Неточные совпадения
Знаю, что я виноват; если не виноват в действительности, то виноват тем, что сунулся
на глаза начальнику не вовремя; потому что ведь и он тоже человек и по временам имеет надобность в уединении.
Один из распорядителей выступал
на средину, провозглашал тост: «За здоровье его превосходительства!» — и все дружно подхватывали: «Прощайте, ваше превосходительство!», «Ура, ваше превосходительство!» Его превосходительство, в свою очередь, обходил кругом стола и говорил: «Нижайше вам кланяюсь, господа!», «Усерднейше вас благодарю, почтенные мои сослуживцы!» И, смотря по степени воодушевления, или плакал, или просто только утирал
глаза.
На ваших
глазах совершился ужаснейший переворот, которому когда-либо был свидетелем изумленный мир.
Из сочинений философического содержания мне известны следующие: «О солнечных и лунных затмениях и о преимуществе первых над последними»; «Что, ежели бы я жил
на необитаемом острове и имел собеседником лишь правителя канцелярии?» и, наконец, третье: «О неприметном для
глаз течении времени».
«Обыватель всегда в чем-нибудь виноват, и потому всегда надлежит
на порочную его волю воздействовать», — продолжает старик, и вдруг, прекращая чтение и отирая навернувшиеся
на глазах слезы (с некоторого времени, и именно с выхода в отставку, он приобрел так называемый «слезный дар»), прибавляет...
Что происходило
на этой второй и последней конференции двух административных светил — осталось тайною. Как ни прикладывали мы с Павлом Трофимычем
глаза и уши к замочной скважине, но могли разобрать только одно: что старик увещевал «нового» быть твердым и не взирать. Сверх того, нам показалось, что «молодой человек» стал
на колена у изголовья старца и старец его благословил.
На этом моменте нас поймала Анна Ивановна и крепко-таки пожурила за нашу нескромность.
— Главное, ma chère, [Моя дорогая (фр.).] несите свой крест с достоинством! — говорила приятельница ее, Ольга Семеновна Проходимцева, которая когда-то через нее пристроила своего мужа куда-то советником, — не забывайте, что
на вас обращены
глаза целого края!
Надежда Петровна вздыхала и мысленно сравнивала себя с Изабеллой Испанскою. Что ей теперь «
глаза целого края»! что в них, когда они устремлялись
на нее лишь для измерения глубины ее горести! Утративши своего помпадура, она утратила все… даже способность быть патриоткою!..
— И чем чаще-с, тем лучше-с! — присовокуплял действительный статский советник Балбесов, поглядывая
на помпадуршу маслеными
глазами, — горе ваше, Надежда Петровна, большое-с; но, смею думать, не без надежды
на уврачевание-с.
Но она все молчала и, казалось, в
глазах смотрящего
на нее помпадура почерпала все большую и большую душевную твердость.
Наступила эпоха обедов и балов. Надежда Петровна все крепилась и не спускала
глаз с портрета старого помпадура. В городе стали рассказывать друг другу по секрету, что она надела
на себя вериги.
Но у Надежды Петровны стучало в ушах. Она уставилась
глазами в портрет, и ей показалось, что старый помпадур сверкал
на нее оттуда
глазами.
Балы следовали за балами, обеды за обедами, и
на каждом из них она неизбежно встречала нового помпадура, который так и пожирал ее
глазами.
Так, например, однажды,
на каком-то званом обеде, он, в ее
глазах, похитил со стола грушу, положил в карман и после обеда, подавая ее Надежде Петровне, каким-то отчаянным голосом сказал...
Усталая, полуразбитая возвращалась она домой, опускалась
на кушетку и закрывала
глаза.
Как бы то ни было, но Надежда Петровна стала удостоверяться, что уважение к ней с каждым днем умаляется. То вдруг,
на каком-нибудь благотворительном концерте, угонят ее карету за тридевять земель; то кучера совсем напрасно в части высекут; то Бламанжею скажут в
глаза язвительнейшую колкость. Никогда ничего подобного прежде не бывало, и все эти маленькие неприятности тем сильнее язвили ее сердце, что старый помпадур избаловал ее в этом отношении до последней степени.
