Неточные совпадения
Вследствие этого, когда матушка бывала
на меня сердита, то, давая шлепка, всегда приговаривала: «А
вот я
тебя высеку, супостатов покоритель!»
— И куда такая пропасть выходит говядины? Покупаешь-покупаешь, а как ни спросишь — все нет да нет… Делать нечего, курицу зарежь… Или лучше
вот что: щец с солониной свари, а курица-то пускай походит… Да за говядиной в Мялово сегодня же пошлите, чтобы пуда два…
Ты смотри у меня, старый хрыч. Говядинка-то нынче кусается… четыре рублика (ассигнациями) за пуд… Поберегай, не швыряй зря. Ну, горячее готово;
на холодное что?
— Ну, так соусу у нас нынче не будет, — решает она. — Так и скажу всем: старый хрен любовнице соус скормил.
Вот ужо барин за это
тебя на поклоны поставит.
— Куда, куда, шельмец, пробираешься? — раздается через открытое окно его окрик
на мальчишку, который больше, чем положено, приблизился к тыну, защищающему сад от хищников. —
Вот я
тебя! чей
ты? сказывай, чей?
— Матушка
ты моя! заступница! — не кричит, а как-то безобразно мычит он, рухнувшись
на колени, — смилуйся
ты над солдатом! Ведь я… ведь мне… ах, Господи! да что ж это будет! Матушка! да
ты посмотри!
ты на спину-то мою посмотри!
вот они, скулы-то мои… Ах
ты, Господи милосливый!
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не
на все ли четыре стороны
тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь!
Вот ужо в городе
тебе покажут… Скажите
на милость! целое утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла, с ним валандаться изволь! Прочь с моих глаз… поганец! Уведите его да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и с богом!
—
Вот тебе книжка, — сказала она мне однажды, кладя
на стол «Сто двадцать четыре истории из Ветхого завета», — завтра рябовский поп приедет, я с ним переговорю. Он с
тобой займется, а
ты все-таки и сам просматривай книжки, по которым старшие учились. Может быть, и пригодятся.
— Ах-ах-ах! да, никак,
ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так
вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и
на уме нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не думай! А
ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Сестрица ржи наши хвалит, — обратилась тетенька к Фомушке, — поблагодари ее! — Фомушка снова расшаркался. —
Вот бы
тебе, сударка, такого же Фомушку найти! Уж такой слуга! такой слуга!
на редкость!
— А
ты, сударыня, что по сторонам смотришь… кушай! Заехала, так не накормивши не отпущу! Знаю я, как
ты дома из третьёводнишних остатков соусы выкраиваешь… слышала! Я хоть и в углу сижу, а все знаю, что
на свете делается!
Вот я нагряну когда-нибудь к вам, посмотрю, как вы там живете… богатеи! Что? испугалась!
— Ах, милый! ах, родной! да какой же
ты большой! — восклицала она, обнимая меня своими коротенькими руками, — да, никак,
ты уж в ученье, что
на тебе мундирчик надет! А
вот и Сашенька моя. Ишь ведь старушкой оделась, а все оттого, что уж очень навстречу спешила… Поцелуйтесь, родные! племянница ведь она твоя! Поиграйте вместе, побегайте ужо, дядюшка с племянницей.
— Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в земле вываляетесь —
на что мундирчик похож будет!
Вот я
тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней
на здоровье! а в праздник к обедне, коли захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
—
Вот и прекрасно! И свободно
тебе, и не простудишься после баньки! — воскликнула тетенька, увидев меня в новом костюме. — Кушай-ка чай
на здоровье, а потом клубнички со сливочками поедим. Нет худа без добра: покуда
ты мылся, а мы и ягодок успели набрать. Мало их еще, только что поспевать начали, мы сами в первый раз едим.
— Матушка прошлой весной померла, а отец еще до нее помер. Матушкину деревню за долги продали, а после отца только ружье осталось. Ни кола у меня, ни двора.
Вот и надумал я: пойду к родным, да и
на людей посмотреть захотелось. И матушка, умирая, говорила: «Ступай, Федос, в Малиновец, к брату Василию Порфирьичу — он
тебя не оставит».
— Ну, спасибо
тебе,
вот мы и с жарковцем! — поблагодарила его матушка, — и сами поедим, и
ты с нами покушаешь. Эй, кто там! снесите-ка повару одного тетерева, пускай сегодня к обеду зажарит, а прочих
на погреб отдайте… Спасибо, дружок!
—
Вот пес! — хвалился Федос, — необразованный был, даже лаять путем не умел, а я его грамоте выучил.
На охоту со мной уже два раза ходил. Видел
ты, сколько я глухарей твоей мамаше перетаскал?
—
Вот тебе гривенничек! — сказала она, — это
на табак. Когда свой выйдет, купи свеженького.
Детей у него было четверо и всё сыновья — дядя любил мудреные имена, и потому сыновья назывались: Ревокат, Феогност, Селевк и Помпей — были тоже придавлены и испуганы, по крайней мере, в присутствии отца, у которого
на лице, казалось, было написано: «А
вот я
тебя сейчас прокляну!» Когда я зазнал их, это были уже взрослые юноши, из которых двое посещали университет, а остальные кончали гимназию.
— Лимоны-то у него были, а хлеб плохо родился. Весь навоз
на сады да
на огороды изводил. Арбузы по пуду бывали.
