на волю, жизненные пути разветвлялись, спутывались и
всё более и более уклонялись в даль, в самое короткое время.
Неточные совпадения
Рассказывая изложенное выше, я не раз задавался вопросом: как смотрели народные массы на опутывавшие их со
всех сторон бедствия? —
и должен сознаться, что пришел к убеждению, что
и в их глазах это были не
более как „мелочи“, как искони установившийся обиход. В этом отношении они были вполне солидарны со
всеми кабальными людьми, выросшими
и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они привыкли.
Даже почувствовав под ногами
более твердую почву, он остается верен воспоминаниям об исконной муштровке
и, судя по
всем видимостям, вовсе не намерен забыть о них.
Равнодушный
и чуждый сознательности, он во
все эпохи остается одинаково верен своему призванию — служить готовым оружием в
более сильных руках.
Практика, установившаяся на Западе
и не отказывающаяся ни от эмпиреев, ни от низменностей, положила конец колебаниям Перебоева. Он сказал себе:"Ежели так поступают на Западе, где адвокатура имеет за собой исторический опыт, ежели там общее не мешает частному, то тем
более подобный образ действий может быть применен к нам. У западных адвокатов золотой век недалеко впереди виднеется, а они
и его не боятся; а у нас
и этой узды, слава богу, нет. С богом! — только
и всего".
За
всем тем он всегда имеет вид нуждающегося человека, живет в нумерах, одевается
более, нежели скромно,
и ест исключительно на чужой счет.
И за
всем тем это новое удобное гноище представляется нам еще
более нестерпимым, нежели представлялось прародителям их старое гноище.
Метеор промелькнул
и исчез. Только очень немногие продолжают видеть в Имяреке человека,
более нежели когда-либо нуждающегося в сочувствии. Но
и у этих немногих — дела. Дела загромоздили
весь досуг; не осталось ни одной свободной минуты. Он один, Имярек, совсем свободен; для него одного предоставлен бесконечный досуг, формулируемый словами: забвенье, скука, тоска.
К счастию, Имярек, по самой природе своей, по
всему складу своей жизненной деятельности, не мог не остаться верным той музе, которая, однажды озарив его существование, уже не оставляла его. У него
и других слов не было, кроме тех, которые охарактеризовали его деятельность, так что если бы он даже хотел сказать нечто иное, то запутался бы в своих усилиях. Одного бы не досказал, в другом перешел бы за черту
и, в конце концов, еще
более усилил бы раздражение.
— Ясность не в форме, а в любви, — сказала она,
всё более и более раздражаясь не словами, а тоном холодного спокойствия, с которым он говорил. — Для чего ты желаешь этого?
— Филипп говорит, что и на фонаре нет, а вы скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек отвечать за ваше баловство, — продолжал,
все более и более воодушевляясь, раздосадованный лакей.
Дуня увидела наконец, что трудно лгать и выдумывать, и пришла к окончательному заключению, что лучше уж совершенно молчать об известных пунктах; но
все более и более становилось ясно до очевидности, что бедная мать подозревает что-то ужасное.
У него
все более и более разгорался этот вопрос, охватывал его, как пламя, сковывал намерения: это был один главный вопрос уже не любви, а жизни. Ни для чего другого не было теперь места у него в душе.
Неточные совпадения
Он с холодною кровью усматривает
все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что
всего более — он для пользы
и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу.
На небе было
всего одно облачко, но ветер крепчал
и еще
более усиливал общие предчувствия.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду
всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как
и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так
и остолбенели.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар
и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник
и прелюбодей. В довершение
всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что
и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут
и кокотки,
и кокодессы,
и даже тетерева —
и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны
и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что
всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз
и весь Глупов.