Она была в неописанном волнении; голос ее дрожал;
на глазах блистали слезы. Эта женщина, всегда столь скромная, мягкая и даже слабая, вдруг дошла до такого исступления, что помпадур начал опасаться, чтоб с ней не сделалась
на улице истерика.
Он не кончил и, по привычке, сам разинул рот, услышавши свое собственное изречение. «Маркизы» тоже выпучили
на него
глаза, как бы спрашивая, что он вознамерился над ними учинить.
Говорили, что, во время процветания крепостного права, у него был целый гарем, но какой-то гарем особенный, так что соседи шутя называли его Дон Жуаном наоборот; говорили, что он
на своем веку не менее двадцати человек засек или иным образом лишил жизни; говорили, что он по ночам ходил к своим крестьянам с обыском и что ни один мужик не мог укрыть ничего ценного от зоркого его
глаза.
Козелков взглянул
на Гремикина и увидел, что тот уже смотрит
на него во всю ширину своих воспаленных
глаз.
Платон Иваныч, которому пуще всего хотелось посидеть
на своем месте еще трехлетие, очень основательно рассудил, что чем больше господа дворяне проводят время, тем лучше для него, потому что
на этой почве он всегда будет им приятен, тогда как
на почве более серьезной, пожалуй, найдутся и другие выскочки, которые могут пустить в
глаза пыль.
При этом Козелков такими жадными
глазами смотрел
на баронессу, что ей делалось в одно и то же время и жутко, и сладко.
Эти две великие общественные силы неразрывны (Митенька соединил при этом пальцы обеих рук и сделал вид, что не может их растащить), и если мы взглянем
на дело
глазами проницательными, то поймем, что в тесном их единении лежит залог нашего славного будущего.
Дмитрий Павлыч остановился, чтобы перевести дух и в то же время дать возможность почтенным представителям сказать свое слово. Но последние стояли, выпучивши
на него
глаза, и тяжко вздыхали. Городской голова понимал, однако ж, что надобно что-нибудь сказать, и даже несколько раз раскрывал рот, но как-то ничего у него, кроме «мы, вашество, все силы-меры», не выходило. Таким образом, Митенька вынужден был один нести
на себе все тяжести предпринятого им словесного подвига.
(Представители еще более пялят
глаза на Митеньку; некоторые, однако ж, кланяются; городской голова шепчет: «Мы, вашество, все силы-меры».)
«Из сего изъемлются»… Эти слова он видел сам, собственными
глазами, и чем больше вдумывался в них, тем больше они его поражали. Первая степень изумления формулировалась так: отчего же я этого не знал? Во второй степени формула уже усложнялась и представлялась в таком виде: отчего же, несмотря
на несомненность изъятий, я всегда действовал так, как бы их не существовало, и никакого ущерба от того для себя не получал?
Ну, вот тогда хоть бы этого самого Прохорова
на время и убрать можно, чтоб ревизору в
глаза не кинулся.
Он начинал полемизировать с утра. Когда он приходил в правление, первое лицо, с которым он встречался в передней, был неизменный мещанин Прохоров, подобранный в бесчувственном виде
на улице и посаженный в часть. В прежнее время свидание это имело, в
глазах помпадура, характер обычая и заканчивалось словом: «влепить!» Теперь —
на первый план выступила полемика, то есть терзание, отражающееся не столько
на Прохорове, сколько
на самом помпадуре.
В таких безрезультатных решениях проходит все утро. Наконец присутственные часы истекают: бумаги и журналы подписаны и сданы; дело Прохорова разрешается само собою, то есть измором. Но даже в этот вожделенный момент, когда вся природа свидетельствует о наступлении адмиральского часа, чело его не разглаживается. В бывалое время он зашел бы перед обедом
на пожарный двор; осмотрел бы рукава, ящики, насосы; при своих
глазах велел бы всё зачинить и заклепать. Теперь он думает: «Пускай все это сделает закон».
