Неточные совпадения
— Всенепременно-с, — подтверждает председатель земской управы, — и я за одним человеком примечаю… Я уж и
говорил ему: мы, брат,
тебя без шуму, своими средствами… И представьте себе, какой нахал: «Попробуйте» —
говорит!
—
Ты думаешь, мало такая квартира стоит? — не раз
говорил он жене, — да кухня отдельная, да флигель… Ежели все-то сосчитать…
— Вот что я
тебе скажу, —
говорит она однажды, — хозяйство у нас так поставлено, что и без личного надзора может идти.
— Мне на что деньги, —
говорит он, — на свечку богу да на лампадное маслице у меня и своих хватит! А
ты вот что, друг: с
тебя за потраву следует рубль, так
ты мне, вместо того, полдесятинки вспаши да сдвой, — ну, и заборони, разумеется, — а уж посею я сам. Так мы с
тобой по-хорошему и разойдемся.
—
Ты говоришь: мучитель, а я
говорю: правило такое есть.
— За новый он не пойдет — это
ты вздор мелешь! — серьезно
говорит Петр Матвеич, — и бросил
ты его оттого, что он уже совсем изрешетился. А коли хочешь за него полштоф — бери!
— Это же самое мне вчера графиня Крымцева
говорила, И всех вас, добрых и преданных, приходится успокоивать! Разумеется, я так и сделал. — Графиня! — сказал я ей, — поверьте, что, когда наступит момент, мы будем готовы! И что же,
ты думаешь, она мне на это ответила:"А у меня между тем хлеб в поле не убран!"Я так и развел руками!
— И я давно собираюсь к
тебе. У
тебя,
говорят, умные вечера завелись… надо, надо послушать, что умные люди
говорят. Ведь и я с своей стороны… Вместе бы… unitibus… [объединимся (лат.)] как это?
— Я в нем уверен, —
говорил старик Люберцев, — в нем наша, люберцевская кровь. Батюшка у меня умер на службе, я — на службе умру, и он пойдет по нашим следам. Старайся, мой друг, воздерживаться от теорий, а паче всего от поэзии… ну ее! Держись фактов — это в нашем деле главное. А пуще всего пекись об здоровье. Береги себя, друг мой, не искушайся! Ведь
ты здоров?
—
Ты обо мне не суди по-теперешнему; я тоже повеселиться мастер был. Однажды даже настоящим образом был пьян. Зазвал меня к себе начальник, да в шутку, должно быть, — выпьемте да выпьемте! — и накатил! Да так накатил, что воротился я домой — зги божьей не вижу! Сестра Аннушкина в ту пору у нас гостила, так я Аннушку от нее отличить не могу: пойдем, —
говорю! Месяца два после этого Анюта меня все пьяницей звала. Насилу оправдался.
— И я
говорю, что мерзавец, да ведь когда зависишь… Что, если он банкиру на меня наговорит? — ведь, пожалуй, и там… Тут двадцать пять рублей улыбнутся, а там и целых пятьдесят. Останусь я у
тебя на шее, да, кроме того, и делать нечего будет… С утра до вечера все буду думать… Думать да думать, одна да одна… ах, не дай бог!
— Покуда — ничего. В департаменте даже
говорят, что меня столоначальником сделают. Полторы тысячи — ведь это куш. Правда, что тогда от частной службы отказаться придется, потому что и на дому казенной работы по вечерам довольно будет, но что-нибудь легонькое все-таки и посторонним трудом можно будет заработать, рубликов хоть на триста. Квартиру наймем;
ты только вечером на уроки станешь ходить, а по утрам дома будешь сидеть; хозяйство свое заведем — живут же другие!
— Ежели не по нутру
тебе полицейская служба — можно в земство махнуть! —
говорил отец, — попрошу Ивана Петровича да Семена Николаевича — кому другому, а мне не откажут.
Ненавистник-одиночка, не скрываясь,
говорит: я твой враг, и
ты ничего, кроме ежовых рукавиц, от меня не жди!
—
Ты темный человек, —
говорили простецу в дореформенное время, — ступай, бог
тебя простит!
Маленькие институтки будут ее обожать, большие перед выходом
говорить ей «
ты» и возьмут с нее слово не забывать их и по выходе из института.
— А знаешь ли, душка, —
говорила она, — что
ты произвела на князя очень большое впечатление?
— Ах, Лидочка, я упрошу maman
тебя на лето к нам в деревню взять! —
говорила одна.
—
Ты, Лидочка, к нам по воскресеньям обедать приходи! —
говорила другая.