Вот ты и суди.
—
Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает, что говорит. Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так Бог проклял его. И пошел от него хамов род. Которые люди от Сима и Иафета пошли, те в почете, а которые от Хама, те в пренебрежении.
Вот ты и мотай себе
на ус. Ну, а вы как учитесь? — обращается он к нам.
— Вон у нас Цынский (обер-полициймейстер) только месяц болен был, так студенты Москву чуть с ума не свели! И
на улицах, и в театрах, чуделесят, да и шабаш!
На Тверском бульваре ям нарыли, чтоб липки сажать, а они ночью их опять землей закидали.
Вот тебе и республика! Коли который человек с умом — никогда бунтовать не станет. А
вот шематоны да фордыбаки…
—
Вот тебе целый мешок медных денег
на церковь, — говорит она в заключение, — а за квартиру рассчитает Силка. Он и провизию для деревни закупит.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее
на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то
вот и есть:
на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а
на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы
на тебя точит!
—
Ты что ж это! взаправду бунтовать вздумала! — крикнула она
на нее, — по-твоему, стало быть, ежели, теперича, праздник, так и барыниных приказаний исполнять не следует! Сидите, мол, склавши ручки, сам Бог так велел!
Вот я
тебя… погоди!
— Цыц, язва долгоязычная! — крикнула она. — Смотрите, какая многострадальная выискалась. Да не
ты ли, подлая, завсегда проповедуешь: от господ, мол, всякую рану следует с благодарностью принять! — а тут, на-тко, обрадовалась! За что же
ты венцы-то небесные будешь получать, ежели господин не смеет, как ему надобно,
тебя повернуть? задаром?
Вот возьму выдам
тебя замуж за Ваську-дурака, да и продам с акциона! получай венцы небесные!
— То-то
вот и есть, — заключала спор последняя, — и без того не сладко
на каторге жить, а
ты еще словно дятел долбишь: повинуйтесь да повинуйтесь!
Вот тебе четвертная
на расход!
— Так
вот что. Через три месяца мы в Москву
на всю зиму поедем, я и
тебя с собой взять собралась. Если
ты женишься, придется
тебя здесь оставить, а самой в Москве без
тебя как без рук маяться. Посуди, по-божески ли так будет?
— Не в чем мне
тебя прощать: нечестная
ты —
вот и все. Пропасти
на вас, девок, нет: бегаете высуня язык да любовников ищете… Как я
тебя с таким горбом к старикам своим привезу!
— Хвалился
ты, что Богу послужить желаешь, так
вот я
тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так
ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий
на купцов знакомых укажет, которые к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
— Давно бы
ты так сказал! Все-то
вот вы таковы: от господ скрываетесь, да
на них же и ропщете…
— Что в ней! — говорила она, — только слава, что крепостная, а куда
ты ее повернешь! Знает таскает ребят, да кормит, да обмывает их —
вот и вся от нее польза! Плоха та раба, у которой не господское дело, а свои дети
на уме!
— У Акулины своего дела по горло; а сама и сходила бы, да ходилки-то у меня уж не прежние. Да и что я
на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи да сходи. Уеду отсюда,
вот тебе крест, уеду! Выстрою в Быкове усадьбу, возьму детей, а
ты живи один с милыми сестрицами, любуйся
на них!
—
На табак ежели, так я давно
тебе говорю: перестань проклятым зельем нос набивать. А если и нужно
на табак, так
вот тебе двугривенный — и будет. Это уж я от себя, вроде как подарок… Нюхай!
— А
ты привыкай! Дуй себе да дуй!
На меня смотри: слыхал разве когда-нибудь, чтоб я
на беду пожаловался? А у меня одних делов столько, что в сутки не переделаешь.
Вот это так беда!
— Ну, счастливо. Дорого не давай — ей деньги нужны. Прощай! Да и
ты, Корнеич, домой ступай. У меня для
тебя обеда не припасено, а
вот когда я с него деньги получу — синенькую
тебе подарю. Ермолаич! уж и
ты расшибись! выброси ему синенькую
на бедность.
— За пакостные дела — больше не за что. За хорошие дела не вызовут, потому незачем.
Вот, например, я: сижу смирно, свое дело делаю — зачем меня вызывать! Курица мне в суп понадобилась, молока горшок, яйца — я за все деньги плачу. Об чем со мной разговаривать! чего
на меня смотреть! Лицо у меня чистое, без отметин — ничего
на нем не прочтешь. А у
тебя на лице узоры написаны.
—
Вот ты мне говорил иногда, что я
на браслеты да
на фермуары деньги мотаю — ан и пригодились! — весело припоминала дорогой Александра Гавриловна, — в чем бы мы теперь уехали, кабы их не было?
— Для такого случая рассчитывать
на себя не приходится: можно ли перехватить где-нибудь, или что-нибудь продать. Занимать, впрочем, не советую; не трудно и запутаться. Продай лучше пустошоночку, хоть Филипцево, например; тысячи полторы
тебе с удовольствием Ермолаев даст.
Вот ты и при деньгах.
—
Вот тебе «ведьма»!
вот тебе за «ведьму»! — кричала она, выталкивая его могучими руками в шею и в спину, так что он ежеминутно рисковал растянуться
на полу и, пожалуй, расшибиться.