Затем, хотя в продолжение дальнейших перемен он и успевал придать своему лицу спокойное выражение, но с первым же тостом эта напускная твердость исчезала,
глаза вновь наполнялись слезами, а голос, отвечавший
на напутственные пожелания, звучал бесконечной тоскою, почти напоминавшею предсмертную агонию.
«Бедный!» — читал он
на всех лицах, во всех
глазах, и это тем более усугубляло его страдания, что никто глубже его самого не сознавал всю наготу будущего, в которое судьба, с обычною бессознательности жестокостью, погружала его.
С костылями или без костылей, в капоре или в драдедамовом платке, в старом беличьем салопе или в ватном поношенном пальто, она всегда тут, сидит
на площадке, твердою рукою держит ридикюль, терпеливо выжидает выслуженную и выстраданную зелененькую кредитку и слезящимися
глазами следит за проходящими франтами, уносящими уймы денег в виде аренд, вспомоществований и более или менее значительных пенсий.
Для преобразования России нужно было, чтоб шалопаи были
на глазах, чтоб они не гадили втихомолку, а делали это, буде хватит смелости, в виду всей публики.
При них обыватель с доверием смотрит в
глаза завтрашнему дню, зная, что он встретит его в своей постели, а не
на съезжей и что никто не перевернет вверх дном его существования по обвинению в недостаточной теплоте чувств.
Феденька вышел от Пустынника опечаленный, почти раздраженный. Это была первая его неудача
на поприще борьбы. Он думал окружить свое вступление в борьбу всевозможною помпой — и вдруг, нет главного украшения помпы, нет Пустынника! Пустынник, с своей стороны, вышел
на балкон и долго следил
глазами за удаляющимся экипажем Феденьки. Седые волосы его развевались по ветру, и лицо казалось как бы закутанным в облако. Он тоже был раздражен и чувствовал, что нелепое объяснение с Феденькой расстроило весь его день.
Очевидно, что читатель ставит
на первый план форму рассказа, а не сущность его, что он называет преувеличением то, что, в сущности, есть только иносказание, что, наконец, гоняясь за действительностью обыденною, осязаемою, он теряет из вида другую, столь же реальную действительность, которая хотя и редко выбивается наружу, но имеет не меньше прав
на признание, как и самая грубая, бьющая в
глаза конкретность.
Перед обедом он отправлялся гулять по улицам и тут делал так называемые личные распоряжения, то есть таращил
глаза, гоготал и набрасывался
на проходящих.
— Le brave homme! [Молодчина! (фр.)] — в умилении восклицал Феденька и, трепля Скотинина по плечу, присовокуплял: — Возьмем, старик! всех возьмем! Уложим чемоданы, захватим Еремеевну и Митрофанушку и поедем
на обывательских куда
глаза глядят!
Я так искусно играл силлогизмом: «полезная вещь полезна; Быстрицын задумал вещь полезную; следовательно, задуманное им полезно», — что Глумов даже вытаращил
глаза. Однако он и
на этот раз сдержал себя.
Когда он прибыл в город, то прежде всего, разумеется, пожелал ознакомиться с делами. Письмоводитель сразу вынес ему целый ворох. Но когда он развернул одно из них, то первая попавшаяся ему
на глаза фраза была следующая...
По наступлении вечера он снова пошел по тому же направлению и увидел, что баба опять стоит у дверей, очевидно, уже не случайно. Она была примыта, приглажена, скалила зубы и не без лукавства смотрела
на него своими выпученными
глазами.
В одно прекрасное утро
на стогнах города показался легкомысленного вида человек, который, со стеклышком в
глазу, гулял по городу, заходил в лавки, нюхал, приценивался, расспрашивал. Хотя основательные купцы
на все его вопросы давали один ответ: «проваливай!», но так как он и затем не унимался, то сочтено было за нужное предупредить об этом странном обстоятельстве квартальных. Квартальные, в свою очередь, бросились к градоначальнику.
Князь очень скоро научился у меня всем секретам ремесла; но по мере того, как он тверже становился
на ноги, я больше и больше падал в его
глазах.