Неточные совпадения
А он
что?
Как вышел из «заведения» коллежским секретарем (лет двенадцать за границей потом прожил, все хозяйству учился), так и теперь коллежский секретарь. Даже земские собрания
ни разу
не посетил,
в мировые
не баллотировался. Связи все растерял, с бывшими товарищами переписки прекратил, с деревенскими соседями
не познакомился. Только и
побывал, однажды
в три года, у"интеллигентного работника", полюбопытствовал,
как у него хозяйство идет.
Он сам
как будто опустел. Садился на мокрую скамейку, и думал, и думал.
Как ни резонно решили они с теткой Афимьей,
что в их звании завсегда так
бывает, но срам до того был осязателен,
что давил ему горло. Временами он доходил почти до бешенства, но
не на самый срам, а на то,
что мысль о нем неотступно преследует его.
И что всего страннее, что может только на одной Руси случиться, он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался
как ни в чем не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего.
Он предоставил жене получать за него жалованье в палате и содержать себя и двоих детей, как она знает, а сам из палаты прямо шел куда-нибудь обедать и оставался там до ночи или на ночь, и на другой день,
как ни в чем не бывало, шел в палату и скрипел пером, трезвый, до трех часов. И так проживал свою жизнь по людям.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть,
не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит
в бочке,
что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его
бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины.
Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей,
не виноват
ни душою,
ни телом.
Не извольте гневаться! Извольте поступать так,
как вашей милости угодно! У меня, право,
в голове теперь… я и сам
не знаю,
что делается. Такой дурак теперь сделался,
каким еще никогда
не бывал.
Любившая раз тебя
не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин,
не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но
в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное;
в твоем голосе,
что бы ты
ни говорил, есть власть непобедимая; никто
не умеет так постоянно хотеть быть любимым;
ни в ком зло
не бывает так привлекательно; ничей взор
не обещает столько блаженства; никто
не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто
не может быть так истинно несчастлив,
как ты, потому
что никто столько
не старается уверить себя
в противном.
Словом, все было хорошо,
как не выдумать
ни природе,
ни искусству, но
как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему,
что создалось
в хладе размеренной чистоты и опрятности.
А уж куды
бывает метко все то,
что вышло из глубины Руси, где нет
ни немецких,
ни чухонских,
ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум,
что не лезет за словом
в карман,
не высиживает его,
как наседка цыплят, а влепливает сразу,
как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом,
какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы!