Неточные совпадения
При этом
вопросе сердце мое мало-помалу поднималось: я начинал предчувствовать, что не
буду оставлен без начальника.
Когда
вопрос о кушаньях
был подвергнут зрелому обсуждению, тогда сам собою возник
вопрос о тостах и речах.
Начинаются сетованья и соболезнованья; рассказывается история о погибших губернаторах, и в особенности приводится в пример некоторый Иван Петрович, который все совершил, что смертному совершить доступно, то
есть недоимки собрал, беспокойных укротил, нравственность водворил, и даже однажды высек совсем неподлежаще одного обывателя, но по
вопросу о мостовых сломился,
был отрешен от должности и умер в отставке, не выслужив пенсиона.
Наконец, великодушная уступка, сделанная по
вопросу о мостовых, докончила начатое и поразила старика до того, что он тотчас же объелся, и вот в этом (но только в этом!) смысле может
быть признано справедливым мнение, что неумеренность в пище послужила косвенною причиной тех бедственных происшествий, которые случились впоследствии.
Бог весть куда привело бы его это грустное настроение мыслей, если б он не сознавал, что
вопрос должен
быть разрешен, помимо сентиментальных соображений, лично для него самого. И он приступил к этому разрешению прямо, без колебаний.
«Нужны ли помпадуры»? Неотразимая ясность этого
вопроса оскорбляла нашего помпадура до крови. И всего больнее при этом
было то, что оскорбление шло изнутри, что он сам, своею неумеренною пытливостью, вызвал его.
Во-вторых, он зашел уже слишком в глубь
вопроса, чтобы увлечься какою-нибудь эпизодическою подробностью, как бы блестяща она ни
была.
Помпадур пробует продолжать спор, но оказывается, что почва, на которой стоит стряпчий, — та самая, на которой держится и правитель канцелярии; что, следовательно, тут можно найти только обход и отнюдь не решение
вопроса по существу. «Либо закон, либо я» — вот какую дилемму поставил себе помпадур и требовал, чтоб она разрешена
была прямо, не норовя ни в ту, ни в другую сторону.
Но помпадур ничего не замечал. Он
был от природы не сентиментален, и потому
вопрос, счатливы ли подведомственные ему обыватели, интересовал его мало.
Быть может, он даже думал, что они не смеют не
быть счастливыми. Поэтому проявления народной жизни, проходившие перед его глазами, казались не более как фантасмагорией, ключ к объяснению которой,
быть может, когда-то существовал, но уже в давнее время одним из наезжих помпадуров
был закинут в колодезь, и с тех пор никто оттуда достать его не может.
Но первоначальный толчок, возбудивший потребность исследования,
был так силен, что собственными средствами отделаться от него
было невозможно. Так как
вопрос пришел извне (от правителя канцелярии), то надобно
было, чтобы и найденное теперь решение
вопроса было проверено в горниле чьего-нибудь постороннего убеждения.
Не бунтовской
вопрос «за что?» служил для него исходною точкой, а совершенно ясное и положительное правило:
будь готов.
Затем мы обсуждали казусы, возникавшие во время утренних заседаний в присутственных местах, и общим советом решали
вопросы об истинных свойствах ассигновки, подлежащей удовлетворению, об единокровии и единоутробии, о границах, далее которых усышка не должна
быть допускаема, о том, следует ли вынутие из пробоя затычки признавать признаком взлома, и т. д.
Многие из нас думали: как, однако ж, постыдно, как глубоко оскорбительно положение человека, который постоянно должен задавать себе
вопрос: за что? — и не находить другого ответа, кроме:
будь готов.
В ожидании таких перспектив, очень естественно, что мы и не заметили, как простыл след нашего доброго старого помпадура. Нам
было не до того. Не неблагодарность руководила нами, а простое чувство самосохранения. В тоскливой суете сообщали мы друг другу различные предчувствия и предположения, но все эти предчувствия бледнели и меркли перед одним капитальным и, так сказать, немеркнущим
вопросом...
На
вопросы твои, впрочем, считаю долгом объяснить, что, кроме либеральных идей, о которых ты так много и красноречиво написал,
есть еще идеи консервативные, о которых ты вовсе умалчиваешь.
В сознании своего помпадурства, он, еще
будучи в кадетском корпусе, до малейшей подробности изучил литературу этого
вопроса и убедился, что в конце помпадурских любовных предприятий никогда ничего не стояло, кроме погибели.
Одним словом, как он ни углублялся, ни взвешивал, все
было мрак и сомнение в этом
вопросе. Ни уставов, ни регламентов — ничего. Одно оставалось ясным и несомненным: что он помпадур и что не помпадурствовать ему невозможно.
Когда он встречался с человеком, имеющим угрюмый вид, он не наскакивал на него с восклицанием: «Что волком-то смотришь!» — но думал про себя: «Вот человек, у которого, должно
быть, на сердце горе лежит!» Когда слышал, что обыватель предается звонкому и раскатистому смеху, то также не обращался к нему с
вопросом: «Чего, каналья, пасть-то разинул?» — но думал: «Вот милый человек, с которым и я охотно бы посмеялся, если бы не
был помпадуром!» Результатом такого образа действий
было то, что обыватели начали смеяться и плакать по своему усмотрению, отнюдь не опасаясь, чтобы в том или другом случае
было усмотрено что-либо похожее на непризнание властей.
Дни проходили за днями; город
был забыт. Начальство, не получая ни жалоб, ни рапортов, ни
вопросов, сначала заключило, что в городе все обстоит благополучно, но потом мало-помалу совершенно выпустило его из вида, так что даже не поместило в список населенных мест, доставляемый в Академию наук для календаря.
В одно прекрасное утро на стогнах города показался легкомысленного вида человек, который, со стеклышком в глазу, гулял по городу, заходил в лавки, нюхал, приценивался, расспрашивал. Хотя основательные купцы на все его
вопросы давали один ответ: «проваливай!», но так как он и затем не унимался, то сочтено
было за нужное предупредить об этом странном обстоятельстве квартальных. Квартальные, в свою очередь, бросились к градоначальнику.
На все мои
вопросы я слышал один ответ: «Mais comment ne comprenez-vous pas за?» [Но как вы этого не понимаете? (фр.)] — из чего и вынужден
был заключить, что, вероятно, Россия
есть такая страна, которая лишь по наружности пользуется тишиною, но на самом деле наполнена горючими веществами.
Неточные совпадения
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии
вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только
будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Тем не менее
вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то
есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Известно только, что этот неизвестный
вопрос во что бы ни стало
будет приведен в действие.
Сколько затем ни предлагали девке Амальке
вопросов, она презрительно молчала; сколько ни принуждали ее повиниться — не повинилась. Решено
было запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
Но пастух на все
вопросы отвечал мычанием, так что путешественники вынуждены
были, для дальнейших расспросов, взять его с собою и в таком виде приехали в другой угол выгона.