— Мой муж больной, — повторяет дама, — а меня ни за что не хотел к вам пускать. Вот я ему и
говорю:"Сам
ты не можешь ехать, меня не пускаешь — кто же, душенька, по нашему делу будет хлопотать?"
Консультация задлилась довольно поздно. Предстояло судиться двум ворам: первый вор украл сто тысяч, а второй переукрал их у него. К несчастию, первый вор погорячился и пожаловался на второго. Тогда первого вора спросили:"А сам
ты где сто тысяч взял?"Он смешался и просил позволения подумать. Возник вопрос: которому из двух взять грех на себя? — вот об этом и должна была рассудить консультация. Очевидность
говорила против первого вора.
— Ну, уж это
ты, братец, солгал! —
говорили ему.
Даже иностранные кабинеты встревожились деятельностью Бодрецова; спрашивают:"Да откуда
ты, братец, все знаешь?"–"Угадайте!" —
говорит. А ларчик просто открывался: вел Афанасий Аркадьич дружбу с камердинером князя Откровенного: из этого-то источника все и узнавал.
Даже купец Поваляев, имевший в городе каменные хоромы, — и тот подводил его к зеркалу,
говоря:"Ну, посмотри
ты на себя! как
тебя не бить!"
— "Тебя-то,
говорит, не бить! да
тебя, как клопа, раздавить нужно!"
Ты говорит, Гришка, и не человек совсем; при
тебе и стыдиться нельзя…"
— Говорить-то по-пустому все можно. Сколько раз я себе
говорил: надо, брат Гришка, с колокольни спрыгнуть, чтобы звания, значит, от
тебя не осталось. Так вот не прыгается, да и все тут!
— Стало быть, и с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"
Ты,
говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет,
говорю, я отроду не воровал."Ах! так
ты еще запираться!"И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он — вор,
говорит, и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
Намеднись господин Поваляев мял-мял мне нос, а я ему и
говорю:"Вот вы мне нос мнете, а я от вас гривенника никогда не видал — где же, мол, правда, Василий Васильевич?"А он в ответ:"Так, вот оно
ты об чем, бубновый валет, разговаривать стал!
— Чего мне худого ждать! Я уж так худ, так худ, что теперь со мной что хочешь делай, я и не почувствую. В самую, значит, центру попал. Однажды мне городничий
говорит:"В Сибирь,
говорит,
тебя, подлеца, надо!"А что,
говорю, и ссылайте, коли ваша власть; мне же лучше: новые страны увижу. Пропонтирую пешком отселе до Иркутска — и чего-чего не увижу. Сколько раз в бегах набегаюсь! Изловят — вздуют:"влепить ему!" — все равно как здесь.
— Беспременно это купец Бархатников на меня чиновника натравил. Недаром он намеднись смеялся:"Вот
ты работаешь, Гришка, а правов себе не выправил". Я, признаться, тогда не понял: это вам, брюхачам,
говорю, права нужны, а мы и без правов проживем! А теперь вот оно что оказалось! Беспременно это его дело! Так, стало быть, завтра в протокол меня запишут, а потом прямой дорогой в кабак!
— Кабы
ты что дурное сделал — тогда точно… перед людьми нехорошо! —
говорила она резонно. — Поучи ее как следует — небось по струнке станет ходить!
— Чего не
говорить! Вас, шельмов, из города выслать надо. Только народ мутите. Деньги-то она
тебе, что ли, отдает?
Пожалуй, кутузка-то еще за «претерпение» ему сочтется:"Истязают
тебя, касатик, замучить хотят!" — будут в один голос
говорить купчихи.
— О чем
ты говоришь — не понимаю! — ответил он, — какие отчеты, какое «дело»? какая подготовка? Я жил — вот и все!
— То есть доволен, хочешь
ты сказать? Выражений, вроде: «счастье»,"несчастье", я не совсем могу взять в толк. Думается, что это что-то пришедшее извне, взятое с бою. А довольство естественным образом залегает внутри. Его, собственно
говоря, не чувствуешь, оно само собой разливается по существу и делает жизнь удобною и приятною.
— Нет, лучше о
тебе будем
говорить, — сказал я, истощив свой запас.
— Pardon! Выражение: «мелочи» — сорвалось у меня с языка. В сущности, я отнюдь не считаю своего «дела» мелочью. Напротив. Очень жалею, что
ты затеял весь этот разговор, и даже не хочу верить, чтобы он мог серьезно
тебя интересовать. Будем каждый делать свое дело, как умеем, — вот и все, что нужно. А теперь
поговорим о другом…
Неточные совпадения
Хлестаков. Стой,
говори прежде одна. Что
тебе нужно?
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я
тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у меня, любезный, поешь селедки!»